Пирог из горького миндаля - Елена Михалкова

Вениамин пробормотал несколько слов в адрес покойной матери.

– Я должен был сразу догадаться, что своим молчанием Раиса защищает не мертвых, а живых, – сказал Илюшин. – Из живых вы были ей дороже всех. Однако видеть вас она больше не могла и в дом к себе не пускала. Может быть, ей казалось, что теперь вы сообщники. Вы в самом деле не догадывались о причинах охлаждения вашей матери?

Вениамин покачал головой. Это было равносильно полному признанию, и Яна прерывисто вздохнула. Спрыгнув с подоконника, она подошла к Варнавину.

– Дядя Веня, кто из вас? – голос звучал негромко, но настойчиво. – Скажи.

Вениамин вдруг усмехнулся:

– Да черт с собой. Все равно срок давности прошел. Я это был. Грохнул и не жалею. В итоге все обернулось так, как я и хотел. Ну что ты смотришь?

– Дядя Веня, а меня тебе не жалко было?

– Честно? – Вениамин пожал плечами. – Да не особо. Ты пойми, милая, у меня выбор был простой: или ты, или я. Ты бы на моем месте даже не раздумывала.

– Раздумывала бы, – сказала Яна.

– Ну и дура.

Бабкин неторопливо поднялся.

– Серега, не надо, – предупредил Илюшин.

– Я противник безнаказанности, – мрачно возразил тот. – Убивать не буду, просто шею сверну.

Вениамин попятился.

– Это ведь у меня срок давности по делу вышел, – визгливо сказал он. – А тебя за нанесение побоев посадят.

– Не посадят, – ухмыльнулся Бабкин. – Я мент. Корочки показать?

– У него все суды подкуплены, – подтвердил Илюшин.

Судя по лицу Вениамина, он легко поверил в такой поворот дел.

– Не трогайте меня!

– Я и не стану, – пообещал Макар. – Сергей один справится.

– Яна, останови его!

Бабкин неторопливо надвигался на Варнавина, огромный как скала и неумолимый, как буря. В этой медлительности было что-то жутковатое. Вениамин вдруг встал в боевую позу, выставив перед собой руку. Сергей ухмыльнулся как сильно проголодавшийся человек, которому вместо шпината принесли бифштекс, и эта ухмылка завершила дело.

Варнавин схватил свою сумку, швырнул ее в Бабкина и выбежал из зала.

«В точности как Женька, – подумала Яна. – Второй мой родственник от меня удирает».

– Тварь трусливая, – брезгливо сказал Сергей, отбросив сумку.

– Ну знаешь! Я бы тоже стал трусом, если бы ты пригрозил мне шею свернуть.

– Не надо, Сергей, – сказала Яна. – Честное слово, не надо.

– Хотите сказать, вы его простили?

Она даже рассмеялась от неожиданности.

– Нет, конечно! Но все, что с ним случится дальше, это не моя история. Моя закончилась вот на этом. – Она вытащила из кармана диктофон и остановила запись.

– Дадите послушать маме?

– И Веронике с Леликом.

Бабкин поддел носком брошенную сумку.

– Мне все это не нравится, – буркнул он. – Варнавин, значит, будет жить долго и счастливо, а мы будем смотреть издалека и беспомощно скрипеть зубами?

Макар усмехнулся:

– Может быть и долго. Но вряд ли счастливо.

Сергей и Яна вопросительно посмотрели на него.

– Ты что-то знаешь, – утвердительно сказал Бабкин. – Выкладывай!

Макар заложил руки за спину и легкомысленно покачался на пятках.

– Когда мы искали свидетелей их похода по Средней Азии, я случайно обнаружил, что у последовательниц Варнавина не все благополучно.

– В каком смысле?

– Он недавно набрал дюжину беременных теток в группу «Чистое дыхание». Они выезжали на природу, в указанное Варнавиным место, где из земли якобы исходит невиданная сила и энергия. И там, на природе, рожали под звуки колокольчиков и шум ближайшей электрички.

– Зачем? – ошеломленно спросил Сергей.

– Чтобы на мать и дитя снизошла благодать, разумеется.

– А Варнавину какой от этого профит?

– Триста тысяч с каждой роженицы.

Сергей и Яна переглянулись.

– Одна из этих бедолаг в августе умерла, – сказал Макар. – От кровопотери в родах. Варнавины не успели довезти ее до больницы. Слишком далеко забрались в поисках экологически чистого места. Так вот, мои маленькие друзья, уголовное дело уже заведено.

– Вывернется! – недоверчиво сказала Яна.

Илюшин усмехнулся, а Бабкин откровенно засмеялся. Смех у него был недобрый, и это ей очень понравилось.

– Что, не вывернется? – с надеждой спросила она.

– Скажем так: мы очень постараемся этому помешать.

– А когда он что-то старается делать, – кивнул Бабкин на напарника, – у него обычно получается.

