Куросиво - Токутоми Рока

Старый Хигаси рассердился. Но Кокусю Аояги был достаточно сообразителен, чтобы понять истинный смысл этого гнева. Он объяснил брату, что в его отсутствие, наверное, уже пришла ответная телеграмма, больше того, он уверен, что сам Сусуму уже плывет на пароходе в Японию и будет здесь самое позднее в конце февраля… Неторопливо изложив все эти соображения, Кокусю незаметно сумел в какой-то мере успокоить даже больного брата.

А еще через день Кокусю Аояги распрощался с семьей Хигаси. Конечно, если бы он мог поступать согласно своим желаниям, то остался бы здесь еще надолго, чтобы ухаживать за больным братом, но ведь в отличие от любой другой службы на него возложена забота о здоровье высочайшей особы, и, кроме того, он обязан подумать о многочисленных других пациентах – князь Н. болен воспалением легких, у маркиза Н. – брюшной тиф, – их лечение никак нельзя поручить кому-нибудь другому. Ему предстоят несколько операций – операция рака груди у графини Н., косметическая операция носа у дочери виконта Н. – да, он должен сделать эти операции своими руками. Одним словом, приходится возвращаться… Если в состоянии больного будут какие-нибудь ухудшения, пусть ему немедленно сообщат об этом телеграммой. «И если для больного что-нибудь понадобится, прошу вас, без церемоний…» – потихоньку добавил он, обращаясь к невестке, страдавшей от того, что ей нечего было послать в подарок госпоже Аояги. Затем он отбыл.

Белое лицо, черные усы, золото часов, алый блеск рубина, звучный голос – все это исчезло вместе с Кокусю Аояги, и в доме снова воцарились тишина и уныние.

Спустя три дня после его отъезда в дом Хигаси пришло письмо, к которому была приложена телеграмма Сусуму, датированная вторым января, и перевод этой телеграммы на японский язык. Сусуму сообщал, что немедленно выезжает в Ливерпуль и срочно возвращается в Японию через Америку.

– Ах, вот что? Сусуму возвращается… – холодно произнес старый Хигаси.

Жена была поражена равнодушием мужа, она была уверена, что он с ума сойдет от радости при этом известии.

С этого дня старый Хигаси как-то притих и говорил очень мало. Врач опасался этих признаков растущей слабости, но жена радовалась, что муж стал таким смирным, каким она уже давно его не видала.

По указанию старого Хигаси возле его изголовья повесили нитку четок, на которой было нанизано сорок бусинок. Он подсчитал, что путешествие от Лондона до Кофу займет около сорока дней. Иногда встревоженная тишиной в его комнате жена заглядывала в дверь и видела, что старый Хигаси перебирает эти четки здоровой правой рукой.

– Еще не смеркается?.. – спрашивал он, услышав ее шаги.

И каждый вечер, снимая по одной бусинке с нитки, слепой отец радовался как ребенок, что число бусинок все уменьшается.

Глава XV

1

В один из снежных февральских дней на вокзале Симбаси царило необычное оживление.

Для проводов их императорских высочеств, принца Н. и его супруги, отбывающих за границу по случаю коронации некоего иностранного государя, на вокзале собралась огромная толпа.

В помещениях вокзала беспорядочно теснились цилиндры, военные мундиры в сверкании орденов, яркие мундиры придворных, парадные кимоно с гербами и белыми воротниками. Было очень тесно, на каждом шагу – знатность, богатство, красота. В зале ожидания жарко пылал огонь в камине, слышался смех и говор множества голосов, пахло духами. Было душно, хотелось взять в руки веер, и не верилось, что за окнами на улице лежит снег.

– Посмотрите на эту даму с прической «марумагэ» – это новая графиня Китагава.

– Что вы говорите! Это и есть та самая – как ее… Эта крестьянка?

– Что вы, неужели вы не слыхали? Это благородная барышня, какая-то их дальняя родня.

– Ах, вот как? Удивляюсь, как она согласилась выйти замуж за такого человека!

– Но это все же лучше, чем оставаться старой девой! – говорившая рассмеялась.

Так беседовали вполголоса дамы в одном из уголков зала. Разговор мужчин вертелся исключительно вокруг назначения нового министра иностранных дел.

