Охота Бешеного - Виктор Доценко

Теперь стало ясно, что это бандиты. И здесь уже неважно, какой они национальности: с бандитами любой национальности разговор может быть только один — разговор силы.

— Послушай, ты. Хриплый, — вступил Воронов агрессивно, давая понять остальным ребятам, что можно приступать к активным действиям. — У меня — другое предложение. — К этому времени он уже успел оценить обстановку и рассмотреть, кто где прячется.

Его ребята рассыпались полукругом, заняв более-менее удобную позицию: во всяком случае, начни бандиты стрелять, никого не заденет. К счастью, у бандитов, судя по их поведению, вряд ли был опыт боевых действий: они гуртом прятались за кустами метрах в тридцати от Воронова. Их было четверо. Заметил Воронов и то, что Роман действительно тяжело ранен, а Трегубенков смотрит на него, Воронова, во второй прибор ночного видения. Воронов сделал ему знак обойти бандитов. И Владимир, продолжая разговор, уверенно передвигался вправо, чтобы застигнуть тех врасплох.

— Какое у тебя предложение? — спросил Хриплый.

— Вы бросаете оружие, поднимаете руки и выходите на дорогу, — произнес Воронов. — Даю слово, что в этом случае все четверо останутся живы.

— Да мы таких, как ты, вчера только троих на дереве развесили вместо игрушек! Иди и попробуй взять меня, защитничек! — Хриплый вышел из-за дерева, открыл яростный огонь, и несколько пуль вспороли землю рядом с Вороновым.

Андрей направил на него спецфонарь, включил свет, и узкий яркий луч ослепил бандита. Еще одно нажатие на кнопку — и освобожденная энергия мощного заряда вытолкнула десять с лишним граммов сплава, которые через мгновение разнесли Хриплому череп.

— Храп! — с беспокойством позвал писклявый голос. — Храп, ты где? Чего молчишь?

— А ты как думаешь? — с усмешкой спросил Воронов. — Ваш Храп шлет вам привет с того света. Сдавайтесь!

— Храп, где ты? — все еще не веря, снова выкрикнул писклявый, и, не дождавшись ответа, открыл огонь из автомата, беспорядочно водя стволом по сторонам.

К нему присоединились и остальные бандиты. Через пару секунд пуля, выпущенная Трегубенковым из пистолета с глушителем, оборвала жизнь еще одного бандита. Выстрел Воронова оторвал третьему левую руку и задел сердце. Удержав автомат в другой руке, парень дал предсмертную очередь и несколькими пулями прошил грудь своего приятеля.

Убедившись, что с бандитами покончено, Воронов громко сказал:

— Все, ребята! — Потом подошел к Роману. — Как ты, братишка?

— Держусь пока, — ответил Роман и даже постарался улыбнуться.

— Все будет хорошо, — попытался успокоить его Воронов, хотя осмотрев рану, понял: если парня немедленно не положить на операционный стол, то он даже до утра не доживет. — Перевяжите его, ребята! — приказал Андрей и крикнул: — Никита! Ты как? Жив?

— Так точно, товарищ майор! — бодрым голосом отозвался тот.

— Хорошо. — Воронов еще раз посмотрел на Романа, тяжело вздохнул и пошел посмотреть на трупы бандитов.

Он с трудом сдержался от рвоты: майор впервые видел результат попадания пули от спецфонаря. Преодолевая тошноту, Воронов обследовал карманы убитых и не нашел никаких документов, только лист бумаги, сложенный в несколько раз. Андрей развернул его и увидел четыре фотографии и набранную типографским способом надпись: «Внимание! Разыскиваются четверо опасных преступников, бежавших из здания суда. Эти люди обвиняются в совершении тяжких преступлений. За последние два года они совершили более десятка зверских убийств…»

Воронов подумал, что надо будет сообщить о бандитах в прокуратуру.

— Володя! — крикнул он. — Иди сюда и захвати «поляроид».

— Ты что, командир, на память их снять хочешь? — подойдя, с неожиданной злостью спросил Трегубенков. — Роман умер…

Несколько секунд Воронов молчал. Потом произнес:

— Ему уже ничем не поможешь. А это дело, — он потряс листком с фотографиями, — надо закрыть.

— Ты что, командир, железный? — тихо спросил Трегубенков.

— Нет, не железный, просто я обязан держать себя в руках. И не думай, что мне это легко. Не легко! — И столько горечи было в его голосе, что Трегубенков смутился.

— Извини меня, майор. Что дальше будем делать?

— Во-первых, надо достойно похоронить нашего товарища, потом… — Он кивнул на бандитов. — Думаю, для этих выродков одной ямы будет достаточно. — Воронов протянул ему листок с надписью «Разыскиваются».

