Расплата (СИ) - Константа Яна

Филипп встал и подошел к Кристине; обжигая холодом, тихо выдохнул ей в лицо:

— Кристина, не играй со мной. Я хочу знать, где прятался Этьен. И я узнаю. По-хорошему или по-плохому. Предлагаю обойтись мирным путем — у меня нет никакого желания применять силу и делать тебе больно. Пока нет. Итак, я жду ответ на свой вопрос. Где он жил?

— Я Вам все уже сказала. Мы останавливались в разных городах. В гостиницах. В дела Этьена я никогда не лезла, и он сам меня в них не посвящал. Он уходил, я ждала в гостинице. Потом мы перебирались в другой город, и он опять оставлял меня в гостиницах. Так все и было, пока мы не приехали сюда. Что еще Вы от меня хотите? Я не знала, что он Ваш брат, он представился мне совсем другим человеком. С чего Вы взяли, что он стал бы рисковать и везти меня в свой дом? Я понятия не имею, где он жил.

— Ты врешь, Кристина! — прошипел Филипп.

— Я Вам все сказала.

— Ты понимаешь, что не уйдешь отсюда, пока я не узнаю правду?

— Пытать будете? — с вызовом глядя на венценосца, спросила Кристина.

— Понадобится — буду.

— Можете даже убить, — прошипела девушка ему в ответ. — Я ничего другого не скажу.

— Скажешь.

Филипп вернулся на свое место. Невозмутимо глядя на Кристину, оторвал виноградину и отправил в рот. Скажет. Уж он-то знает много способов разговорить! Это сначала они все гордые, смелые, а через пять минут готовы ноги лизать, лишь бы все прекратилось — и маму с папой, и детей родных сдадут, не то что любовников! Девчонку калечить, конечно, не хочется — он еще не наигрался с ней, она еще нужна ему. Но много ли ей надо? Слишком хрупкая, слишком перепуганная, хоть и силится казаться сильной и непреклонной. Интересно даже, сколько она выдержит? Минуту? Две? Быть может, пять? Филипп усмехнулся собственным заключениям, чуть обернувшись, коснулся одной из плиток на стене — раздался громкий скрежет, потолок зашевелился и раскололся на две блестящие плиты, выпуская длинную веревку аккурат перед Кристиной.

— Адриан, — кивнул Филипп на девушку.

С невозмутимым видом Адриан подошел к Кристине. Ему жалко ее, но помочь ей нечем. Уверенным движением маркиз притянул к себе девушку, чуть приобнял, нащупывая застежку на широком поясе ее платья. Расстегнул. Отбросил в сторону. С тем же невозмутимым видом схватил ткань на груди и резко, с треском, разорвал, высвобождая трепещущее от страха тело.

— Руки, — негромко проговорил Адриан, ловя свисающие с потолка веревки.

Пока он стоит спиной к Филиппу, у него есть возможность заглянуть ей в глаза, не выдавая своего сочувствия. Боится девочка… А как тут не бояться? Она руки неуверенно протянула, подчиняясь, а в глазах надежда и мольба — помоги! А он только и может, что сочувствующим взглядом обласкать, а сам узлы на запястьях ее вяжет, и только губы его чуть заметно приоткрылись, чтоб неслышно прошептать:

— Ты умница. Терпи.

Завязаны узлы. На адском механизме болтается хвост веревки — Адриан потянул за нее, подвешивая к потолку беззащитное к грядущим ударам тело девушки, и отошел к железному столу.

— Жалко полосовать такое тело, — проговорил Филипп, любуясь повисшей на веревках Кристиной. — Я тебя последний раз спрашиваю…

— Я уже все Вам сказала, мне нечего добавить.

— Адриан, начинай, — приказал Филипп, устраиваясь в кресле поудобнее.

Кристина заметно содрогнулась от вида кнута в руках маркиза, уверенным шагом направляющегося в ее сторону — Филипп улыбнулся. Адриан встал за ее спиной, примеряясь к первому удару. Главное сейчас — не ошибиться, все верно рассчитать. Если Филипп заподозрит неладное и кнут окажется в его руках, Кристине ох как не повезет!

Адриану не впервой опускать кнут на человеческие спины, и он прекрасно знает, что бить можно по-разному. Можно вырвать мясо до самой кости, а можно пустить кровь, придавая спине жертвы вид пугающий, но урон не такой серьезный — царапая лишь кожу. Кнут, что сейчас в его руках, пропитан опиумом — Кристине будет больно, но могло бы быть и хуже. Адриан посмотрел на спину, подрагивающую в ожидании удара, а самому не по себе стало — ему приходилось до полусмерти истязать преступников, крепких мужчин, но неужели извергу, сидящему в кресле, ни капельки не жалко сейчас отдавать на растерзание эту молодую красивую девчонку? Ведь он не знает ни о мази, что сейчас смягчит страдания Кристины, ни про опиумом пропитанный кнут, ни про маленькую хитрость в планах Адриана содрать с Кристины только кожу и пустить ей кровь — будь на месте Адриана кто-нибудь другой, более жадный до желания выслужиться перед королем, девчонку бы убили, нечаянно или специально.

А изверг ждет и требует не медлить. Он хочет видеть кровь и слышать крик девчонки. Он хочет упиваться страданием ее и слезными мольбами остановить эту пытку… Адриан замахнулся — кнут со свистом опустился на дернувшуюся спину, оставляя за собой кровавый алый след. Признаться, палач удивлен — Кристина дернулась, но крик сдержала, и только довольная ухмылка Филиппа говорит о гримасе боли на ее лице и, наверное, слезах, что выступили сейчас у нее глазах. И снова свист, и снова удар…

Кристина изо всех сил сжимала зубы, сдерживая крик. Адриан обещал помочь, но помощи этой она не ощущает — огнем горит спина, и каждый удар разрывает не кожу, а душу. Она кричит беззвучно — крик ее в слезах, в глазах, наполненных ужасом. Тело ее содрогается от нечеловеческой боли, и холодок от мази Адриана не спасает — ей больно. Невыносимо больно. И слезы текут, и разум кричит: прекратите! А сердце ноет: за любовь! За жизнь любимого! И не услышит Филипп ее крика, и не услышит изверг ее мольбы; все, о чем она мечтает — забыться, умереть сейчас от боли. Но насладиться криком своим она Филиппу не даст. И Этьена она не выдаст. И если жив он, то сделает она все, чтобы живым оставался он и дальше. А удары один за другим опускаются на бедную спину; раскаленная кровь течет по ее ногам, стекая на золотом отливающий пол. Она уже на грани, она не слышит больше свист кнута, она почти не чувствует ударов — все тело превратилось в одну большую кровоточащую рану… Она не знает, это опиум притупляет ее боль; она хочет забыться, хочет, чтобы, наконец, очередной удар стал роковым… Но почему сознание так жестоко? Почему до сих пор сквозь пелену слез она так отчетливо видит проклятую усмешку на губах довольного тирана?

— Хватит, — сквозь туман донесся голос Филиппа, и удары тут же прекратились.

Кристина не видит ничего, не слышит, но сознание никак не потеряет…

— Гордячка, — раздалось слишком близко. — Ничего не хочешь мне сказать?

От пальцев, длинных, холодных, что коснулись ее лица, от дыхания, что обожгло ее губы, Кристина дернулась, пытаясь отстраниться.

— Я ничего не знаю… Мы жили в гостиницах…

И пальцы исчезли. Горячее дыхание сменилось прохладой свежего воздуха. Она не видит, что происходит, ей даже показалось, что все закончилось и, наконец, ее оставят спокойно умирать, но голос Адриана, встревоженный и тихий, вдруг долетел до нее:

— Филипп, ты убьешь ее! Она не выдержит, она всего лишь девушка…

— Отойди.

А через мгновение тело ее обожгло и крик, что так старательно сдерживала она, сорвался с пересохших губ. Она кричала так, как не кричат живые люди. Она кричала, и стыла кровь от этого крика в жилах палача, не один десяток людей отправившего на Тот свет. Она кричала, потому что Зверь хотел услышать ее крик, и он добился своего, медленно терзая разодранную ее спину своими длинными, царапающими лапами. Неторопливо, упиваясь ее криком, он как завороженный, провел рукой от шеи ее к ягодицам, любуясь кровью на бледной своей коже…

— Придержи ее, — бросил Филипп Адриану, не понимающему, не представляющему, что задумал изверг.

— Филипп, она не выдержит, — повторил Адриан, с содроганием глядя, как окрашенная кровью рука потянулась к поясу штанов.

— Я сказал, придержи ее, чтоб не дергалась, — ледяным тоном повторил Филипп. — И веревку приспусти.