Ретранслятор - Владислав Жеребьёв

Когда же грянула беда, Сенечка оказался в группе приспособленцев коменданта и первый подал идею организации центрального торгового тракта. Беда была в том, что площадка имелась, а вот убедить всех остальных в том, что именно она и есть главенствующая, что тут безопасно для продавца и покупателя, и если что, вином не траванут и на перо не посадят, вот с этим в те годы выходила загвоздка. Много народу полегло в борьбе за территории. Еще больше сгинуло, когда наружу полезли черте как мутировавшие твари. Поговаривали, что это был еще один эксперимент вроде „Зари“, но разбираться не стали и, зачистив территории от нечисти, сообща начали налаживать быт на руинах цивилизации.

Способности, которые обнаружил в себе Арсений, учителя информатики разочаровали и ввергли в жуткую депрессию. Он, как никто иной, понимал истинное их предназначение, и вся суть интеллигентного, образованного человека протестовала против способности пиявки, паразита, живущего за чужой счет, палача, в конце концов.

— Много мы делали, — вещал Арсений, сжимая в ладонях кружку с остывшим кофе, — но главная задача у тогда уже Ханоя была одна. Он искал своего друга. Причем не просто искал. У него были четкие инструкции, сначала на магнитных носителях, а затем и придирчиво перенесенные на бумагу. В какой-то момент Мартов просто выучил их все наизусть, а на мои вопросы отмалчивался или говорил, что пока еще не время. И вот несколько месяцев назад это самое время настало, да так, что всколыхнулись все от мала до велика.

Основной целью мониторинговых групп, разбросанных по городу, был захват „языка“ и выяснение подходов к правительственному бункеру, однако народ там попался специфичный, замкнутый, фанатичный до мозга костей. Запасов и обеспечения у них было больше, чем требуется, и редкие вылазки на поверхность поручались особо доверенным людям. Взять их в итоге, конечно, получалось, но без боя они не сдавались и очень часто кончали жизнь самоубийством, сожрав цианистого калия или по-простому, пустив себе пулю в лоб. Трупы появлялись, информация отсутствовала, и решено было спровоцировать запасной полигон на самостоятельные действия. К тому же в планах у Ханоя это было, и он четко понимал, как и где надавить, чтобы там, под землей, зашевелились. Первый выход оказался пустышкой. Полученный образец, запущенный в действие ретранслятор, оказался не тем, кого ожидал комендант. То же случилось и со вторым, а вот с третьим повезло, ибо им оказался именно я, тот, кого ждал Мартов долгие годы.

— Они его запустят, — бубнил Арсений, будто заговоренный, слово в слово повторяя слова полковника. — Специальная программа введения в строй поэтапно. Сначала моделирование гражданской ситуации до катастрофы, а потом вынуждение к действию, дабы сами ресурсы мозга включались именно тогда, когда готов сам испытуемый и обстановка вокруг располагает. В итоге, испытуемый пройдет полный круг активации в условиях, близких к боевым, и, сам того не ведая, вернется к месту старта. Если вдруг его маршрут будет разниться, спецы с полигона помогут ему вернуться на правильный путь. Как, в конце концов, снимать показания, когда образец в бегах?

— Сложность ситуации в том, — я закусил губу и хмуро взглянул на божий свет, — что человек, живое существо, способное мыслить, чувствовать, переживать, использовалось тут как подопытное животное. Лабораторная крыса и то судьбу имела проще.

— Ну, тут уж без меня, — виновато развел руками Сенечка. — Однако Ханой оказался прав во всем. Ты прошел как по написанному, и едва попытался отклониться от курса, как тебе помогли.

— И кто же это? Уж не ты ли.

— Нет, — ответил за проглота Дмитрий. — Мишаня.

В палате повисла неловкая пауза.

— То есть как Мишаня? — Обалдев от таких известий, поинтересовался я. — Он же пацан совсем, ребенок.

— Ну не скажи, — покачал головой Арсений. — Я, конечно, человек, в науке несведущий, но как-то Мартов, между делом, за рюмкой коньяка, обмолвился о трех параллельно ведущихся проектах. Было это еще в махровую пору электричества, теплых полов и самолетного сообщения. Первый из них был „Заря“, псионический щит сначала СССР, а затем и России. Второй — „Затмение“. Суть его заключалась в том же самом направленном псионическом воздействии на организм, целью которого, впрочем, было банальное программирование. Группа из особо восприимчивых бралась на контроль и между делом облучалась, а с этим в мозг напрямую транслировались сначала базовые знания, потом данные мелкой моторики, а потом и частоты нейронных импульсов. Откуда вообще на тот момент подобная технология взялась, полковник не сказал, но уверил, что любой прошедший курс подобных облучений мог, ну, скажем, взять и начать управлять боевым истребителем. Организм же его, к концу курса, без особых подготовок мог переносить большие перегрузки и любые другие неудобства, связанные с вождением боевой машины на высоте от десяти тысяч километров и выше. Люди годами этому обучались, проходили множество тренировок, отсеивались по медицинским показателям, а агрегат яйцеголовых мог штамповать таких парней за здорово живешь. Естественно, была загвоздка в восприимчивости. Те, кто подходил под обучаемые рамки, их же буквально один на сто тысяч было, но сотрудники НИИ, трудящиеся над „Затмением“, вели работы для расширения круга потенциально обучаемых. Мишаня, тот, к слову, как раз из второй волны. Вроде много умеет, а вот не успел до конца пройти курс, не освоил многое.