Яна хотела еще что-то сказать про Варнавина, но вспомнила:

– Как мог следователь принять убитого Федю за Пашку?

– А что должно было навести его на подозрения? – вопросом на вопрос ответил Макар. – Вот мальчик, про которого Варнавины говорят, что это их сын. Нет никаких оснований сомневаться в их словах.

– Но есть же документы… свидетельство о смерти!

– Мне стоило большого труда его найти, – заметил Бабкин.

– А следователь искать и не думал. Не забывай, Прохор приложил все усилия, чтобы дело спустили на тормозах. К тому же Варнавины тысячу раз меняли место жительства. Вот с дедом Феди могли возникнуть сложности. Увезли здорового внука, а потом внезапно сообщают, что он умер! Но старший Игнатов оказался человеком сговорчивым. На их счастье.

– И сколько стоила его сговорчивость? – спросила Яна.

– Он нам не сказал. Думаю, не слишком много. Сумма оказалась вполне посильной для Варнавиных.

– И никто не интересовался, что случилось с его внуком?

– Игнатов объявил, что Федька сбежал. В это все легко поверили. Дед пьет, иногда поколачивает. Отчего бы подростку и не удрать!

Все трое помолчали.

Яна вдруг улыбнулась.

– Знаете, это даже забавно…

– Что забавного? – удивился Бабкин.

– В традиционных сюжетах невинный ягненок под воздействием обстоятельств превращается в убийцу. Со мной случилось ровно наоборот. Я считалась кровожадным волком, а стала безобидной овцой.

Она покачала головой, словно осуждая себя за эту метаморфозу.

– Как ощущения? – Макар пристально взглянул на нее. – Теперь, когда все закончилось?

– Даже не знаю. Я, наверное, за последние двое суток уже устала изумляться. Меня удивляет только…

– Что?

– Нет, это не относится к делу. Меня удивляет, что больше всех на деда оказался похож мальчик, в котором не было ни капли его крови. Мне иногда кажется, что нас всех случайным образом перемешали и раздали друг другу. И нет никаких глубинных связей между кровными родственниками, а только…

В кармане у нее завибрировал телефон.

– Да? – встревоженно сказала Яна, прижав трубку к уху. – Мама? Что случилось?

– Мне показалось, у тебя что-то происходит, – сказала Татьяна так громко и взволнованно, что ее голос услышали и Макар с Сергеем. – У тебя все в порядке? Яна!

– Все хорошо, ты не волнуйся… Честное слово! Здесь просто связь прерывается, это подвал!.. Какой подвал? Для занятий йогой. Нет, мама я не сошла с ума… Мама, нет, я не стою на голове! Подожди, сейчас выйду наружу и все объясню…

Яна пошла к дверям.

– Нет никаких глубинных связей между кровными родственниками, значит, – задумчиво повторил Макар. – Только мать почему-то звонит дочери именно тогда, когда та достоверно узнала о своей невиновности.

Бабкин посмотрел вслед Яне Тишко и засмеялся:

– Она сюда не вернется. Пошли, Макар. Хоть пива выпьем, раз уж нас занесло в Питер.

– На поребрике.

– Лучше в парадной.

– Закусывая курой.

– Пиво – курой? – огорчился Сергей. – Быдло ты бескультурное, Илюшин, вот что я тебе скажу.

2

Лелик поднялся в мансарду, постоял на пороге комнаты Прохора. Закончив с поисками, Вероника привела все в безупречный порядок. Это его поразило. Он думал, что здесь останутся руины. С нее сталось бы сжечь бумаги, разломать стулья и залить все дымящейся серной кислотой. Пусть бы хоть как-нибудь проявила свой гнев! Она столько лет жила под гнетом ненависти к деду.

Лелик перешагнул порог с чувством, близким к благоговению. Ни пылинки. Она не только разложила все по местам, но и отмыла комнату от въевшейся за столько лет грязи.

Он представил, как она медленно идет вдоль шкафа, ведет мокрой тряпкой по его потрескавшимся от старости темным деревянным панелям, садится на пол, с аккуратностью учительницы складывает в папки разбросанные по полу листы…

И вдруг понял. Это кропотливое возвращение вещей на свои места было штрихом, окончательно замыкающим линию в круг. Когда Вероника впервые оказалась в лаборатории Прохора, здесь царил порядок. И вот теперь она свела все к нему же. Гнев был бы проявлением слабости, признанием, что дед по-прежнему имеет над ней власть. Но теперь это осталось в прошлом. Здесь снова был диктат вещей – но лишь вещей, а не Тульского Зодчего.

Тряпка стирает пыль с книжной полки – и вместе с пылью растворяются годы тревоги и страха. Она стерла прошедшее время и вернула все к исходной точке. Теперь из нее начинался другой путь, и он больше не вел в комнату деда.