Шведские спички - Робер Сабатье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бугра все еще размышлял о трех жуликах и о предложении стать их сообщником, укрыв у себя краденое. Его отказ был вызван не моральными соображениями, нет, — он просто хотел остаться независимым. Однако денег ему всегда не хватало. Голодный волк среди псов — так он и прожил всю жизнь, а ведь ему уже около семидесяти.
Оливье уставился на луну. Прячущаяся в облаках, бесшумная, молчаливая, она напоминала ему кошку. Она следила, шпионила, знала все людские тайны, а вот за исключением Рулетабиля никто ею не занимался. Бугра остановился раскурить трубочку, а ребенок смотрел на светило, плывшее в небе, словно мяч на поверхности пруда. Нестерпимая белизна лунного света ослепляла и вызывала чувство тревоги. Оливье оробел и приблизился к спутнику:
— Скажи, Бугра, боженька на луне живет?
Бугра втянул щеки и выпустил клуб дыма, быстро растаявший в воздухе. Он немного помолчал, сплюнул, посмотрел на вершины деревьев и ответил:
— Может, и есть наверху люди, может, и нету… Но уж конечно, там нет никакого боженьки!
— Он где-то в другом месте? Повыше?
— Ни выше, ни ниже. Ты ведь сам, сынок, — боженька. И я. И все люди кругом.
— А Даниэль тоже? Ну, знаешь, Паук.
— Возможно, — проворчал Бугра.
Его смутил этот разговор. Не хотелось ему обсуждать такие дела с ребенком. Он громко сказал самому себе:
— Сказки рассказывают все, кому только не лень!
Оливье хотел задать столько вопросов, узнать про Мака, Лулу, Люсьена, Гастуне и всех остальных — неужели и они тоже боженьки? Бугра показался ему в этот раз очень значительным. То, как он говорил с Маком, произвело на мальчика впечатление; а когда Бугра показал тому носок своего башмака, «каид» сбавил тон. Ребенок думал: «Красавчик-то приумолк, стало быть, Анатоль был тогда прав: Мак — «не канд, а вошь!»
— Ты силач, Бугра?
— Еще какой!
Он взял у мальчика книгу, прочел ее название и присвистнул:
— Ну-ну… Браво, господин профессор!
— Да я еще в ней не разобрался, — скромно сказал Оливье.
Мальчик объяснил, что книга ему не принадлежит, ее ему одолжили, но не захотел упоминать о Даниэле: это была его тайна.
— Настанет время, ты прочтешь и Золя, — сказал Бугра торжественно и уважительно. А пройдя чуть дальше, поднял палец и изрек: — У Золя там обо всем сказано!
Оливье подумал, что следует запомнить это имя. И так же, как он твердил «Даниэль, Даниэль, Даниэль…», он повторил: «Золя, Золя, Золя…»
Правый карман куртки Бугра — тот, в который он клал свою трубку и пакет табака, — был порван. Ребенок подумал, что надо бы его залатать, но мысль о нитках сразу вернула его в галантерейную лавку матери.
Он слышит, как звенит дверной колокольчик. Виржини стоит за прилавком, задумчиво похлопывает себя по губам карандашом с ластиком на конце. Она дает заказ какому-то господину небольшого роста, лысому и тщедушному, который снял шляпу и положил ее подкладкой вверх на раскройный столик. На каждое предложение Виржини господин кивает, подтверждая свое согласие.
«Черной тесьмы для подшивки брюк, — диктует Виржини, — и серой также. Сколько мотков? По два — обоих цветов. Ниток для штопки: пять коробочек разных тонов и две — черных… Обождите — еще конверты с иголками. Ну… шесть дюжин. Да-да — оптом».
И господин сосет химический карандаш, пачкающий лиловой краской его рот, и переворачивает копирку в записной книжке. Оливье заявляет о своем присутствии:
«Мама, ты говорила, нужны плечики».
