Год спокойного солнца - Юрий Белов

Так вон куда это тянется, смятенно думал Марат, жадно впиваясь глазами в недвижное лицо старика. Неужто для того только и явился, чтобы груз свой давний и тяжелый сбросить, неужто только для этого?.. Но почему молчал так долго? Мог бы и раньше найти, если б захотел. Даже тогда, в колхозе. Попросил бы Амана оставить их вдвоем и сказал бы…

И старик разглядывал его и тоже думал о нем: знает или нет, что произошло сегодня с Аманом? Нет, наверное не знает…

— Я сам не убивал, — проговорил тихо старик, не выдержав затянувшейся паузы. — Где мне, мальчишка еще был. Испугался очень. Они их колуном убили. По голове. Саксаул таким колят. Сперва его, потом мать. И тебя бы тоже, но я пожалел, испугался и пожалел. Они про тебя наверное забыли. Я из-за угла смотрел и дрожал весь от страха. А когда твои отец и мать упали и все столпились над ними, я на улицу выскочил и тебя потащил. Вечер был поздний, ты идти не хотел, заплакал. Тогда я тебя на руки взял и всю дорогу нес. По Московской улице. Когда мимо тюрьмы проходили — тюрьма там была, — я подумал, что всех могут арестовать, а если и меня, то я расскажу, как тебя спас, мне снисхождение будет. Ты бы узнал меня, вспомнил, если б на суде спросили, хоть и маленький совсем был. У милиции опустил тебя на землю и сказал: «Иди туда, там отец, мать, иди». Ты и пошел. Узелок у тебя был. Ты не помнишь?

Марат только головой покачал, не в силах произнести хоть слово, чувствуя, как гулко бьется в груди сердце, как кровь все горячее делается.

— Назад я не вернулся, боялся, что отец прибьет. Суров он был… — Старик прикрыл глаза. — На вокзал пошел и уехал с первым поездом. В Коканде оказался. Чайханщик пожалел, оставил у себя, кормил за работу — чайники, пиалы мыл, пол подметал, дрова колол, все, что велел, делал. Потом геологи чай у нас пили, разговаривали, в пустыню собирались ехать. Я попросился, они и взяли… Так и скитался, пока знакомого одного не встретил, от него и узнал, что отец с басмачами в родные места приходил и чем это кончилось. Ну, дальше неинтересно…

Старик, кряхтя, поднялся, отряхнул с груди крошки.

— Постойте, — попросил Марат через силу. — За что же их убили?

— За что? — переспросил старик и задумался. — Не знаю. Тогда знал, а теперь не знаю. — Голос его задрожал. — Они и меня, если б нашли, убили бы.

«А письмо, откуда взялось письмо?» — хотел спросить Марат, но внезапно красное облако застило взор и яркие звездочки вспыхнули — как в ночном небе при пожаре, сквозняком потянуло, и он ощутил в теле такую легкость, что готов был взмыть в воздух подобно Ариэлю, — и дико закричал от нестерпимой боли.

Оранжевого цвета «Жигули» стояли за углом на обочине дороги.

Придерживая меховую папаху, чтобы не упала, старик молча влез, сел рядом с внуком, захлопнул дверцу. Сары включил мотор, машина мягко тронулась с места.

Вечерняя улица была пуста. Желтый свет фонарей лежал на сером асфальте.

— Как доктора вызвать, знаешь? — спросил Караджа.

— Ноль три, — ответил внук и бросил на деда любопытный взгляд. — А что? Тебе плохо?

— Позвони. Пусть приедет. Падучая у него.

Машина шла ровно, Сары уверенно держал руки на руле, а тут вздрогнул, вильнул, испугался.

— Может, так обойдется?

Старик не спешил с ответом. Сидел прямо, палку держал между ног. Он думал о том, что у самого пророка Мухаммеда были припадки. Значит, эта болезнь священна и докторам тут делать нечего. Но очень уж страшно закричал Марат, совсем так, как его мать, когда на голову Назара обрушился тяжелый колун. Она это видела, успела увидеть, пока самой не размозжили голову.

— Позвони, — сердито повторил он и даже палкой пристукнул. — Да хорошо объясни, а то не найдет. Назаров его фамилия.

Взвизгнув тормозами, «Жигули» остановились неподалеку от кинотеатра. Наверное, только что сеанс окончился, толпа запрудила тротуар перед зданием.

