В царстве тьмы (Грозный призрак, В шотландском замке, Из царства тьмы) - Крыжановская-Рочестер Вера Ивановна

Они пошли обратно и на спуске по каменистой тропинке минуту спустя она сказала:

—

Я понимаю, что невежды пугаются призраков и бегут от них. В прежнее время я поступила бы так же, а вид несчастного, страждущего духа буквально сковывал бы меня. Но теперь я не боюсь привидений, потому что достаточно всего насмотрелась, чтобы потерять всякий страх, и, признаюсь, очень хотела бы увидеть призрак Комнор-Кастла. Если бы ему вздумалось посетить меня, я с удовольствием приму его. Может быть можно сделать ему что-нибудь приятное, облегчить его.

Незнакомец залился мефистофельским смехом, который несколько раз повторило эхо.

Наступило молчание. Спутник Мэри мрачно задумался, а она украдкой разглядывала его и ей очень хотелось знать, кто он, но спросить его она не решалась, раз тот при всей деликатности не назвал себя. Она уже достаточно усвоила этикет братства и знала, что всякий нескромный вопрос был строго воспрещен. Но как он бледен и истощен! Болен он или ему предписан строгий пост? Почему у него этот маскарадный костюм? В эту минуту незнакомец презрительно усмехнулся и, обернувшись к ней, заговорил о ее занятиях, а Мэри охотно отвечала ему. Разговаривая таким образом они дошли до замка и Мэри ввела своего спутника в библиотеку, где показала завещанные ей Ван-дер-Хольмом книги.

—

Они весьма трудно усваиваются, а формулы очень сложные. Конечно, это увлекательная наука, которая открывает неожиданный кругозор и вооружает удивительным могуществом, но все-таки приятнее на первое время иметь руководителя. Ван-дер-Хольм был менее строгим наставником, чем брат Уриель. А вы знавали его? — добродушно спросила она.

—

Еще бы. Это был славный малый, — ответил незнакомец, облокотясь на стол.

—

Как вы бледны. Нельзя ли предложить вам что-нибудь прохладительное, стакан вина, может быть? — спросила Мэри.

— Благодарю вас, если позволите, я позову Джемса, а тот знает мои привычки, — тяжело вздохнув, ответил незнакомец и нажал кнопку электрического звонка.

— Разве вы также живете в замке? — спросила Мэри.

Странный собеседник ничего не ответил, только его лицо приняло неопределенно-горькое и насмешливое выражение, а взгляд, брошенный на Мэри, подавляюще подействовал на нее. В эту минуту вошел Джемс и, побледнев, попятился.

— Подайте мне чашу и хлеба, — приказал незнакомец и, опустясь в кресло, закрыл глаза.

Мэри продолжала стоять, будучи встревожена и не зная, что делать. Через несколько минут тягостного молчания снова появился Джемс с подносом, на котором стояла большая золоченая чаша в вазе с горячей водой, а на хрустальной тарелке лежали насколько черноватых хлебцов. Руки лакея заметно дрожали, а лицо было смертельно бледно, пока он ставил поднос перед незнакомцем.

А тот выпрямился, охватил чашу и с жадностью выпил ее, потом с такой же алчностью он принялся за хлебцы, оставив лишь небольшой кусочек. Словно по волшебству его лицо прояснилось. Он поднялся с места и взял положенную на стол шляпу с пером.

— Честь имею пожелать вам спокойной ночи, миледи, и поблагодарить за любезный прием.

В тоне и прощальном поклоне заметна была чуть скрытая насмешка. Затем он направился к двери и так быстро исчез, точно растаял в портьере, но Мэри не обратила на это никакого внимания. Она смотрела на серебряный поднос и ее мучило любопытство, что такое мог съесть незнакомец, которое так быстро подкрепило его, вернув ему силы и свежесть.

После минутного колебания она подошла, взяла чашу и осмотрела ее: на дне осталось несколько капель крови, а по остатку хлеба она убедилась, что он был замешан на крови.

Значит, ее новый знакомый — сатанист. Доказательство на лицо: все члены братства пьют кровь и ей также приписано это. Уриель несколько раз уже принуждал ее выпивать по чашке, хотя она избегала по возможности этого внушавшего ей отвращение пойла.

Отужинав одна, Мэри позвонила камеристке, разделась и легла, но долго не могла уснуть. Ее мучила смутная тоска и грудь давила словно каменная глыба. Жизнь показалась ей вдруг пустой и несчастной, а будущее представлялось в виде бездны. Вместе с тем настойчиво и болезненно вспомнилась ей во всех подробностях ужасающая сцена смерти Ван-дер-Хольма. Затем явилось ощущение внутреннего разлада, словно в ней боролись две враждебные силы, причиняя ей даже боль во всем теле. Наконец, она забылась тревожным, странным сном.

