Багровая смерть (ЛП) - Гамильтон Лорел Кей

— Я слышал твои мысли и дал тебе то, о чем ты мечтал, — сказал Натэниэл.

— Особенность линии Жан-Клода в том, что она угадывает стремления сердца и дает это, — пояснила я.

— Я хотел быть желанным для вас — и стал.

— Вроде того, — согласилась я.

— Да, — откликнулся Натэниэл.

— Что теперь? — спросил Дамиан.

— Если ты не злишься на меня, я действительно хочу обняться, — сказал Натэниэл.

— Не злюсь, — улыбнулся Дамиан. — Часть меня думает, что должен бы, но в основном я просто счастлив, что кто-то меня хочет. Думаю, это было самым тяжелым в уходе от Той-Что-Меня-Создала. Она была садистской сукой и издевалась надо мной, но она меня хотела именно так, как женщина хочет мужчину. Она заставила меня почувствовать себя желанным больше, чем кто-либо прежде, больным, извращенным способом серийного убийцы, но она говорила мне, что я ее любимая игрушка и я верил ей. Думаю, она позволила мне уйти к Жан-Клоду только потому, что, в конце концов, я ей наскучил. Думаю, она боялась, что в итоге уничтожит меня, и… часть ее не хотела этого делать.

— Ты хочешь сказать, что она дала Жан-Клоду выторговать тебя из-за того, что заботилась о тебе и боялась, что все кончится тем, что она навредит тебе навсегда? — спросила я.

— Да, — ответил он почти шепотом. — Я был так рад освободиться от нее, но никто больше не хотел меня так сильно. Нездорово звучит, не правда ли?

— Это немного похоже на Стокгольмский синдром [термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия], — поправила я.

— Я понимаю, — произнес Натэниэл. — Когда я торговал собой на улицах, я думал, что быть желанным и быть любимым — одно и то же. Теперь я знаю, что это не так, но если кто-то меня не хочет, то я не чувствую себя любимым.

— Да-да, — закивал Дамиан. — Кардинал любила меня, но через несколько месяцев она больше уже не хотела меня в постели, а если и хотела, то возникало множество вопросов о том, кого я себе представляю. Думаю ли я о ком-то из клиенток, с которыми танцевал, или о той, у которой брал кровь? Ощущение было такое, что она больше не хотела, чтобы меня забрал кто-то другой, чем хотела меня. Но она не была даже и близко настолько одержима мной, как Та-Что-Меня-Создала.

— Все хотят быть желанными, — заметил Натэниэл.

— Но не всегда вот таким вот образом, — сказала я.

— Я просто хочу быть желанным и чтоб вместе с тем меня не изводили.

Он все еще прижимал к талии полотенце, но оно соскользнуло с одной стороны, обнажая бедро больше, чем он, вероятно, хотел.

— Мне поможет, если я скажу, что часть меня хочет, чтобы ты сбросил полотенце?

— Хочешь увидеть меня обнаженным? — заулыбался он, пытаясь свести все к шутке.

— Да, — ответила я.

— Да, — сказал в один голос со мной Натэниэл.

Дамиан посмотрел на нас по очереди.

— Тебе на самом деле нужно начать уточнять, к кому из нас ты обращаешься, — сказала я.

Дамиан рассмеялся:

— Похоже на то. Не вполне уверен в своих чувствах на этот счет, но после того, что я только что вспомнил, — какого черта? — он позволил полотенцу упасть на пол и остался стоять, бледный и совершенный, и единственными пятнами цвета на чистой белизне кожи были обжигающе-багровый его волос и зелень молодой травы его глаз. Он опустил взгляд, будто не мог смотреть на нас, стоя перед нами обнаженным.

— Боже, ты прекрасен, — проговорила я.

Он поднял глаза и улыбнулся:

— Раньше ты мне никогда этого не говорила.

— Значит, была дурой.

Дамиан перевел взгляд на другого мужчину в комнате:

— Что ты можешь сказать, Натэниэл?

Тот нервно засмеялся и ответил:

— Думаю, то, что я хочу сказать, не сделает тебя счастливым со мной, и все идет намного лучше, чем я думал, поэтому позволь мне полюбоваться видом и много не говорить.

— Скажи, о чем ты думаешь.