«Ах, да: плечики 44-го и 46-го размера. Да, средние. Запишите — двенадцать пар. Спасибо, Оливье, если б не ты… Я еще вот что забыла: шерсть для ажурной вязки. Покажите мне ваши образчики… А булавки у вас есть? Тогда — шесть больших коробок…»
Оливье закрыл глаза, но перед ним возникло еще одно видение. Виржини шьет на машинке. Слышится постукивание так-так-так, ткань, сама выбегает из-под иглы, ноги матери танцуют на черной педали, а нитка прыгает от одной катушки к другой. Когда машинка останавливается, кажется, что она сама поглотила весь этот шум.
— У тебя, Бугра, порвался карман.
— Ладно, — бросил Бугра.
Они уже дошли до лестницы Беккерель и медленно по ней поднялись. А вот и дом, в котором горел чуланчик; старик улыбнулся и лукаво посмотрел на Оливье. Это означало: «А ты помнишь?» И хоть все случилось совсем недавно, но кажется далеким-далеким.
— Я думаю, они так и не отправят счет за убытки, — сказал Бугра. — В сущности, это неплохое ремесло — пожарный. Но лучше, если б они не носили мундиров.
И еще одна картина прошлого пришла на память ребенку. В лавочку входит почтальон, кладет на стол свою кожаную сумку, вынимает деньги, тетрадь: «Вот здесь распишитесь…» — и добавляет: «Это пенсия за вашего мужа. Она, увы, не растет…»
Когда дверь закрывается, Виржини складывает деньги и говорит: «Больше никто не придет. Закроем дверь на задвижку. Хватит с меня, навидались сегодня людей».
Она начинает петь, кокетливо намекая на свое имя:
У входа самого в Америку,Там, где канадская земля,Играл на мандолине я.Принцесса вдруг прошла по берегу —Так хороша и очи дивные!И дали имя ей Виржиния.
И когда мать останавливается, Оливье лукаво подхватывает:
…И так мила, такая стройная,Что дали имя Вержерона ей.
Мальчик еще был в плену этого грустного воспоминания, когда голос Бугра заставил его вздрогнуть:
— Что ты сказал, Оливье?
— Гм… ничего. Я пел.
Их прогулка была долгой. Ночь придавала беседе лирический оттенок. Они шли мимо едва слышно жужжащих газовых фонарей. Летучие мыши летели на их свет. Воздух свежел, и губы ощущали его как прохладный напиток. У кого-то за окном стенные часы гулко пробили один раз.
— Ты не был женат, Бугра, никогда?
— В свое время я часто женился. Ну, в общем, у меня были «знакомства».
— А дети?
— Да ну! Я их терпеть по могу, — кинул Бугра, но в его черных глазах мелькнула искра, и он добавил: — С тобой-то все по-другому. Ты скорее приятель.
Они спустились с Монмартра по вызывающей головокружение улице Шевалье де ля Барр, прошли вдоль ее старых провинциальных зданий к домам и гостиницам у подножия холма.
— Шевалье де ля Барр — ты знаешь, кто это был? — спросил Бугра, показав на синюю дощечку.
— Нет.
Оливье никогда не задумывался над названиями улиц: Рамей, Кюстин, Лаба, Барбес… Он не знал, имена ли это каких-то деятелей или названия городов. Так как «Шевалье де ля Барр» звучало красиво, он представил себе средневекового воина в доспехах, со щитом и копьем восседающего на лошади, покрытой попоной.
— Это был молодой человек, — сказал Бугра. — Они отрубили ему голову, а потом сожгли. Ну, просто за пустяки. Он, видишь ли, попов не любил.
— А потом его именем назвали улицу?
— Да, так всегда и бывает.
Оливье задумался о том, не отрубили ли также головы Ламберу, Николе и Башле. Улица все круче спускалась вниз к ступенькам, примыкающим к улице Рамей. Оливье, растопырив в стороны руки, как акробат на проволоке, добежал до самого низа, влез на перила короткой лестницы и стал поджидать своего друга. Когда старик поравнился с ним, Оливье скользнул по перилам и спрыгнул на тротуар. К его удивлению, Бугра проделал то же самое, сказав:
— Ну, как? Еще ничего старикашка, ловкий…
Луна, чтоб лучше шпионить, спряталась за облачко; сразу потемнело. Когда они добрели до улицы Лаба, Бугра заявил, что не худо бы «задать храпака».
— О, еще успеется…
Старик растрепал мальчику волосы, сказав: «Ну и грива!» — и дал шлепка: