На поверхности (ЛП) - Акероид Серена

Я уже встретила Адама, так что не было похоже, что это возродит мои силы… но, хотела ли я вообще, чтобы они вернулись на полную мощность? Исцеления той девушки в школе хватило для того, чтобы выжать из меня силы на неделю. Я не хотела этого в своей жизни, эгоистично это или нет, но я не хотела такой ответственности.

— Я-я узнала о тебе только от женщины по имени Лавиния, — неуверенно сказала я.

— Винни никогда не умела держать свой рот на замке, — пробормотала Женевьева, но в ее словах не было раздражения.

— Она сказала, что бабушка знала его, но они не поженились.

— Нет, не поженились. Она была умной. Я — нет. Оставшись с ним, ты разрушишь не только его жизнь, Теодозия. — Мамин взгляд скользнул по стенам. — Но и свою тоже. Мне бы не хотелось, чтобы ты стала таким же подобием живого человека, как я. Жаждущим того, кого потеряла, кого обидела своим эгоизмом.

На секунду мой рот просто открывался и закрывался. У меня не было ответа на этот вопрос. На это не было ответа. Что я должна была сказать?

Как я должна была отреагировать?

Проблема состояла в том, что я знала каково это — иметь Адама в своей жизни. Не только рядом со мной, но и в моей постели. В моем теле.

Это было блаженством.

Пока жизнь не встала у нас на пути.

Может, проклятием была жизнь, а не особенность нашей линии.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала, Теодозия. Я не была для тебя матерью, потому что мои решения лишили меня этого. Я никогда не узнаю тебя так, как должна, и буду горевать об этом до самой смерти…

— Теперь у нас есть время, — вставила я, но она проигнорировала меня.

— Времени у меня много, ты права. Но правда в том, что даже если мы станем друзьями, у нас никогда не будет таких отношений, для которых мы были рождены. Как это было бы возможно? Все годы, которые я должна была воспитывать тебя, я провела, застряв в этом месте. Так что, хотя я не имею права говорить тебе это, не имею права просить тебя об этом, я все равно сделаю. Это мой единственный шанс стать для тебя матерью, и я попрошу тебя прислушаться к тому, что я скажу… — она тяжело вздохнула. — Держись от него подальше. Избегай его, как чумы, потому что для тебя, дитя, он ею и является. Он у тебя в крови, и я знаю, как это больно. Мы — женщины рода Кинкейд, нам суждено встретить наших джило, и нам суждено встретить их молодыми, поэтому мы знаем, как больно хотеть их и никогда не иметь, проживать свою жизнь без них рядом с нами. — Ее голос стал тише, а пальцы перестали теребить фантик от батончика. — Поверь мне, Теодозия, нет ничего более мучительного, чем знать, что твой единственный больше не ходит по этой земле, и это произошло потому, что он погиб от твоих рук.

Глава 28

Тея

Сейчас

— Как вы себя чувствуете, Теодозия?

Улыбка на моем лице была слишком широкой, пока я обдумывала вопрос репортера.

— Такое ощущение, что все годы тренировок, все годы жертвоприношений стоили того. — Подняв одну из медалей, висящих у меня на шее, я поцеловала ее и добавила: — Более того, мне кажется, что я, наконец, нашла свое место.

— Хорошо, мне интересно… — Рене Лизетт, журналистка, с которой я согласилась поговорить, склонила голову набок, и я приподняла бровь. — Почему вы согласились на это интервью?

— Выбрала из двух зол меньшее, — улыбнулась я. — Я предпочитаю иметь дело с людьми, с которыми, по крайней мере, знакома, пусть даже немного, а вы мне всегда нравились.

Более того, Рене никогда не задавала мне на пресс-конференциях глупых вопросов.

Я ценила это больше, чем она могла подумать.

Рене кивнула.

— Вы уже участвовали в соревнованиях несколько раз и имели отличные результаты, верно?

— Верно, — улыбнулась я, подняв медали над головой.

Фотограф настоял на том, чтобы я надела их, и хотя чувствовала себя идиоткой, сидя за столиком в кофейне со своими шестью золотыми медалями, Рене согласилась, что это выглядело впечатляюще.

