Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский

Сброд Свидригайллы бродил вокруг, окружал, влезал и угрожал всё нахальней.

– Милостивый пане, – сказал, подходя, Андрей из Тенчина, – у нас что-то нехорошо. Нас тут порой ни во что не ставят… ваши приказы для них как ветер… не хотят слушать. В городе Свидригайлло повсюду расставил стражу, занял ворота. Троки и Витовтова казна в его руках, людей полно, другие замки один за другим сдаются, он уже объявляет себя великим князем Литвы и Руси.

Ягайлло медленно поднял голову; ему казалось, что лучше всего сделает, если будет защищать брата, а поляков успокаивать.

– В этом нет ничего плохого, – сказал он, насупившись. – У Свидригайллы давно было моё обещание, что отдам ему Литву после Витовта. Иначе не может быть… Впрочем, что? Если бы я не дал её ему по доброй воле, он сам бы её взял, силой. Лучше отдать ему её и жить в мире. Будет править с моей руки.

Паны Тенчинские, Древицкий, Заклика, Тарло переглянулись. Им сделалось горько, но не смели противоречить королю, когда дела уже так далеко зашли. Было слишком поздно.

Раздражённый, удручённый Ягайлло сидел грустный, не смея поднять глаз.

– Нужно Свидригайллу задобрить, смягчить, – забормотал он, – и как можно скорее… как можно скорее…

Оглянувшись на своих, он заметил Яна Монжика из Донбровы, смелого и ловкого человека. Кивнул ему.

– Монжик, подойди сюда!

Сказав это, он огляделся, словно чего-то искал около себя. А всегда, в силу привычки, у него под рукой была шкатулка с драгоценностями, она с ним везде ездила, потому что он был так склонен дарить подарки, что никого с пустыми руками не отпускал. С ним всегда должно было быть то, чем одарить гостей. Каждую услугу он щедро оплачивал, ни от какой просьбы не мог отказаться.

– Где моя шкатулка? – спросил он, не увидев её.

Древицкий, у которого была и малая печать, и деньги, пошёл за ней. Она была спрятана в другом конце комнаты на полке. Принёс и поставил перед королём, который, открыв её, начал дрожащими руками перебирать камни, а было их там уже немного и не самых лучших, потому что лучшие король раздал. Нашлось всё-таки на дне большое кольцо с зелёным камнем, прекрасное, какие в то время использовали епископы и князья.

Взял его король и, завернув в шёлк, кусок которого лежал в коробочке, подал Монжику.

– На, иди сейчас же, иди! – сказал он, колеблясь. – Иди к князю Свидригайлле, поклон ему от меня, и скажи, что посылаю ему этот перстень в знак обладания Литвой.

– Милостивый пане, – осмелился произнести Древицкий, – у нас как знак власти обычно дают меч, а перстень только епископам.

Ягайлло возмутился.

– Что ты будешь меня учить! Всё одно…

Он капельку задумался и грустным голосом добавил:

– Что делать? Лучше отдать самому, чем дать ему вырвать! Иначе нельзя помочь. Вы сами видите… он всё захватил! Человек, горящий, как огонь; когда у него закружится голова, он готов на всё. Иначе мы не выберемся. Это будет лучший способ. Он сразу смягчится, увидите.

Королевский двор переглядывался, но епископа Збышка уже не было, чтобы добавил королю мужества и сдержал.

Монжик, оборачивая в руках шёлковый узел, медлил с выходом, когда Ягайлло нетерпеливо воскликнул:

– Ну иди же, иди. Чем быстрей, тем лучше, чтобы у него не было времени рассердиться.

Сказав это, он сел, взволнованный и беспокойный, велев подать себе воды.

Находящиеся рядом паны не хотели его больше тревожить, но положение короля, их всех, горстки поляков, представляющей охрану, а теперь загнанной в замок, было таким, что равнялось осаде.

С того времени, как похоронили Витовта, Свидригайлло явно захватил всякую власть; в отношении короля и поляков он вёл себя так, словно бросал им вызов и хотел раздражать. Его слуги и русины громко объявляли, что оттуда и нога ляхов не выйдет. Издалека показывали им на горло.

На разум и умеренность Свидригайллы было совершенно нельзя рассчитывать. Полдня он бывал пьяным, а неожиданный захват огромных сокровищ, которые остались от Витовта, люди, стремящиеся к нему отовсюду, урядники и бояре, которые в надежде на награду сдавались ему и кланялись, вгоняли его в неизмеримую спесь.

Он и его русины смеялись в глаза над Ягайллой, над поляками, и специально приближались аж к окнам и сеням, чтобы бросить им вызыв и поругаться. Один Ягайлло льстил себе, что сможет смягчить и успокоить его; двор не питал иллюзий, чувствуя, что их ждёт плен или что похуже. Одно слово и маленькая драка могли вызвать резню.

Ожидали отправленного с перстнем Монжика, который приплёлся нескоро и только кратко поведал королю, что перстень отдал в руки князю, за который он сам должен был прийти благодарить.

Ягайлло и этому обрадовался.

– Видите! Видите! – сказал он своим. – Разве я не говорил? Сердце в этом человеке доброе, только кровь горячая, а ещё её этим молодым подливает, чтобы больше распалялась. Теперь он сразу будет другим.

Тем временем Монжик в другой комнате потихоньку рассказывал своим, как его с этим перстнем приняли.

Свидригайлло сидел со своими за столом и пил, стуча по столу кулаками, окружённый пьяными, как он, которые каждому его слову вторили поклонами, смехом, криками и хлопками.

Увидев в двери Монжика, он, нахмурившись, крикнул:

– А этот лях, чёрт бы его побрал, чего сюда лезет?

Затем, поклонившись, Донброва живо приступил к своему посольству и положил перед князем перстень. Увидев его, Свидригайлло подбоченился и начал заливаться смехом.

– Что я, баба, что он кольцо мне с камнем посылает? – закричал он. – Разве мне нужно, чтобы этот дед мне Литву давал, когда я её уже взял?

Монжик стоял, думая, что, опомнившись, он даст ему какие-нибудь достойные слова для короля, но он ничего не дождался, кроме горькой насмешки.

Он спросил, что отнести королю.

– Скажи ему то, что слышал, – крикнул князь, – а чего не захочешь ему повторить, я сам принесу.

Бояре покатились со смеху, смотря на Монжика, в котором кипела кровь; начали бросать разными словами, высмеивая его по-польски, пока в конце концов, поклоновшись, он не был вынужден уйти; больше ждать было нечего.

Король в этот день пошёл в кровать более спокойный, но его двор совсем не спал. Андрей из Тенчина, который осмотрел в замке всё вокруг и видел опасность ночного нападения, приказывал попеременно бдить одной части королевских людей и нести караул около замка и ворот. Мало кто прилёг на мгновение на сено, и никто не раздевался.

Свидригайлловы сотни, люди, недавно завербованные, которым деньги сыпали из казны пригоршнями, пили и окружали, вооружённые, горстку поляков, кипитясь и