Я — МОЛОТ ПРОТИВ ВЕДЬМ - Яна Розова

И все бы у Ванечки сошлось и выгорело, но вот только у Маловичко случилось несчастье: его дочери понадобилась дорогая операция, и он решился шантажировать «сатаниста». Фирсов, понимая, что Маловичко может сорвать его планы, да еще и копнуть глубже, до самых обгорелых трупов, убивает журналиста. Конечно, никогда бы его не поймали на этом, при его-то уме и способностях! Вот только случай распорядился так, что жена Маловичко оказалась сестрой Павла Седова. Гродин — маленький город!

Казалось бы, Паша сделал все как надо. Он нашел «поджигателя», защитил любимую женщину, восстановил справедливость. Но червь сомнений точил его изнутри. Оставалось несколько вопросов, горстка несовпадений и вполне осязаемое ощущение промаха...

После ухода Светы, после ее слов, он скорее почувствовал, чем осознал умом, что позволил чувствам затмить доводы разума. Следовало задать себе самый правильный из возможных вопросов: насколько Фирсов был действительно виноват, а насколько этого хотел Паша?

Сегодня утром можно и нужно было подумать еще раз, набело. Но для начала надо было избавиться от похмельного синдрома. Ничто так не помогало привести себя в норму, как холодный душ, кофе, сигарета и много работы. Расположившись на кухне с чашечкой кофе и дымя «Мальборо», вкус которого будоражил воспоминания сердца и тела, Павел открыл свой органайзер, проверяя забытые в спешке дела.

«Сейчас подчищу хвосты и поеду к Фирсову, поговорю!» — принял он самоотверженное решение. Надо поискать еще или, на худой конец, убедить себя в своей правоте!

Запись в его блокноте гласила, что на сегодня была перенесена встреча с директором Гродинского драматического театра Веселовским, который уезжал куда-то в то время, когда Павел искал его, чтобы поговорить об институтском шабаше.

Тогда, пару недель назад, он успел встретиться с некоторыми танцорами из ансамбля, приглашенного организаторами студенческого вечера для придания зрелищности их мероприятию. За десять лет почти все разъехались кто куда, в Гродине остались лишь трое танцоров. Они описали праздник, как помнили его, но ансамбль состоял не из студентов исторического факультета. Танцоры не знали тех, кто участвовал в шабаше лично, и не могли рассказать ничего особенно интересного.

Встретился Седов и с Маслаковым, ведущим программы вечера. Однако тот ничегошеньки не смог вспомнить из-за глубокого многолетнего погружения в белую горячку. Тогда Павел нашел кое-кого из однокурсников Светы. Поговорив с ними, создал для себя более или менее ясную картину вечера. Упустил он тогда только Симоняна, убывшего за кордон на отдых, и Веселовского, проводившего свой отпуск в санатории, где-то на водах. Кстати, и Симонян, наверное, тоже уже вернулся!

Седов допил кофе, принял душ и направился в театр.

В огромном кабинете директора Гродинского Художественного царила эстетическая пустота, оживленная лишь несколькими афишами спектаклей этого сезона. Директор сидел в своем кресле и, когда вошел рыжий сыщик, привстал, протянув ему руку.

— Здравствуйте! Чем обязан? Вы частный детектив?

Веселовский немного шепелявил, а может, и картавил тоже. Паша очень удивился услышав дикцию ведущего, некогда, гродинского актера. Внешность Веселовского тоже была маловыразительна и весьма потрепана немилостивым временем.

— Я, — начал Паша, интуитивно выбрав почти дружеское настроение для беседы, — уже не сыщик, знаете ли. У меня просто милицейское прошлое. А сейчас меня попросили немного помочь в одном расследовании. Так что вы не обязаны отвечать на мои вопросы!

— Да? А о чем спрашивать будете? — поинтересовался актер чуть игриво, предлагая жестом присесть на стул с протертой обивкой, стоявший напротив директорского стола.

— О делах давно минувших дней, — ответил в тон ему Седов.

— Поконкретнее можно?

— Нужно! — Павел дружелюбно улыбнулся и спросил: — Это вы вели драматический кружок в Гродинском Педагогическом?

— Да, — с достоинством кивнул собеседник.

— А Ваню Фирсова помните?

— Конечно! — оживился Веселовский. — Прекрасно помню. Тем более, что он теперь персона заметная. Блестящая карьера! И блестящее актерское дарование. Надо было только работать над собой, день и ночь работать, и получился бы талантливый актер. А он выбрал иной путь и тоже очень преуспел.

— Да-да, — лицемерно согласился Седов. — А вот характер у него какой был в то время?

— Немного раздражительный, я бы сказал. — припоминал актер. — И вообще он был достаточно избалован папиными возможностями. Ленив, амбициозен. Но добр, порядочен, обязателен...

— Вы помните, какое мероприятие устроили на Вальпургиеву ночь однокурсницы Фирсова? Десять лет назад. Десять с половиной, — уточнил Павел.

— Да! Ой, помню! — невесело рассмеялся Веселовский. — У меня тогда случился нервный припадок прямо на сцене. Должен объяснить, что с детства обладаю возбудимой психикой. В юности сильно мучился, врачи считали, что это эпилепсия. Потом решили назвать мою болезнь нервной и редкой. А когда мне лет тридцать стукнуло — припадков почти не стало. И уж на сцене — никогда такого не было! Но, на самом деле, я не пью. Совсем не пью, ни грамма. А тогда выпил! И понесло меня! Такое орал — вспомнить страшно.

— А вот кое-кто утверждает, что вы выкрикивали настоящие магические заклинания. Такие, как на черных мессах произносят сатанисты.

— Ну... — актер отвел глаза. Он явно хотел бы помолчать на эту тему.

— Вы можете не отвечать, — успокаивал его сыщик. — Но если скажете, никто ничего не узнает. Я понимаю, вся эта бурда в прессе! Не хотите быть связанными с сектой.

— А я уже связан. — признался Веселовский. — Рано или поздно, кто-нибудь вспомнит, что это я начинал. Только тогда это была всего-навсего шутка. Просто сборище парней, которые хотели повыпендриваться. Потом сборище превратилось в частный клуб для скучающей элиты. Но к тому времени меня там уже не было. Вот так, изобретая ритуал для этой опереточной секты, я и узнал все эти заклинания. Почитал то, се, добавил этого, того! А когда припадок начался — стал выкрикивать заклинания. Зря я выпил тогда!

— А почему пили?

— Сдуру! Решил, что так будет веселее. Студенческая вечеринка, все такое. У меня до того случая припадков не было несколько лет, я и выпил! Пацаны из кружка предложили. Ваня тот самый, Фирсов, и еще армянчик там был, приятель его.

— Игорь Симонян?

— Нет, не Игорь... Как-то по-другому... Герман — не Герман! — он посмотрел в сторону, вспоминая, и вдруг воскликнул: — Да! Гарик его звали!

Седов уже развесил уши, надеясь на продолжение мемуаров, но Веселовский замолчал. Замолчал и как-то скис. Паша почуял неладное.