Надо ли говорить, что основная площадка „Затмения“, в отличие от „Зари“, располагалась именно в этом бункере.

— А третий проект? — Я с интересом кивнул и, отхлебнув кофе, с тоской посмотрел на уже остывший обед.

— Третий проект и вовсе был так засекречен, что, мама, не горюй. Трудились над ним в ту пору самые светлые головы, и назывался он „Барьер“. Руководил им, кстати, твой тезка, Андрей Петрович Скворцов. Кадровый военный со шрамом на половину черепа от какого-то стародавнего конфликта. На тот момент в подчинении Министерства обороны. Капитан инженерных войск. Лучший друг и приятель нашего полковника. Я его карточку как-то видел, а потом с тобой сравнил. Думал, может, родственник твой. А?

— Нет, — я отрицательно мотнул головой. — Не было у меня в военной среде родственников.

Вот и встал на место очередной кусочек пазла, а именно подложные данные в медицинской карточке, обнаруженные на спинке моей кровати ударной бригадой Захара. Только почему они были именно там? С какой радости господа из подземелья поместили их на бумагу и присовокупили ко мне безмятежному? Взять бы Валентина Адамовича за лацканы его старомодного пиджака, встряхнуть так, чтоб зубы клацнули, да потолковать по душам. Обязательно этим займусь, когда смогу отжаться от пола хотя бы десять раз, а пока есть, пить, спать и ждать, кто же наверху наваляет первый, или дождусь мира против Ханоя. Зачем мне это? Сам в толк не возьму. Чем больше ответов давал Арсений, тем больше вопросов появлялось у меня, а вот задать их пока было некому. Прищурившись, я кивнул проглоту и, отхлебнув кофе, поморщился. Напиток тоже остыл и стал откровенно горчить.

— Что замолк, Арсений, продолжай. Безумно увлекательный разговор.

Что уж говорить. Много Арсений порассказал интересного. И про то, как участвовал в первой экспедиции в закрытые города, где благодаря какой-то невероятной аномалии все осталось на своих местах, а люди толком и не почувствовали с самого начала, что случилась беда. Рассказал проглот и про банды фанатиков, прославляющие культ новых богов. И про пограничные поселения, стоящие на границе псионического щита. Впрочем, было все не так плохо, как могло показаться с самого начала.

Легкая и тяжелая промышленность ввиду обстоятельств канули в Лету, а вот сельское хозяйство и рыболовецкие артели существовали и процветали. Пришлось, конечно, отказаться от тракторов, комбайнов и моторных лодок, тем самым сократив производство конечного продукта, но свежая свинина, овощи и рыба продолжали поступать на рынок и были востребованы как никогда. Кое-где даже сохранилась малая авиация, и счастливые обладатели крылатых машин делали свой бизнес, перевозя псиоников из одного конца материка в другой, требуя за это достойную плату.

Впрочем, в городах жизнь не заканчивалась. Начиналась она вдалеке от больших городов, заполненных нечистотами, миазмами и болезнями, в глубинке, где решившие во что бы то ни стало выжить, отстраивали поселки, обносили поселения частоколами и промышляли охотой и собирательством в лучших традициях предков.

Настал и день финального разговора с полковником, которого я ждал и боялся одновременно. Ханоя почти не было видно. Большую часть времени он был занят обороной своего нового убежища, решительно пресекая любые попытки посторонних проникнуть в бункер. Волей-неволей, но и „коренные“ обитатели бункера, смирившись со сменой власти, принялись за свои дела, а их, за время боев в подземных коридорах, накопилось немало. Прежде всего требовалось устранить бреши в обороне и перекрыть все отдушины, сквозь которые внутрь могли просочиться диверсанты. Ведь именно таким образом, найдя вроде бы неочевидную прореху в безупречном периметре, Сенечка выбрался наружу и поспешил наверх, оповестить коменданта о своей удаче. Хитрые радиомаяки, которые проглот оставлял за собой, были выполнены с тем расчетом, что спали до поры, и никакая система пеленга не могла локализовать их вещание. Но стоило в зоне приема появиться человеку с ответчиком, как маяки оживали и начинали исправно вещать. И даже, если система безопасности вдруг оживала и направленным магнитным импульсом выжигала электронику маячка, одной-единственной передачи хватало, чтобы направить команду захватчиков в нужную сторону.