Пиковый туз - Стасс Бабицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Привратник медленно приходил в себя. Лежал навзничь, пока еще ничего толком не соображая, глядел в звездное небо и растирал шею. Двое слуг тоже подавали признаки жизни: расползались из кучи малы, кряхтя и постанывая. Скоро оклемаются окончательно и набросятся скопом. Тогда точно – погибель.
Надо выбираться из тупика.
– Мы – новые люди, не скованные предрассудками и от того способные на великие подвиги. Однажды мы изменим эту страну, – тень вызывающе выпрямилась и переложила шпагу в левую руку. – А вы всерьез полагаете, что вас кто-то боится? Нам не страшен никакой суд, ни московский, ни столичный.
«Раз такие пироги, почему ты меня не убил? К чему размусоливания?» – подумал Мармеладов, но сказал другое:
– Есть и высший суд.
– Ха! Мой бог – паровой двигатель, на него молюсь и уповаю. Отец недавно учредил Московское паровозное общество. Слыхали? Это я его убедил. Затерзал идеями. И знаете что? Мой старик уже не хочет жить по-другому. Железную дорогу проложил до собственного завода в Очаково. Из усадьбы в Говорово, почитай, десять верст! Выписал шотландский паровоз, «Двойной Ферли», самый мощный в мире! Утром отец едет к заводу. Завтракает в вагоне, газеты читает. Вечером обратно, с ужином и книгами. Точно по часам: в девять утра туда, в шесть вечера назад. А на заводе паровозы делают, рельсы, шпалы, костыли. Семья наша совсем скоро станет самой богатой в империи, а наследник единственный. Я!
– Прогресс неумолим, спорить не стану. Но в вопросах моральных ваш батюшка человек старой закалки. Поди, и невесту вам подыскал, из достойной фамилии? А узнает про ваши забавы с Ожаровским, пожалуй, наследства лишит.
– Вы насмехаетесь надо мной как этот проклятый фон Даних, гореть черной душе в аду! Что вам известно о его письмах?
Так вот почему князь требовал оставить сыщика в живых. Ради ответа на этот вопрос. Стало быть, барон хранил записки или вел подробный дневник. Апраксин осведомлен, что компрометирующие бумаги не сгорели во время пожара в загородном имении. Но кто сейчас владеет этим сокровищем – не знает, и страстно желает выяснить.
– Я догадываюсь, кто может их прятать… Убийца фрейлин. Пиковый Туз. Не мешайте мне изловить гадину и я верну вам письма. Но с условием: больше никаких маскарадов!
– Ус-с-словие? Ты, смердящий пес, осмеливаешься выдвигать условия? – тень подпрыгнула от негодования. – Шантаж? Не позволю! С одним вымогателем расправился и тебя, crapule[113], не пощажу!
Князь распалял себя, подзуживал, но никак не решался нанести смертельный удар. В уголках его красиво очерченных губ собралась пена, словно у загнанного скакуна. Кончиком шпаги подтолкнул Мармеладова к забору, их тени слились в многорукое чудовище. Кривое и уродливое, как очертания былых грехов. Обидно, что в предсмертный миг вместо воспоминаний о материнской заботе, нежности сестры или всепрощающей любви той, единственной, в голову лезут демоны прошлого.
В пятно света шагнули три тени. Привратник сотоварищи? Нет, вроде с другой стороны вынырнули. А, понятно: в доме без окон обнаружилась-таки неприметная дверца. Распахнулась тихо, не скрипнула, хотя на вид рассохшаяся и держится на честном слове.
– Талан да рахман[114], лапсердак! – осклабился бородач в черной рубахе. – Что за добычу ты нам привел?
Свистнул в кулак, чтобы соседей не всполошить. Из притона вышли, сыто-пьяно покачиваясь, еще шесть или семь разбойников. Часть из них умело скрутила прислужников, вдавливая мордами в бревенчатую стену. Зашарили по карманам.
– Кореша, не губите! – сипло затянул привратник. – Я свой.
– Наши кореша – люди вольные, а ты, трясогузка ливрейная, завали фонтан!
Остальные рассыпались веером и окружили Апраксина. Тот отмахнулся, вычерчивая сверкающий полукруг.
– Ни шагу дальше!
Бандиты захохотали. Один, с носом, похожим на груздь, стал угрожающе закатывать рукава. Оружие нацелилось на него. Другой, в красных сапогах, рванул на груди рубаху. Острие качнулось в ту сторону. Третий грабитель щелкнул пальцами. Дворянчик в панике закусил губу и обернулся на звук. Из-за спин выпрыгнул лохматый юнец, ловко кувыркнулся под суетливым клинком и шмякнул кистенем по запястью. Шпага покатилась по камням с бессильным звоном. Князь взвыл. Лиходеи мигом его заграбастали и вывернули руки за спину.
– Прочь, свиньи! – Апраксин яростно задрал подбородок. – Я князь!
Архипка ответил короткой, но ошеломительной затрещиной, а тот самый мальчишка ехидно произнес:
– Это ты в имении своем аль во дворце – светлость. А здеся, в темном углу, никакой светлости нету. Есть лишь жирный петушок, которого мы ощиплем.
– Верняк! Сымай обруча[115], братва. Зырь, а бока скуржавые[116]. Зато с паутиной[117]!
Про Мармеладова все забыли. Он похромал к выходу из тупика, поминутно ожидая гневного окрика или, напротив, приветного «эй, лапсердак, а буснуть с хиврой[118]?» Но за спиной продолжался веселый галдеж – у князя нашлось, чем поживится.
Кареты в переулке не оказалось. Кучер уехал, чтобы не привлекать ненужного внимания. Даст круг и вернется. Успеет ли спасти хозяина? Городовых на помощь позвать? Напрыжник сотоварищи вряд ли пойдут на убийство, но отпинают знатно, ногами в висок, чтобы жертве память отшибло. Впрочем, сыщик не испытывал жалости к человеку, пославшему по его следу наемных убийц. Дважды!
Что дальше? Садисты не успокоятся. Баронесса, Ожаровский и прочие «слоны» употребят свое влияние, чтобы остановить наглую «моську», пока та не залаяла на всю округу об их постыдных секретах. А способов у них множество. Пристрелят из-за угла. Посадят на цепь в отдаленном поместье. Обвинят в насилии над г-жой фон Диц, арестуют и