Была ли она права или нет, я узнаю только тогда, когда она опубликует свою статью.

Разложив свои медали, которые так много значили для меня, на столе я поправила их, глядя на золотые лицевые стороны. Контракты, которые мне предлагали раньше, уже тогда были безумными. Я имею в виду, что и раньше была счастлива, но с таким количеством контрактов всего лишь после одного соревнования я получала все больше утверждений, что являюсь женским прототипом Майкла Фелпса.

Глупо, но не для моего банковского баланса.

— Чему вы обязаны своим успехом, Теодозия?

— Тея, пожалуйста, — попросила я ее.

Было время, когда я была Теей только для одного человека, но этого времени больше не было. Теперь я была Теей для всех. В основном потому, что это останавливало вопросы. Я не считала свое имя странным, но, видимо, я была единственной, кто так считал.

— Тея, — поправилась Рене, поднимая свою чашку кофе и делая глоток. Она выбрала тот, который слегка пах карамелью, и хотя аромат был едва слышным, он был достаточно сладким, чтобы у меня в животе заурчало.

На самом деле, пошло оно все.

Я повернула голову в сторону, чтобы найти официантку и, увидев ее, подняла руку.

— Чизкейк, пожалуйста.

В витрине стояла тарелка с «Джигли», и мне очень захотелось его попробовать.(Прим. перев.: «Джигли» — нежный японский чизкейк).

— С малиновым соусом или без?

— С малиновым соусом, пожалуйста.

Женщина, поклонившись, исчезла.

— Смерти, — сказала я, повернувшись к Рене.

— Что? — спросила она, удивленно раскрыв глаза.

— Я обязана своим успехом смерти.

— Это возможно?

— Ну, зависит от обстоятельств, — начала я, пожав плечами. — Если бы мой отец не умер, мне бы никогда не разрешили участвовать в соревнованиях. В этом возрасте я была бы уже замужем и, вероятно, имела пару детей.

— Вы цыганка, верно?

— Как будто вы этого не знали, — ответила я, улыбнувшись. Все, несмотря на то, что это было невероятно обидно, называли мой успех «цыганским везением».

Как будто такое вообще существует.

Во всяком случае, оно работало наоборот.

Проклятие.

Вот как я себя чувствовала. Но ты же не можешь признаться в этом вслух, когда только что выиграла шесть золотых медалей на самом важном спортивном мероприятии в цивилизованном мире, не так ли?

— Ваш отец умер, когда вы были совсем маленькой, не так ли? — осторожно спросила Рене.

— Да. Моя бабушка сказала, что вскоре после этого мама покончила с собой.

— Вы так спокойно говорите об этом, — сказала она, моргнув.

— А вы бы предпочли, чтобы я начала рыдать в свой кофе? — На моих губах появилась улыбка. — Это было очень давно. В течение многих лет я думала, что она дура.

— Вы несправедливы… — она отпрянула от моих слов.

Я осторожно описала то, что мне рассказывали большую часть моей жизни, историю, которую Роберт давным-давно продал прессе, чтобы помешать им выискивать подробности — правду. Каким-то образом у меня возникло ощущение, что теперь, когда я сделала себе имя, правда будет раскрыта… и это изменит ситуацию.

Это заставило меня захотеть контролировать, как информация будет выпущена в мир.

— Бабушка рассказала мне историю этой сильной любви. Она говорила, что мама не представляла своей жизни без отца. Но для меня это не было романтично. Это было просто глупо. Если бы она была в депрессии, я бы поняла это. Если бы заболела и нуждалась в психологической помощи, я бы поняла это, но самоубийство… Это ужасно. Я сотрудничаю со многими благотворительными организациями, которые стремятся предотвратить самоубийства, особенно среди детей, заставляя их открываться и рассказывать о своих проблемах. Но мама? Как сказала бабушка, она покончила с собой потому, что не могла продолжать жить без отца. Я думаю, что это была в некотором роде депрессия, но для меня тогдашней это была токсическая зависимость. Особенно после того, как это описывала моя бабушка. Как будто это была сказка. Как будто она смирилась с самоубийством моей мамы, потому что оно имело смысл.