Переплавка - Алексей Шепелёв

Но это на службе. А за ее пределами офицер всегда поможет офицеру, какое бы острое соперничество не велось между родами войск. Всё равно вместе они — Российская Армия, а по отдельности — просто непонятно что.

Так что ничего удивительно, что меньше чем через полчаса электромобиль Адама притормозил на площадке перед корчмой.

— Все, доехали. Вот твоя "Золотая рыбка".

— Дзенькую бардзо! — этой фразе Сергей обучился в училище, у однокурсника Славки Модлинского.

— Давай, счастливо!

Старлеи обменялись крепким рукопожатием, после чего Пржялковский поехал домой, а Клёнов прошел внутрь корчмы. Его внимательный взгляд сразу засек братишку, сидевшего за дальним столиком в компании двух коллег.

Коллеги, надо признаться, имели вид весьма колоритный, так с ходу и не скажешь, что ученые-физики. Один словно пришел в корчму из фильмов про конец двадцатого века, когда в России и окрестных странах бушевал разгул преступности. Среди тогдашних «боевиков» (то есть непосредственных исполнителей бандитских налетов и прочих "акций") была весьма популярна стрижка наголо. Если добавить к этому не слишком приветливое выражение лица, то получался вполне готовый актер для такого рода фильма.

Второй коллега тоже был готовым типажом для киноактера, но только о фильмах другой эпохи. Именно такими принято было изображать скандинавских викингов, когда-то в давние времена наводивших ужас чуть ли ни на всю Европу. Светловолосому богатырю с крупными чертами лица не хватало только бороды. А так шлем на голову, секиру в руки — и можно сразу на съемочную площадку.

Никита с его вполне типичной внешностью рядом с такими оригиналами внимание стороннего наблюдателя наверняка бы не привлек, но Сергей сторонним наблюдателем и не был. И, если уж на то пошло, то руководителем лаборатории был именно кандидат физико-математических наук Воробьёв.

— Серёжка! Ну наконец-то!

Заметив пробиравшегося к столику Клёнова, Никита порывисто вскочил со стула, а ещё через несколько секунд они заключили друг друга в плотные объятья. Всё-таки, они не виделись уже больше года: защитив диссертацию, Воробьёв-младший получил место завлаба в Белостокском филиале института квантовой физики Российской Академии Наук и с головой ушел в работу. Даже на день не смог вырваться в Мурмино, когда прошлой осенью лейтенант Клёнов приезжал туда в краткосрочной отпуск. А уж о том, чтобы на выходных заглянуть в Севастополь, где протекала основная часть службы Сергея, и говорить не приходилось.

Между прочим, упорно не желающие менять пояс Койпера на какое-нибудь более близкое к Земле место постоянного проживания друзья-астрономы Валерий Белов и Паоло Вентола, в гостях в Севастополе побывали. Валерка так и вовсе два раза.

— Привет!

— Знакомься. Мои коллеги и вообще мировые ребята. Войцех Ковалевский.

Бритоголовый физик приподнялся и протянул руку.

— Рад познакомится, — в отличие от многих знакомых Сергея, на русском языке польский ученый говорил без малейшего акцента.

— Взаимно.

— А это Хольгер Нильссон.

— О… Представителям Европейской Конфедерации наше почтение…

— Нет, — решительно пояснил Нильссон, крепко пожимая протянутую руку. — Я есть швед, но я есть гражданин России.

— Хольгера я из Университета Тампере переманил, — скромно пояснил Никита.

Все в жизни когда-то случается в первый раз. Разумеется, о финских шведах Сергей был наслышан, но в жизни до сих пор не пересекался.

— А ты быстро добрался, братишка. Я думал, что будешь где-то через полчаса, не раньше, — продолжал Воробьёв.

— Служба у нас такая: появляемся когда не ждут, — не отказал себе в удовольствии пошутить старший лейтенант.

— Получается, успел к началу трансляции. Даже раньше: до матча ещё где-то четверть часа.

Никита потому и попросил Сергея подъехать в корчму, что загодя пообещал коллегам свое участие в просмотре финального матча чемпионата мира по хоккею. Россия в финале для российского болельщика — это событие, которое невозможно пропустить, а уж если соперником оказывается Канада… Не зря же во всех международных соревнованиях по хоккею наряду с государственными сборными участвуют и сборными "исторических регионов, внесших вклад в развитие хоккея".

— Вот и отлично, значит, успел даже на разминку, — улыбнулся Клёнов.

— Точно! Пиво будешь?

— Почему нет? Болеть так болеть.