Ей представилась комната на той вилле, где проживала Суровцева. Ее мать стояла на коленях и молилась перед образом Богоматери, но Мэри не могла рассмотреть самой иконы, ее застилало густое черное облако, а за этой прозрачной завесой она видела себя лежащей в постели и спавшей. От скрытого дымкой образа исходили широкие лучи света, которые наталкивались на черную пелену, тем не менее светлые лучи пронизывали ее и достигали постели Мэри. Вдруг она увидела, что вокруг нее кишит стая бесенят, ее служителей. Адское полчище, по-видимому, чувствовало себя прескверно, а на их рожах отражались уныние и ярость. Каждый раз, как пробивавшийся сквозь завесу луч света касался крошечных демонов, одни падали навзничь, другие словно сгорали в этом золотистом свете, а иные изрыгали зеленоватую пену и с бешенством накидывались на Мэри, словно саранча, кусали и щипали ее, но не покидали своего поста, как бы не смея отойти от своей владычицы. Мэри невыразимо страдала и задыхалась, а все тело казалось сплошной раной. Между тем хаос вокруг нее все усиливался: беспорядочный и гулкий вой бесенят покрывал теперь отдаленное церковное пение и звон колоколов.

Мэри понимала, что за нее молились, но сама не могла ни шевельнуться, ни сосредоточиться на какой-либо определенный мысли, и, наконец, лишилась сознания…

Проснулась она поздно, но чувствовала себя настолько разбитой, слабой и апатичной, что не могла встать: голова ее была пуста и даже думать ей было больно. Однако воспоминание о мучившем ее кошмаре сохранилось.

Мэрджит, пришедшая одеть ее, подозрительно оглядела Мэри, а потом заставила выкупаться в ванне и принесла полную чашу парной крови, которую настойчиво принудила выпить, а та не посмела ослушаться.

Весь день Мэри ничего не делала, но обошла незнакомую еще ей часть замка. Комнаты казались необитаемыми, но в них было много любопытного и ряд портретов, некоторые из которых принадлежали кисти великих мастеров. После обеда она гуляла по саду, но вчерашний незнакомец не показывался. Взамен того, к великому ее удивлению, она встретила несколько католических патеров, бродивших уткнувшись в молитвенники. Все они были тощи, мертвенно-бледны и проходили мимо не кланяясь, а Мэри очень хотела знать: что могли делать здесь эти "служители церкви" и как вообще могли они жить в этом сатанинском притоне.

На следующие сутки она чувствовала себя уже хорошо и усердно принялась за работу. Изучение темной науки начинало увлекать Мэри, а власть, которую та давала в ее руки, пленяла ее гордую и страстную душу. Хладнокровно взвесив и всесторонне обсудив свое положение, она с присущим ей мужеством решила, что глупо было бы бороться с неизбежным и следовало, по крайней мере, извлечь из настоящего всю выгоду, которую оно могло дать. Вследствие этих рассуждений она решила, что как только ей разрешат вернуться в свет, она создаст себе там положение, будет пользоваться роскошью и богатством, добытыми столь дорогой ценой, но попутно и отомстит всем, кто оскорблял и унижал ее во время бедности.

Мысль о мщении особенно сильно возбудило в ней письмо матери, с которой она постоянно переписывалась.

Суровцева считала, что Мэри в Лондоне, где та, по ее мнению, будто бы должна была получать из разных банков огромные, завещанные ей мужем капиталы, и перевести их в Россию. При посредстве одного из люцифериан письма Суровцевой доставлялись в Комнор-Кастл через Лондон и шли обратно тем же путем.

В последнем письме Анна Петровна рассказала дочери, что случайно встретила в Канне Бахвалову, ту самую даму, которая отказалась вернуть долг в триста рублей, сопровождая свой отказ наглым обвинением в шантаже и бессовестности за вторичное, будто бы, истребование погашенного долга. Суровцева сделала вид, что не заметила сию противную особу, но ту обуяло любопытство, узнать, каким образом Анна Петровна очутилась заграницей, да еще окруженная, по-видимому, комфортом. Со свойственной невоспитанным людям развязностью подлетела Бахвалова, словно между ними ничего не было, и принялась допытываться, какая перемена произошла в их положении и что с Мэри, отсутствие которой очень удивляло ее. Узнав, что Мэри вышла замуж за очень богатого человека и уже овдовела, а в настоящее время приводит в порядок дела по оставшемуся наследству в Англии, Бахвалова ехидно захохотала, а у Анны Петровны кровь бросилась в голову и она ушла, не простившись с назойливой собеседницей, но дав себе слово никогда впредь не разговаривать с этой злой, дерзкой и бесчестной бабой.