— Нет, — замотал головой Натэниэл.

— Пожалуйста.

Он вздохнул и посмотрел на меня:

— Это ловушка, да? Как девчачья ловушка, только в исполнении парня?

— Не знаю.

Он снова посмотрел на Дамиана:

— Хорошо, но если это принесет мне неприятности, то снова я таким честным не буду.

— Понимаю, — сказал Дамиан.

Натэниэл со вздохом признался:

— Я хочу предложить тебе другую сторону шеи, чтобы мы снова могли опуститься вниз, пока ты не скажешь нам остановиться, или кончишь, или ты хочешь пойти другим путем. Ты хочешь трахнуть нас.

— Я это говорил, не так ли?

Натэниэл кивнул.

— Вы бы кончили, просто облизывая мой член, вы оба. Каждый со своей стороны как эскимо на палочке, которым вы делитесь, — его глаза затрепетали, он вздрогнул достаточно сильно, чтобы некоторые части его анатомии задрожали и отвлекли к чертям нас обоих.

— Ого, — произнесла я. — Не знаю, что изменилось, но че-ерт.

— Присоединяюсь, — добавил Натэниэл.

Дамиан улыбнулся:

— Я тоже не знаю, что изменилось, но мне нравится, что вы на меня смотрите так, словно я одна из самых прекрасных вещей, которые вы когда-либо видели. Я видел, именно так вы смотрите друг на друга и на Мику, но не на меня, — он двинулся к нам, обнаженный и соблазнительный.

— Терпеть не могу разрушать настрой — одному Богу известно, насколько, — но мне нужно собираться к перелету в Ирландию. Эдуарду нужна моя помощь.

Все счастье мгновенно слетело с лица Дамиана. Он стал настолько нечитаемым и отстраненным, как будто превратился в мраморную статую, белоснежную и совершенную, но не слишком живую.

— Что случилось на этот раз?

Натэниэл вздохнул:

— Я знаю, тебе нужно сказать ему, но я имею право чувствовать разочарование.

— Черт, я тоже разочарована, но мне нужно как можно скорее туда добраться.

— Скажи мне, — попросил Дамиан.

— Надень свое полотенце, и тогда я смогу собраться достаточно, чтобы рассказать, — сказала я.

На это он снова улыбнулся:

— Мне нравится, что я могу тебя настолько отвлечь.

— Полотенце — на место, и мы сможем поговорить о вампирах в Дублине.

Он вернулся за полотенцем и наклонился поднять его. Мы с Натэниэлом оба повернули головы, когда он двинулся, чтобы наш обзор был как можно лучше. Поймав друг друга на этом, мы захихикали, как тринадцатилетки, застуканные за разглядыванием фотографий голых людей в интернете.

— Что такого забавного? — не понял Дамиан.

— Просто восхищаюсь видом, — ответила я.

— Вот именно, — согласился Натэниэл.

Дамиан улыбнулся:

— Мне так нравится, что вы двое меня хотите, и думаю, что бы ни сделал с нами Натэниэл, оно продолжает действовать. Даже мысль о том, что моя бывшая госпожа творит отвратительные вещи в Ирландии, не может изменить того, что я счастлив быть желанным вами, — он нахмурился.

— Если ты счастлив, ты скорее должен улыбаться, — предположила я.

— А будет смысл, если я скажу, что не уверен, что должен быть от этого счастлив?

— О да, я полностью понимаю, — ответила я.

— Может, сможешь объяснить мне?

— Прости, Дамиан, но для меня это тоже не имеет смысла, — рассмеялась я. — Если что-то делает тебя счастливым, ты должен это просто принять и наслаждаться, но у меня есть целый список вещей, которые делают меня счастливой, и я как чертовски боролась за то, чтобы не испытывать от них удовольствия, не хотеть и не делать их, потому что они не соответствовали тому, кем я думала я была или должна быть.

— Ты хочешь сказать, я думаю, что не должен наслаждаться тем, как вы двое смотрите на меня, а я наслаждаюсь, и поэтому пытаюсь заставить себя сожалеть об этом, несмотря на то, что оно делает меня счастливым?

— Именно так.

— К ебаной матери. Просто скажи, что она натворила, Анита. Это должно быть достаточно ужасно, чтобы помочь нам ценить то счастье, которое мы заполучили.