— Какое?

— Какое у них есть?

— Здесь богатый выбор, — пообещал Никита. Войцех, подтверждая его слова, кивнул бритой головой.

На виртуальном экране в центре стола замигали голубоватые строки меню. Сергей сделал выбор и через минуту официант принес ему полулитровую стеклянную кружку с темным напитком и шапкой белой пены.

— Сразу видно, что вы братья, — усмехнулся Войцех, легким кивком указывая, что выбор Сергея и Никиты по части пива совпал: оба остановились на «Гинесе».

Офицер улыбнулся. Никиту он действительно воспринимал как брата и это было взаимно, точно так же как его родители заменили Серёжке Клёнову настоящих настолько, насколько вообще это дано чужим людям. А может даже и больше. Семьи в новом мире были, откровенно говоря, похлипче, чем в Серёжкином родном, но это отчасти компенсировалось тем, что здесь практически всегда неродные родители любили приемных детей ничуть не меньше, чем своих. Дети очень остро чувствуют любую фальшь, и если бы Серёжка оказался в неравном положении с Никитой, то, конечно бы, это заметил. Конечно, он бы всё равно остался им очень благодарным, но знал бы, что для них он всё-таки чужой. Но ни малейшей фальши он никогда не чувствовал, а потому и сам вскоре стал воспринимать себя членом семьи без всяких оговорок. За исключением того, что не стал менять фамилию: чтобы не случилось в жизни, он всё равно оставался Клёновым и не мог быть никем иным. Да и никто ему отказаться от своей фамилии и не предлагал, даже в шутку.

Но Ковалевский, конечно, этого не мог даже и подозревать. Скорее всего, он не знал о том, что Сергей и Никита не родня по крови (они это никогда не афишировали). И уж точно не догадывался о том, что сидит сейчас за одним столом с тем самым "космическим Маугли", о котором много писали новостные издания всего мира чуть больше десяти лет тому назад.

Секретить информацию о «пришельце», к большому удивлению мальчишки, даже не пытались, наоборот, в ученом мире она обсуждалась очень широко и привела к довольно серьезному прорыву в изучении Вселенной. Правда, в чем именно заключался этот прорыв, Сергей так и не понял, хотя Никита и пытался ему это объяснить. Ясно было лишь то, что до экспедиции в "параллельные миры" ещё далеко.

Но дело было не в том. А в том, что при всей открытости этой новой для Серёжки России, здесь умели охранять личную жизнь. Ни одна публикация о "мальчике из космоса" не раскрывала его имени и места жительства. А самому мальчишке меньше всего хотелось об этом рассказывать. Поэтому даже в Мурмино многие не подозревали о том, что пришелец из далёкого мира и Серёжка Клёнов с Выселок — один и тот же человек. Что уж говорить о более удаленных местах.

— За что мы будем пить? — спросил Хольгер. — У нас не принято пить за победу до финальной сирены. Это есть может спугнуть удачу.

— А я и не думал, что ученые такие суеверные, — по-настоящему удивился Сергей.

— Бывает, бывает, — с притворным вздохом ответил Никита.

— Тогда давайте за Россию, — предложил Войцех. — За Россию, за нашу команду!

— За Россию, за нашу страну! — поддержал Нильссон, поднимая свою кружку.

— За Россию, которая объединяет нас всех! — вставил своё слово Никита.

— За Россию, которой мы все служим, каждый на своем месте! — подвёл итог Сергей.

Стеклянные кружки звонко цокнули, столкнувшись пузатыми стенками.

А на свисавших с потолка панельных экранах, где вот-вот должна была начаться трансляция финального матча чемпионата мира по хоккею, пока ещё шел концерт, составленный старых записей далекого двадцатого века. И словно через года отвечая четырем товарищам, зазвучала песня в исполнении оставшегося на века с Россией Владимира Семёновича Высоцкого.

Я — "Як"-истребитель, мотор мой звенит,

Небо — моя обитель,

А тот, который во мне сидит,

Считает, что он — истребитель.

В этом бою мною «Юнкерс» сбит,

Я сделал с ним что хотел.

А тот, который во мне сидит,

Изрядно мне надоел.

Я в прошлом бою навылет прошит,

Меня механик заштопал,

А тот, который во мне сидит,

Опять заставляет — в штопор.

Из бомбардировщика бомба несёт

Смерть аэродрому,

А кажется — стабилизатор поёт:

"Мир вашему дому!"

Вот сбоку заходит ко мне «Мессершмидт».

Уйду — я устал от ран.