Подошел Никифор.

— Суки! Такого парня загубили! — со слезами на глазах сказал он. — Командир, Ромку надо снять… для невесты…

— Для невесты? Я думал, он женат давно, — покачал головой Воронов.

— Это… — Никифор с трудом сдерживал слезы, — … долгая история: они еще со школы знакомы, а пожениться решили, когда Ромка вернется с задания…

— Снимите не только Романа, но и его могилу и пометьте на карте. Вдруг невес… — Андрей запнулся. — Вдруг вдова захочет приехать на могилу?

— Валюша обязательно приедет, — сказал Никифор.

Пока ребята копали, Воронов пытался проанализировать все происшедшее: мог ли он как командир, как человек, которому были доверены жизни этих ребят, сохранить эти жизни? Воронов обвинял себя в том, что не прислушался к своей интуиции, которая за несколько секунд до того, как прозвучала очередь, предупреждала об опасности. Почему он не предпринял мер предосторожности? Почему не приказал остановиться? Теперь до конца своих дней он будет задавать себе эти вопросы и мучиться… Ну почему история не имеет сослагательного наклонения?

К удивлению Савелия и ребят из его группы, они довольно легко миновали контрольно-пропускной пункт у моста через реку Аргун. Когда их остановили автоматчики, Михаил сказал им чтото по-чеченски. Они насторожились и что-то сказали в ответ. Тогда Михаил произнес какую-то фразу, и Савелий разобрал слово «Мушмакаев». Автоматчики внимательно осмотрели сидящих в машине, и один из них что-то крикнул в сторону небольшого строения, похожего на милицейскую будку. Оттуда вышел чеченец, вооруженный только пистолетом, очевидно, старший, и Михаил еще раз повторил ему то, что сказал автоматчикам. Старший тоже с интересом посмотрел на машину, но подходить ближе не стал, а что-то сказал своим боевикам, которые сразу потеряли к ним всякий интерес, успокоились, опустили автоматы, без звука подняли шлагбаум и даже помахали им на прощание.

— Что ты им сказал? — спросил Савелий, когда они отъехали на приличное расстояние.

— Сначала назвал пароль: «Я воин Аллаха».

— Звучит воинственно. А отзыв какой?

— «Аллах нам защита.»

— Вот уж в точку, — усмехнулся Савелий.

— К сожалению, этот пароль, как оказалось, за ночь успел смениться…

— Ну и выдержка у тебя — даже глазом не моргнул! А почему они успокоились?

— А я им сказал то, что они могли проверить только у самого Мушмакаева: везу, мол, по его приказу покупателей. Как видишь, даже врать не пришлось. — Он усмехнулся. — Я объяснил, что выехал вчера, потому не знаю нового пароля.

— Выходит, фамилия Мушмакаева срабатывает лучше всякого пароля?

— А я что вам говорил? Этот сын шакала для многих чеченцев сейчас «герой независимой Ичкерии». — Михаил сплюнул.

— Далеко еще до больницы?

— Не очень. Если задержек больше не будет…

— А что, могут быть? — насторожился Савелий.

— Думаю, вряд ли.

Михаил оказался прав: до самого городка Аргун, где работала сводная сестра Михаила, их больше никто не останавливал. Притормозив у главного входа в двухэтажное здание, Гадаев сказал:

— Я пойду к сестре, а вы, кто бы ни подошел к машине, говорите только одно: «Все вопросы задайте тому, кто нас сопровождает, а он сейчас зашел в больницу».

— А если станут спрашивать твою фамилию? — Савелий был недоволен, что не может сам принимать решение.

— Назовите. Да ты, командир, не беспокойся: это так, на всякий случай. Скорее всего, к военному УАЗику с чеченскими номерами никто не подойдет. А я постараюсь все провернуть как можно быстрее, идет?

— Идет. Авось пронесет нелегкая, — не очень уверенно согласился Савелий.

Михаил отсутствовал минут сорок, и Савелий уже начал волноваться, хотя понимал, что составить столько документов не так просто. Успокаивало лишь то, что к ним действительно никто не подходил. Наконец в дверях больницы показалась сияющая физиономия Михаила. Его руки были заняты двумя огромными полиэтиленовыми сумками.

— Живем, братишки! — воскликнул он, протягивая им сумки. — Сестренка нас фруктами, овощами и напитками снабдила. Словно специально ждала нас: в обед ходила на рынок.

— Наверное, для семьи купила, а ты ее обобрал, — заметил с улыбкой Матросов.

— Семье она еще купит, а нам лишний раз светиться в людных местах ни к чему, — рассудительно ответил Михаил. — Впрочем, если ты такой щепетильный, то могу отнести все назад. — И Гадаев потянулся к сумкам, словно собирался забрать.