В самом деле, не успело общество оправиться от потрясения, вызванного устрашающими репрессиями в конце года, не прошло и двух месяцев со времени введения в силу закона о «поддержании порядка», как новое удивительное известие взволновало умы – на пост министра иностранных дел был назначен граф, которого издавна знали как самого ярого противника нынешнего правительства. Слухам и пересудам не было конца, высказывались самые разнообразные догадки и предложения, но в конечном итоге никто не мог найти ни одного сколько-нибудь вразумительного объяснения подобному назначению. Люди, в поле зрения которых попадают только самые поверхностные слои потоков, волнующих бурный политический океан, в конце концов так и решили, что назначение это объяснить невозможно. Некоторые младшие чиновники министерства иностранных дел даже терялись, не зная, как вести себя в отношении нового начальника. Прошла уже почти неделя со времени опубликования этого указа, а стоило нескольким людям собраться вместе, как разговор тотчас же заходил об этом событии.

Однако все эти толки и недоумения мелкой сошки нимало не беспокоили подлинных китов государства. Граф Фудзисава, граф Сираи, Нандзё, Нагакура, Коминэ, барон Хияма и другие министры, беззаботно смеясь, беседовали в одном из углов зала. Тут же находились руководители армии и флота. Граф Киносита, собрав на лбу морщины, что-то говорил Тадасу Судо, который слушал его с понимающей улыбкой. А в самом центре этой компании, поблизости от камина, расположился сам новый министр. Отбросив подражание Кинго-Тюнагону,[191] он произносил перед своими недавними политическими противниками пространные речи.

– Согласитесь, назначить министром иностранных дел такого человека, как я, который на западе не бывал дальше Нагасаки, а на востоке не ступал дальше Токио – это нечто беспрецедентное! Пожалуй, такого случая не найдешь в прошлом, да и в будущем вряд ли когда-нибудь повторится что-либо подобное!

– Уроженцы Сага[192] хорошо знают запад, даже никуда не выезжая! – смеется граф Нандзё.

– Если послать верного человека, то вовсе не обязательно самому пускаться в странствие по западу! – иронически произносит виконт Угаи, язвительно поглядывая на нового министра.

– Нет, молодому поколению необходимо повидать заграницу, для них это чрезвычайно полезно. Ну, что это дает – выслать на три ри от столицы? Пустое дело! Будь моя воля, я снабдил бы этих господ деньгами на дорогу и всех без исключения отправил бы за океан. Через три года они вернулись бы оттуда смирнехонькими и даже могли бы на что-нибудь пригодиться. Ведь, правда же, Нагакура-сан, такое мероприятие не потребовало бы слишком больших затрат?

Граф Нагакура только молча улыбается в ответ.

– А я считаю, что побывать за границей следовало бы и членам Палаты Гэнро, это полезно с точки зрения сохранения здоровья… – вмешивается внезапно в разговор рослый, краснолицый мужчина в военном мундире. – Во-первых, за границей волей-неволей приходится вести себя прилично, а во-вторых, вообще для гэнро было бы гораздо полезнее лечиться в других странах, а не в Атами…

– Вы совершенно правы! Но в таком случае партию сторонников путешествия на запад должен возглавить граф Фудзисава!

Раздался общий смех. Вокруг, прислушиваясь к беседе, стояло множество людей, которых неудержимо влекла сюда притягательная сила близости к власть имущим. Среди них был и почтительно слушавший Кокусю Аояги. При последней шутке он тоже осмелился слегка улыбнуться.

2

Громко зазвенел звонок, и все поднялись с мест.

Вслед за начальником вокзала из комнаты отдыха спустился его высочество в офицерском мундире об руку с принцессой, в сопровождении других членов императорской семьи, и неторопливо проследовал в вагон. Следом за ними места в поезде заняли те, кто удостоился чести сопровождать августейшую чету до посадки на пароход. Остальные плотной массой заполнили платформу. Мужчины сняли шляпы, дамы поправили складки кимоно.

По другую сторону платформы стоял только что прибывший из Иокогамы поезд. Проводники в дверях вагонов не выпускали пассажиров на перрон. Полицейский, полный служебного рвения, без передышки кричал каждому, кто высовывался из окна: «Смотреть запрещается, смотреть запрещается! Эй ты, сними шляпу!»

– Аояги-кун, Аояги-кун! – шепотом окликнул лекаря барон Хияма, немного отставший и оказавшийся в задних рядах; Кокусю Аояги, привычно улыбаясь, подошел к нему.

– Взгляни-ка туда! – Хияма кивком указал на одно из окон в вагоне только что прибывшего поезда. – Удивительно знакомое лицо! Знаешь, он чем-то напоминает тебя!

Глаза Кокусю Аояги, в которых светилась ласковая улыбка, обратились к вагону третьего класса, на который указывал Хияма. Молодой человек, одетый по-европейски, повинуясь полицейскому, сердито сорвал с головы шляпу и сверкающими глазами рассматривал нарядную толпу на платформе. Заметив Аояги, который, наморщив лоб, не отрываясь смотрел на него, он молча поклонился.