Шут - Е. Кочешкова

Когда он был еще ребенком, Дала взяла с него очень серьезное обещание никогда не отступать от своего истинного 'Я'. Никому не позволять переделывать себя, загоняя в рамки общепринятых норм.

— Играй для всех, — говорила она, — не бойся одевать маски. Но внутри оставайся собой.

Маленький Шут слушал ее, как обычно размазывая слезы по грязным щекам, ему в очередной раз влетело за 'девчачье поведение'. Уже и не вспомнить, что он сделал тогда, но Виртуоз надавал ученику весьма крепких затрещин. Шут ревел, зарывшись в стог сена, и, когда Дала пришла за ним, заявил ей, что лучше бы он родился таким как все.

— Ну почему? — спросил он, пряча чумазое лицо в ладонях. — Почему боги сделали меня таким уродом?

Далу его слова огорчили так сильно, что она даже рассердилась. Тогда-то и состоялся этот разговор, может быть слишком взрослый для десятилетнего мальчишки, но без сомнения один из самых важных в его жизни…

— Это ты-то урод, Шутенок?! Ох, сказал… Вспомни лучше того несчастного парнишку из балагана Реймы! Вот кто в самом деле урод… — да, он помнил… Рейма называл своего подопечного 'отродьем демонов' и показывал за плату… Шут сначала боялся даже смотреть на изувеченного от рождения мальчика, его вид вызывал отвращение. Но через пару дней понял, что за внешним безобразием скрывается ранимая живая душа…

— Ты — не урод. Ты просто другой, — со вздохом продолжала Дала, спокойно утирая кончиком своего большого цветного платка его слезы. — И не гневи богов, малыш. Не тебе сетовать на судьбу… Не тебе… А переиначивать себя, обтесывать точно деревянную болванку в угоду толпе зевак — пустое дело. Если боги дали тебе сердце, более чуткое и любящее, чем другим, это не значит, что нужно становиться таким же грубым и жестоким, как остальные. Если твоя душа жаждет чего-то большего, чем просто хлеб и мягкая перина, позволь ей оставаться крылатой. В мире столько людей, чью жизнь можно рассказать наперед до старости, они не лучше тебя, а ты не лучше их, ты просто рожден для другого. У тебя другая судьба. Однажды ты поймешь, для чего пришел в этот мир, мой Шутенок… но чтобы это произошло, тебе нужно сберечь свой огонь, свой внутренний свет. Не позволить никому сделать тебя таким, как все.

То, что говорила Дала, было так странно и непохоже на слова ее мужа, на слова всех, кого Шут знал в своей недлинной жизни. Слушая ее, он впервые допустил мысль, что, может быть, действительно вовсе не урод…

— Тебе будет трудно, всегда будет трудно. Гораздо хуже, чем теперь, потому что колотушки Ларса — это, на самом деле, такой пустяк… Ты поймешь это, когда станешь взрослым, когда люди будут ломать тебя не из любви, как сейчас, а просто так. Походя. Им будет плевать на тебя, просто твоя непохожесть станет бельмом у них в глазу. Потому что сами они давно растеряли свой свет… Ты поймешь тогда, что твои сегодняшние слезы — это как ледяная вода, что укрепляет тело. Сначала тебе холодно до смерти, но когда придет зима, ты не простудишься, и лихорадка не застанет тебя где-нибудь в лесу, где нет ни одного лекаря, и смерть может прийти по-настоящему. Так и эта боль. Она нужна тебе, она сделает тебя сильным. И когда придут настоящие испытания, ты выдержишь их. Только прошу тебя, мальчик мой милый, никогда не желай стать таким, как все!.. — Дала обняла Шута так крепко, что ему показалось, она боится выпустить его из рук. — И не забывай, тебя всегда будут окружать разные люди… не только те, кому ты неугоден, но и другие… Те, что поймут тебя, кто тебя полюбит таким, какой ты есть. Добрых людей много, мой малыш.

Он и сам знал, что много… Но много было и тех, кто так часто бросал ему в лицо: 'Ты — убожество! Ошибка природы'… бросал только за то, что Шут не желал ни с кем драться и был слишком хрупок и нежен лицом для мальчишки.

С тех пор прошло много лет. Глядя на улицы Тауры из окна экипажа, Шут подумал, что прежние страхи и убеждения, взятые из детства, давно уже стоило пересмотреть…

'Ведь не обязательно ломать себя, — думал он, вспоминая своего нового знакомого. — Вовсе не обязательно… и то, что казалось ему в детстве невозможным, теперь виделось иначе…

17

К большому облегчению Шута в замке его не стали утомлять традиционными приветственными церемониями. Мужчина, в чьем сопровождении он проделал весь путь от причала до своих новых покоев, извинился от лица короля и объяснил, что все почести гостю воздадут вечером на празднике. Шут лишь плечами пожал, его вполне устраивала возможность побыть наедине. Конечно, очень хотелось увидеть Элею, но он понимал, что королеве сейчас не до него. Да и вообще… Почему он решил, что она будет так уж рада его приезду? Что за глупая самонадеянность дала ему основание так думать?

Покои, отведенные Шуту в Брингалине, были поистине великолепны. Он предполагал, что ему предоставят не самую захудалую комнату, но в этой опочивальне, как и в каюте 'Стремительного', судя по всему, гостили особы весьма благородных кровей. И первое, что увидел Шут, был его старый дорожный мешок. Развязав тесемки, он обнаружил все ценные вещи на месте. Ничего не пропало, более того, мешочек с деньгами стал тяжелее раза в два. Сначала Шут растерялся и как-то даже огорчился, но потом подумал, что устраивать сцены и добиваться ответа, за какие это заслуги его так одарили, нет смысла. В лучшем случае ему скажут, что он все выдумал и деньги эти — его собственные.

Хотя морское путешествие не было особенно утомительным, Шут чувствовал себя ужасно уставшим. Не удосужившись раздеться, лишь сбросив плащ, он повалился на кровать и почти тот час же крепко уснул. Снилась ему Руальдова плаха, громкий злой смех Давиана и бледная Элея с окровавленными руками. Она плакала и уверяла Шута, что не желала королю смерти. Поняв, что все уже свершилось, что Руальда больше нет, совсем нет, Шут горько заплакал и от этого проснулся. Наяву лицо его было сухим, но острое чувство потери какое-то время еще сдавливало грудь, пока он окончательно не осознал, что кошмарное видение было лишь сном.

Король еще жив.

Но боги! Как ему плохо!

Одиночество. Отчаяние… Но это были вовсе не его, не Шута мысли и чувства!

Ему вдруг показалось, что он снова открыл глаза по-другому, хотя он этого вовсе не делал. Волна чужих ощущений захлестнула его, на несколько страшных мгновений лишив понимания, кто он и где находится. Впрочем, наваждение прошло быстро, оставив отчетливое понимание необходимости спешить. Он нужен королю. Нужен, как никогда раньше. Нужен не шутом, а другом…

Изумительно простая логика построения замка позволила Шуту быстро сориентироваться и понять, как добраться до нижних уровней, где обычно находятся темницы. Наверное, в этот момент, устремленный к своей цели точно стрела, он и впрямь напоминал блаженного безумца, каким его мнили в Солнечном Чертоге.