Люди шли мимо, громко разговаривали, смеялись, заботы не омрачали их. И старик вдруг подумал: правильно поступил, заставив внука вызвать доктора к больному Назарову, правильно. Но он как бы уговаривал себя, успокаивал, совесть свою ублажал, а это было недостойно старого человека. Сомнения недостойны седин. Он это знал, да ничего поделать с собою не мог. После случившегося в Совгате, когда он узнал про Амана, что-то надломилось в нем, исчезла прежняя твердость, и он растерялся… Ведь жизнь-то прожита, и в любой момент ангелы смерти могут явиться за ним, Караджой… Ему так нестерпимо сильно захотелось найти сына Назара и все рассказать ему, что он не мог противиться. Надо, было при жизни сбросить этот груз, не идти с ним на суд всевышнего… Будто бы все сделал, как задумал, а груз так и остался давить плечи. Может, от того, что Мурад-Марат так страшно закричал и забился в судорогах у его ног, а он не к этому готовился, не этого ждал.

Он ехал к Назарову правым, а теперь, выходит, не правый. В чем?.. Вроде бы доброе дело сделал, мальчонку спас, а душа всю жизнь не была чиста, металась, места себе не находила. Его же страх погнал со двора, а преодолей он его, остался бы с отцом, со всеми с ними. Ведь тогда он знал, за что убили Назара и его жену…

Сары вернулся, спросил, не глядя на деда:

— Теперь домой?

— Нет, поворачивай назад.

— Зачем? — испуганно спросил Сары и посмотрел в непроницаемое лицо деда. — Еще впутают нас…

— Езжай назад, — мрачно повторил Караджа. — Мало ли что… В сторонке встанешь. — Сказав это, он почувствовал, как в груди будто толкнуло: повторялось давнее — опять со стороны, из-за угла собирался он смотреть на чужое несчастье. И уже совсем зло добавил: — Ну, чего медлишь, давай!

Они не успели свернуть на нужную улицу, когда их обогнала машина «скорой помощи».

— Ладно, — сам на себя сердясь, проворчал Караджа, — нечего там смотреть, поехали домой…

Наталью Сергеевну позвали к телефону, и она пошла спокойно и деловито, не предчувствуя беды. Звонила приятельница из «скорой», и едва она назвала — себя, у Натальи Сергеевны упало сердце.

— Что? Что? Говори скорей!

— Чего ты всполошилась? — отозвалась та удивленно. — Ничего, особенного. Ты как-то просила сообщить, если будет вызов к Назарову Марату. У меня записано.

— Что с ним? Он жив? — еле выговорила Наталья Сергеевна.

— Да жив, что ты в самом деле! Разве бы я… Вот тут записано… Вызов в двадцать два сорок. Судорожный припадок… Наступило мышечное расслабление… Введено внутривенно… Ты слушаешь? Алло, Наташа!

Но она уже бросила трубку. Надо было немедленно ехать к нему, убедить в необходимости лечь в больницу, просто быть с ним рядом… Эти последние слова она повторяла как заклятие: быть рядом, быть рядом…

Уехать сразу из клиники не удалось — начался обход. Сегодня его проводил известный профессор, и предстояло сопровождать его.

Все это время она была как во сне. Шла вместе со всеми, от койки к койке, записывала в свой блокнот высказывания медицинского светила, а в памяти же остались только обрывки фраз, и не будь этого блокнота, она не смогла бы потом восстановить всего, чему была свидетельницей и участницей.

Наталья Сергеевна с трудом дождалась завершения обхода. Отпросившись у главного врача, поспешно переоделась, мельком глянула на себя в зеркало и побежала к автобусной остановке, все повторяя: быть рядом, быть рядом… Она не думала больше ни о чем, но в глубине сознания жила и еще одна забота — какой ее увидит Марат. От короткого взгляда в зёркало осталось ощущение тревоги — это глаза у нее были такие. А ей надо предстать перед ним спокойной и решительной, способной все теперь взять в свои руки. Быть рядом с ним, всегда быть рядом…

Ей повезло — кто-то приехал на такси. Она села на заднее сиденье и назвала адрес.

С волнением надавив кнопку звонка и прислушиваясь к его переливчатому звуку за дверью, она подумала, что Марат мог и на работу уйти, он ведь такой…

Но Марат был дома.

— Господи! — сдавленно произнесла она, увидев, его осунувшееся небритое лицо, измученные глаза. — Марат! Я извелась вся, пока доехала.

Он виновато одернул помятую пижаму, стал застегивать пуговицу, но пальцы не слушались.

— А как ты узнала? Впрочем, что я говорю… Ты заходи.

В комнате был необычный беспорядок, это она сразу заметила, хотя была здесь впервые. Стол оказался придвинутым впритык к книжному шкафу, подушка валялась на ковре, а рядом фарфоровый чайник стоял, две пиалушки, тарелка с конфетами и печеньем. «Неужели же он на полу чай пьет, совсем по-аульному? — подумала пораженная Наталья Сергеевна. — Откуда это у него?..» Даже спросить хотела, но едва глянула на него, сострадание и жалость вновь нахлынули, и она поняла внезапно: он же от одиночества тут погибает. И погибнет, его спасать надо.

— Столько лет не было и вдруг скрутило, — как будто оправдывался Марат, растерянно стоя у двери.