Судный день Орбитсвиля - Боб Шоу

– Далее, – продолжал Хепворт. – Из моей Гипотезы Добра следует, что эти искусственные планеты столь же долговечны, как и "настоящие", а может, даже и в большей степени. Есть также основания полагать, что эти планеты –идеальное пристанище для разумной жизни. Здесь, если хотите, все приспособлено к нашим нуждам, все, как по заказу.

Никлин попытался понять логику Хепворта и не смог.

– Ход твоих мыслей ускользает от меня, Скотт. Как…

Как ты можешь доказать свое утверждение?

– Это подразумевается самой теорией, Джим. Ведь условия на самом Орбитсвиле столь точно соответствовали нашим потребностям, что человечество на нем ни в чем не знало нужды. Сколько раз мы слышали, как Кори приводил тот же самый аргумент – Орбитсвиль не случайно оказался для людей столь же привлекательным, что и мед для пчел.

– Ты превращаешься… – Никлин взглянул на Хепворта. – Мы говорим о науке или о религии?

– О науке, Джим! О науке. Хотя, честно говоря, я был бы очень рад, если бы какой-нибудь демон, или дьявол, или бесенок, или что-нибудь вроде этого материализовался в этом самом месте в этот самый час. – Хепворт отер пот с лица. – Я был бы несказанно счастлив, поверь мне, продать свою бессмертную душу за бутылку джина. Или даже за стакан!

– Вернемся к твоей гипотезе. – Никлин начал проявлять нетерпение.

– Как я уже сказал, все свидетельствует о продуманности. Вспомните зеленые линии. Они, как вы помните, ослабляли физико-химические связи в строительных материалах. Я бы сказал, что это было предупреждение держаться подальше от них, ибо эти границы представляли опасность. –Хепворт взглянул на фантастический мир на основном экране. – Я, ни минуты не колеблясь, побьюсь об заклад, что при всех катаклизмах, которые мы испытали, находясь на Орбитсвиле, не погиб ни один человек. Я понимаю, что звучит это довольно нелепо, но для существ, способных управлять пространством, а быть может, и временем, это вполне возможно.

Монтейн тоненько хихикнул:

– И когда же объявится эта Добрая Фея?

Хепворт задумчиво склонил голову, слегка улыбнулся.

– Хорошее имя для существа, которое всем здесь заправляет. Оно вполне подходит для моей гипотезы. Оно мне нравится, Кори. Добрая Фея? Да, оно мне определенно нравится.

– Его можно слегка сократить, – заметил Никлин.

Он чувствовал себя очень неуютно, подобно человеку, против собственной воли втянутому в публичный спор. Только что на их глазах произошло событие вселенского значения, и ему казалось неуместным вступать в отвлеченную философскую дискуссию.

– Ты имеешь в виду Бога? – Хепворт скептически прищурился. – Это вряд ли в его стиле, разве нет?

– Хорошо, не можешь ли ты сказать, кто такая эта Добрая Фея, и что, скажи на милость, она умеет делать?

– Добрая Фея – это то существо, что с самого начала придумало и создало Орбитсвиль. Оно должно так же далеко отстоять от нас, как мы от амебы.

– Ну, я тоже мог бы придумать что-нибудь подобное, – возразил Никлин. – Скотт, мне не хотелось этого говорить, но твоя теория, похоже, мало чем может помочь нам.

– Мистер Хепворт, нельзя ли рассказать о той части вашей теории, которая связана с Добром? – напряженно спросил Воорсангер. – Почему вы решили, что моя… Что все, кто остался там, живы?

– Лезвие Оккама. Ведь иначе этого попросту не следовало затевать… Не следовало брать на себя труд создавать шестьсот пятьдесят миллионов новых домов для привилегированных обитателей, чтобы потом позволить этим обитателям умереть. Это противно всякой логике.

– Логика! Не могу! Логика!

Монтейн откинулся в кресле и, глядя в потолок, широко улыбнулся.

К Никлину вернулось прежнее беспокойство – он заметил, что улыбка проповедника очень несимметрична. А вдруг лицевые мышцы Монтейна превратились в аморфную массу, и рот проповедника из-за этого непрерывно перекашивается. "Неужели мы все сошли с ума? Неужели встреча с Доброй Феей окончательно нас доконала?”

– Мне хочется верить вам, мистер Хепворт. – Воорсангер не сводил с физика умоляющего взгляда. – Как вы думаете, мы сможем найти…

Нужную планету?

– Почему бы и нет? – К Хепворту вернулся его высокопарный слог. –Если материя экваториальной области Орбитсвиля осталась в соответствующей позиции, то, по-видимому, логично будет предположить, что…

– Ради всего святого, Скотт, – вмешался Никлин, повысив голос. – Не увлекайся. Я вижу, что творится в твоей голове. Ты прямо на ходу добавляешь к своей теории все новые и новые детали.

Хепворт резко обернулся. Никлин увидел в его глазах предвестие внезапной вспышки гнева, которые столь часто преображали физика всякий раз, когда сомневались в его профессиональной компетентности. Молчаливое противоборство длилось лишь краткое мгновение, затем толстое лицо Хепворта расслабилось. Он поднялся, неторопливо обошел пульт управления и остановился у главного экрана, словно школьный учитель у доски. Основную часть экрана занимало изображение одной-единственной планеты. Хепворт небрежно улыбнулся Меган Флейшер.

– Не могли бы вы вернуть на экран общий вид?

Рука пилота дрогнула, и планета исчезла. Экран вновь заняло облако миров, окруживших солнце полупрозрачной светящейся сферой невыразимой красоты.

– В несколько грубой и наивной форме ты, Джим, затронул важный философский вопрос, – мягко сказал Хепворт, глядя Никлину прямо в глаза. –Существует классический способ проверки научной теории. На основе теории делается предсказание, и если оно оказывается верным, теория верна. Не станешь ли ты более снисходительным к продукту моей мозговой деятельности, если мы будем действовать именно таким образом? Если прямо сейчас я сделаю подобное предсказание, и если это, как кое-кто из нас назвал бы, пророчество сбудется? Не вернет ли такой поворот событий улыбку на твое ангелоподобное лицо?

"Не превращай все в балаган", – раздраженно подумал Никлин, даже не кивнув в ответ.

– Очень хорошо, – продолжал Хепворт, словно актер, получающий удовольствие оттого, что находится в центре внимания. – Теперь я рискну и сделаю необходимое предсказание. Я полагаю, что эти миры… Которые только что были созданы Доброй Феей… Все шестьсот пятьдесят миллионов… Скоро просто исчезнут.

Флейшер выпрямилась.

– Откуда вы можете знать?

Этот вопрос словно эхо звучал в голове Никлина, пока он в упор смотрел на лицо Хепворта, поросшее седой неопрятной щетиной. Физик сейчас выглядел непригляднее, чем обычно: мятая грязная одежда не красила его, так же, как и не красило его пьянство, до такой степени изъевшее его мозг, что он начал ошибаться в фундаментальных вопросах. Но сила воображения при этом, казалось, лишь возросла, покоряя галактики, вселенные, бесконечности.