«Если», 1992 № 04 - Роберт Шекли

Холл второго этажа мы пересекли на цыпочках, и Мириам открыла дверь в одну из комнат. Пока дверь закрывалась — пыль взвилась столбом и приняла форму чего-то огромного и бесформенного.

Тр-р-р-р-ах!

Сзади что-то со звоном упало, и одновременно с этим впереди возник какой-то предмет. Я отпрыгнул вправо, Мириам влево, и целую секунду вокруг нас трепетали огни, словно угрожая. Честно говоря, Мириам пришла в себя первой, то есть именно она направила фонарь на один из предметов, испугавших нас. Оказывается, старая литография, висевшая на стене в холле, упала, и стекло разбилось вдребезги. Наверное, гвоздь вывалился из старой штукатурки, когда я шел мимо, сотрясая пол. Я поднял луч фонаря и за раскрытой дверью увидел нечто, напоминающее старомодный секретер, накрытый грязно-белым чехлом.

— Слегка нервничаешь, Билл? — бодро спросила Мириам, подойдя сзади.

Я сжал челюсти, чтобы она не услышала, как стучат зубы, и попробовал улыбнуться.

Входя в комнату, Мириам пропустила меня вперед: она решила, что я в полном порядке.

Внутри не было ничего интересного: та же пыль да пара поломанных стульев. Еще одна дверь вела из этой комнаты в смежную. Я направился туда, Мириам — за мной. Как только я вошел, освещая комнату фонарем, что-то слегка коснулось моего плеча.

— Б-о-о-о-о-о-о-м! У-у-у-у-у-у-х…

Мириам громко ахнула, схватив меня за руку, и я выронил фонарь. Стукнувшись об пол, он погас, а Мириам так сжала в руках свой, что задела выключатель. Кромешная тьма навалилась внезапно, ноги стали ватными. Моя отважная возлюбленная повисла у меня на шее — этот предмет просто первым подвернулся ей под руку — и запищала, как утенок. Странные звуки — удары вперемежку с уханьем — не прекращались, и Мириам конвульсивно нажала на выключатель. Фонарь осветил стену, а на ней — часы с кукушкой. Они откровенно врали, показывая одиннадцать часов. Видимо, я наткнулся на маятник, и часы пошли. Мириам держала меня в объятиях до тех пор, пока глупая деревяшка не перестала куковать и не удалилась (и даже на мгновенье дольше). Это было мое мгновенье, и, черт меня побери, не так я уж был напутан, чтобы не воспользоваться им!

Отпустив меня, Мириам сказала:

— Билл, по-моему, это просто смешно. Давай посмеемся.

— Ха-ха, — сказал я безрадостно.

— Итак, — сказала она более уверенно, — звуки, похожие на смех, — журчанье воды в трубах. Грохот со звоном — картина упала со стены. Мы оба это видели. Вот… это — ну, то, что у входа в комнату, — оказалось книжным шкафом под чехлом. А часы с кукушкой — последний из твоих ужасов. Верно?

— Верно.

— Вот только вопрос «кто там», когда мы вошли,

— чем это объяснить?

— Игрой воображения. Хотя я ничего такого не воображал.

— Значит, я вообразила. За нас двоих.

— А может, случайно, ты вообразила и это тоже? — я показал на стену. Мириам резко обернулась.

Под «этим» я подразумевал едва различимое пятно света. Я разглядел его лишь потому, что фонарь Мириам был направлен на другую стену. Не дыша, я глядел на расплывчатые очертания и начинал понимать, что они обозначают.

— Это напоминает… шею, — пробормотала Мириам, пятясь прямо на меня. Действительно, это была шея телесного цвета, на которой отчетливо проступали синие пятна. Продержавшись на стене несколько секунд, пятно исчезло.

— К-к-к-расиво, — сказал я.

Мириам направила луч прямо на стену, но фонарь явно дрожал у нее в руках. Она молчала.

— Дорогая, — сказал я, — тебе так хотелось танцевать…

— Здесь нет музыки, — сказала она, — придется ехать в другое место.

— Поедем, а? — сказал я, нервно сглотнув слюну. Ни один из нас не шевельнулся.

Переведя дух, Мириам пожала плечами.

— Чего ты ждешь, Билл? Давай двигаться.

— На танцы?

— «На танцы» — Ее контральто выражало презрение. — Мы, кажется, собирались осмотреть дом. Пошли.

— Отчаянный ты парень, — сказал я шепотом.

Она явно услышала, потому что вышла из комнаты с гордым видом. Я поплелся за ней.

Остальную часть второго этажа мы осмотрели без всяких приключений; надо сказать, что болтовня Мириам здорово помогала. Всякие там скрипы, стоны и шумы мы объясняли тем, что ветер воет в дымоходах, хлопают ставни и, вообще, дом дает усадку. Мы умолчали о том, что ночь безветренна, ставни закреплены, а дом, простоявший сто лет с лихвой, усадки не дает. Другими словами, мы решили, что ничего страшного в доме нет. И вот тут-то снова начался этот смех, похожий на рыдания. По тональности он охватывал целую гамму: вверх, вверх, потом вниз. Казалось, что одновременно с рыданиями какой-то сумасшедший барабанит по клавишам расстроенного рояля.

— Тебе все еще здесь нравится? — спросил я.

— Мало ли что мне не нравилось. Школа, например. Но ведь я ее закончила.

Мы открыли дверь и вышли на лестницу, ведущую на третий этаж. Она была узкой и состояла из двух маршей, разделенных крошечной площадкой. Я шел впереди и вдруг увидел девушку — прелестное создание в прозрачных одеждах, — которая торжественно сошла со стены справа от меня, пересекла площадку и растворилась в стене слева. Красоту ее, правда, немного портила кровь, льющаяся из ушей, да еще то, что сквозь нее просматривалась ободранная стена. Ахнув, я попятился и налетел на Мириам.

— Черт возьми, Билл! — отдернув ногу, на которую я наступил, Мириам ухватилась за перила; те не замедлили оторваться и с грохотом рухнули вниз, в темноту.

Схватив Мириам, чтобы она не упала, я умудрился заехать ей пальцем в глаз. Она произнесла слова, которым научилась явно не от мамы.

— Ты… в порядке? — крикнул я, перекрывая шум.

— Уйди, увалень. Чего тебе взбрело пятиться?

— А разве ты не видела ее?

— Кого?

— Девушку. Ладно, черт с ней. Наверное, она мне пригрезилась.

Мы стали подниматься выше, но какая-то сила заставила нас оглянуться. Я понял, что теперь Мириам тоже видит призрачную красавицу; правда, та пересекала площадку на сей раз в обратном направлении. Она пятилась назад, и кровь текла ей в уши тоже обратным ходом. Это меня вдруг успокоило, потому что с головой выдавало кино. Видимо, аппарат был установлен где-то под лестницей; и Томми крутил ленту сначала вперед, а потом назад. Тем же объяснялась и бестелесность девушки: фильм шел на голой стене, без экрана.

— Вот в это, — сказала Мириам, — я просто отказываюсь верить. Билл, ради Бога, что это такое?

— Нормальное привидение, — сказал я весело.

Походка Мириам, ее поза и выражение лица —

все, что я смог уловить в неясном свете фонарей, — были почти смиренными. Я вдруг почувствовал себя последним негодяем: как мог я мучить такого отличного человека?