Шиш вам, а не Землю! - Валентин Февраль

Старослужащие молодым были благодарны за добровольно-принудительное рабство и освобождали особо отличившихся в подсчете дней от лишних оплеух и подзатыльников.

Ко всему прочему новобранцы широко эксплуатировались в частях звездных рейнджеров на тех непосильных работах, где обычно использовались роботомулы и киберишаки, как известно — механизмы выносливые и неприхотливые.

Новобранцы тоже были выносливыми в меру, а неприхотливость их являлась следствием особенностей солдатской службы и непосильным гнетом совсем потерявших меру «дедушек».

Самым легким в звездных гвардиях считалось мытье зубными щетками палуб, а так же трапов — снизу вверх. Такое занятие вообще было самым обычным для только что начавших служить военнослужащих, их времяпрепровождением и досугом, а вернее — досугом «дедов». И, если кто-то из новобранцев не справлялся с полученным заданием и не укладывался в определенный срок, его заставляли до опупения маршировать в тяжелых космических ботинках с присосками по металлическому потолку.

Вначале молодогвардейцам забава такая даже нравилась, но потом они немного скисали. Потому, на втором месяце службы довольно часто можно было увидеть молоденького безусого рейнджера, бредущего по потолку среди ночи с потухшим, лишенном радости жизни, взглядом, и донельзя хмурым выражением лица.

Не редкостью в звездных частях являлось и использование еще слабых духом салапетов для езды на них старослужащих в буфет за пончиками или для скачек-гонок с препятствиями на них же, с последующим наказанием пришедших в арьергарде, уже упоминавшимся здесь, хождением по потолку.

Езда на новичках так вообще практиковалась не только старослужащими, но и некоторыми штабными офицерами и всеми без исключения гарнизонными поварами. Повара, в общем-то, набирались из штатских, а потому видели во всей армейской службе с ее авралами, отбоями, подъемами, полундрами и стрельбой в тире, только потеху, да хохму.

К тому же гарнизонные повара являлись лицами преимущественно женского пола, а потому практиковали в повседневной жизни не только езду на молодых военнослужащих, но и езду, извиняюсь, под ними, то есть — военнослужащих на поварихах, если кто понимает, о чем речь. Но, последнее — особая статья в жизни военнослужащих и о ней речь пойдет, скорее всего, в следующей книге, написанной мной или еще кем-то.

Сейчас же мы говорим о молодых военнослужащих, замордованных самой своей солдатской жизнью в неприглядном образе старослужащих.

Перепелкина тоже не минула сия участь. Его поставили на табурет и, приказав ему ни в коем случае не мигать, принялись швырять метательные ножи, которые с противным шелестом проносились то возле одного его уха, то возле другого и с не менее противным стуком вонзались в деревянный щит позади Акакия. Потом в него начали стрелять. Ему прострелили каску и рукав куртки в двух местах. На большее, разучившиеся служить, деды оказались не способны. Подоспевший, хотя и к шапочному разбору, но в то же время очень своевременно, комбат прекратил это безобразие, спасши Акакия от дальнейших издевательств и измывательств над ним и, пообещав ему выдать взамен испорченных каски и куртки, новую амуницию.

В свою очередь, Акакию пришлось лишь клянчить новые штаны под унизительный хохот дедушек. А, когда его просьбу вежливо отклонили, поплелся в моечную. Стирать то, что было. Впрочем, и куртку с каской ему тоже не выдали. Куртку он зашил, а треснутую каску, которая в дальнейшем могла пригодиться для варки каши, заклеил очень прочным скотчем, каким обычно склеивали танко-пушки в разгар сражения специально обученные для такого дела бойцы технической роты.

На четвертый день пребывания в Гвардии Акакию выдали пулестрел. Незнакомый доселе с этим видом оружия, он долго вертел в руках непонятную штуку, не понимая, для чего предназначена эта железяка, напоминающая с виду поварской черпак. Но, когда у него зачесалось между лопаток, понял, что этой штучкой очень удобно чесать спину. Что и проделал, лишь только остался наедине с собой и пулестрелом-черпаком в полковой сушилке, где со всем неподражаемым великолепием в это время благоухали только что отстиранные носки всего полка.

— Ты что тут делаешь? — услышал он у себя над ухом и от неожиданности даже вздрогнул.

Он резко обернулся, отдавая на всякий случай честь, и увидел багровую ухмыляющуюся рожу фельдфебеля. — Ты что делаешь? — повторил фельдфебель голосом, в котором даже приблизительно не было ничего человеческого.

