Невыносимая любовь - Иэн Макьюэн

– Прощение? – произнес он с восходящей вопросительной интонацией. – Прости меня, Джо, за вчерашнее, за то, что я пытался сделать.

Я так удивился, что не сразу ответил. Вынув руку из кармана, я сказал:

– Ты пытался убить меня. – Я хотел услышать, как он сам скажет это. Чтобы и Кларисса услышала.

– Я все спланировал, я заплатил деньги. Раз ты не хотел отвечать на мою любовь, я думал, будет лучше, чтоб ты умер. Это было помешательство, Джо. Я хочу, чтобы ты простил меня.

Только я собрался попросить его отпустить Клариссу, когда он вдруг повернулся к ней, выхватил из нагрудного кармана нож с коротким лезвием и прочертил им в воздухе широкий полукруг. Я не успел пошевелиться. Она обеими руками закрыла горло, но он не собирался нападать. Он приставил острие ножа ко впадине под мочкой собственного уха. Рука, державшая нож, тряслась, он давил довольно сильно. Перри повернулся, чтобы продемонстрировать это Клариссе, а затем мне.

Его мольба была словно нарастающий вой. Непереносимый звук.

– Ты никогда ничего не давал мне. Пусть у меня останется хоть это. Я все равно собирался это сделать. Пусть это одно останется у меня от тебя. Прощение, Джо. Если ты простишь меня, простит и Господь.

От удивления я отупел, облегчение спутало мои чувства. Происходящее было так необычно, все перевернулось разом, и он не собирался нападать ни на Клариссу, ни на меня, и даже его намерение перерезать себе глотку на наших глазах доходило до нас с какой-то бесчувственной медлительностью. Я ухитрился сказать:

– Брось нож, тогда поговорим.

Он покачал головой и, кажется, надавил еще сильней. Кровь тонкой струйкой закапала с кончика ножа.

Кларисса, кажется, тоже была парализована. Затем она протянула руку к его талии, словно рассчитывая отодвинуть его прикосновением пальца.

– Ну же, – сказал он. – Ну пожалуйста, Джо.

– Как я могу простить тебя, если ты сумасшедший?

Я целил в его правое плечо, подальше от Клариссы. В замкнутом пространстве выстрел, казалось, уничтожил все остальные чувства, комната озарилась, как белый экран. Следующее, что я увидел, был нож на полу и Перри, который тяжело отшатнулся, держась рукой за раздробленный локоть. Его лицо побелело, рот перекосился от ужаса.

В мире, где логика является двигателем чувств, как раз в этот момент Кларисса должна была встать, мы двинулись бы навстречу друг другу и обнялись, бормоча сквозь слезы и поцелуи примирительные слова прощения и любви. Мы должны были повернуться спиной к Перри, мысли которого заклинило на алмазном острие боли, на разбитых локтевой и лучевой костях (полгода спустя я нашел под диваном кусочек кости), должны были забыть о нем, и, когда полицейские и врачи «скорой помощи» уводили бы его прочь, когда, не переставая разговаривать и обниматься, мы дважды опустошили бы чайник, мы должны были вернуться в спальню, чтобы лечь лицом друг к другу и снова очутиться в чистом и знакомом пространстве. А после этого мы стали бы прямо там обсуждать нашу новую жизнь.

Но эта логика противоречила бы человеческим законам. Существовали очевидные и второстепенные причины того, что кульминацией этого дня не стал специфический хеппи-энд. Сюжетная недоразвитость, особенно в кино, своими хеппи-эндами вводит нас в заблуждение, заставляя позабыть, что длительный стресс губителен для чувств. Притупляющая сила страха огромна. Моменты радостного освобождения от кошмара не так легко даются. За последние двадцать четыре часа мы с Клариссой увидели неудачные покушения на убийство и самоубийство. Полдня Перри угрожал Клариссе ножом. Когда она говорила со мной по телефону, он держал лезвие у ее щеки. Что касается меня, то, не считая стресса, накопившаяся в связи с последними событиями зловещая определенность не могла мгновенно смениться спокойствием. Наоборот, я чувствовал, как давит и сжимает меня чувство обиды. Это был бесстрастный гнев, ни держать в себе, ни выплеснуть который я не мог, понимая, что моя правота в данном случае бросает тень на меня же.

Кроме того, никогда не бывает лишь одной логической системы. Полиция, к примеру, как всегда увидела все в другом свете. Неизвестно, что они приготовили для Перри, но, явившись в квартиру через двадцать минут после выстрела, они совершенно определенно знали, что связывает их со мной. Незаконное владение оружием и умышленное нанесение телесных повреждений. Перри потихоньку унесли на носилках, а полицейский констебль и сержант тем временем, торжественно и даже слегка извиняясь, брали меня под арест. Из обычной процедуры задержания, когда дело бывает связано с оружием, было сделано одно исключение, и мне позволили спуститься вниз без наручников. На лестнице нам встретились поднимающиеся фотограф-криминалист и судебный эксперт. Обычное дело, заверили меня, на случай, если один из нас изменит показания. В третий раз за последние сутки и в жизни я оказался в участке. Еще одно случайное группирование. Клариссу пригласили в качестве свидетеля. У инспектора Линли был выходной, но папку с моими показаниями нашли и изучили, поэтому со мной обращались вполне дружелюбно. Тем не менее на ночь я был оставлен под арестом и отправлен в камеру по соседству с вопящим пьяницей, а наутро, после долгого допроса, меня отпустили под залог, обязав явиться через шесть недель. Позднее в районную прокуратуру поступила докладная записка Линли, и никаких обвинений мне предъявлено не было.

Так что той ночью не было ласковых слов, никто не сидел допоздна за кухонным столом и не предавался любви, так объединившей нас в ночь после смерти Джона Логана. Самым неприятным было видение, преследовавшее меня всю бессонную ночь в камере и последующие несколько дней. Я видел лежащий на полу нож, видел Перри, который падал на диван, схватившись за свой локоть, – а потом видел лицо Клариссы. Она вскочила и смотрела на пистолет в моей руке с таким удивлением и отвращением, что мне казалось, нам никогда не удастся переступить через то мгновение. Позже мои худшие подозрения начали оправдываться. Худшее из того, что могло случиться, случилось. Я набрал угнетающее количество очков. Может быть, между нами действительно все было кончено.

23

Дорогой Джо, мне очень жаль, что мы поссорились. Я не иронизирую, мне действительно искренне жаль. Мы всегда гордились своим умением обходиться без периодических ссор, о необходимости и терапевтическом эффекте которых нам не раз рассказывали знакомые пары. Я ужасно злилась вчера ночью. Мне была противна собственная злость, а еще я была испугана твоей злостью. Но раз так вышло, скрывать это было бы глупо. Ты снова и снова повторял, что я должна как следует перед тобой извиниться за то, что не встала «плечом к плечу» вместе с тобой против Джеда Перри, за то, что сомневалась в твоей нормальности, за то, что не поверила в твой рационализм, дедукцию и в твое исследование по поводу его состояния. Думаю, вчера я несколько раз просила у тебя прощения и прошу еще раз. Я считала Перри напыщенным и безвредным оригиналом. Хуже того, я считала, что он существует только в твоем воображении. Мне и в голову не приходило, что он может быть так опасен. Я была абсолютно не права, и мне очень, очень жаль.