— Чешу спину, ваш бродие! — доложил Акакий четко и по уставу.

— А, если бабахнет?

— Кто?

— Ну, не я же, — сознался Поликарпыч, недобро щерясь.

— Тогда кто, если не вы? — разыгралось некстати у Перепелкина любопытство. — Ведь кроме нас здесь никого нет. А я тоже бабахать не собираюсь. Но, если я не бабахну, значит, вы бабахнете?

— Ну, если мне попался такой умный боец, то придется бабахнуть, — сказал Поликарпыч и, засучив рукава, заехал Перепелкину в ухо с такой силой, что тот, сложившись пополам, в один миг преодолел тесное пространство сушилки.

А вдобавок еще выдержал весьма плотное соприкосновение собственного затылка со стеной. И все это на фоне донельзя эпатажного армейского мата Поликарпыча.

Уже часом позже другие несчастные новобранцы, у которых шишек да синяков к этому времени было поболее, чем у Перепелкина, объяснили Акакию, что черпак на самом деле — не черпак, а лишь с виду только черпак. На самом деле черпак изначально предназначался по их утверждению для уничтожения живой силы противника, как одиночными выстрелами, так и очередями. А, будучи оснащен под ствольным гранатометом, он еще и являлся грозным оружием для такой вражеской техники, как различные вертолеты, аэростаты, аэросани, дельтапланы, мотодельтопланы и бронемашины пехоты.

Применять «черпаки» на крейсерах категорически запрещалось. Широко использовались они на планетах и в открытом космосе.

— Вот те на! — удивился Акакий, когда новобранцы разъяснили ему истинную сущность того, что уже, грешным делом, он собирался вернуть на кухню, так как считал, что вещь выдана ему скорее по ошибке и недосмотру, чем осмысленно и целенаправленно, и на самом деле принадлежит поварам, этим добрым людям, слегка подворовывающим по мере сил на своем камбузе.

— Когда спускаешься на гравишюте, только успевай нажимать на курок, — учили, уже поднаторевшие в военном деле гвардейцы, Перепелкина и прослужившие чуть больше его. — Инопланетяшки будут мельтешить перед глазами и по тебе метить, но ты, знай, меняй обоймы в пулестреле и веди огонь на поражение. Главное не попасть под термопушки.

— А это что такое? — насторожился он.

— Увидишь обугленные человечьи кости, некогда принадлежавшие твоим боевым товарищам, сам поймешь, — невесело усмехнулся один из гвардейцев.

Акакий представил себе в образе, хорошо запеченного куска мяса, фельдфебеля Поликарпыча и у него почему-то стало легче на душе.

— И не думай даже, — уловил мысль Акакия тот новобранец, которого Акакий уже прозвал про себя Очкариком, в который раз почему-то оказавшийся от Перепелкина очень близко. — Поликарпыч никогда не полезет на рожон. Старик всегда руководит сражением из укрытия. Под пули и огнеметы поканаем мы, пушечное мясо. Кстати, меня зовут Фрол, а тебя?

— Акакий… Кашка, — машинально ответил Акакий.

И оба новобранца протянули друг другу руки, скрепив, только что возникшую, мужскую дружбу крепким рукопожатием.

— Ты чем прежде занимался? Наверное, шмотки продавал на межпланетных станциях и орбитальных вокзалах? — предположил Фрол и, как он считал сам, понимающе улыбнулся.

— Не-а, — улыбнулся Перепелкин в ответ. — Летом, например, бычков выпасал. А весной пахал. Осенью скирдовал солому, зимой чинил упряжь для роботомулов.

— Понятно, — протянул Фрол-очкарик с некоторым превосходством в голосе и сунул под язык супервитаминную таблетку, из тех, что рекламировали денно и нощно по всем средствам внутрикорабельной связи.

Будучи сам исконно городским, Очкарик, услышав, что Акакий — дремучий крестьянин, несколько поохладел к новому другу, однако уже в следующую минуту позабыл о всколыхнувшем его душу чувстве превосходства. Было что-то в сельском пареньке, каким представился ему Кашка, простое, чистое, как сама деревенская природа. Наверное, только потому Фрол решил про себя: будь, что будет, но пока нужно придерживаться этого Акакия. В отличие от других он честен и бескорыстен. Во всяком случае, он настолько простодушен, туп и неискушен в жизни, что ожидать от него какой-либо каверзы, скорее всего, не придется. Не то, что все эти городские, которые, блин, уже пытались под видом запасного аккумулятора для пулестрела всучить Фролу мультидешевый портативный гайковерт в упаковке.