Одиночка - Гросс Эндрю

Она зашла за машину и, сняв с себя платье, надела мужскую робу.

Роба была великовата и висела на ней, как на вешалке, отчего Лиза казалась совсем тощей. Блюм отдал ей свою шапочку. С обритой головой и гладкими щеками Лиза походила на паренька лет четырнадцати-пятнадцати. Но этого было достаточно.

— Постой, — Ройзман взял пригоршню пыли, растер ее в ладонях и вымазал Лизе лицо. От этого она стала выглядеть на пару лет старше. — По крайней мере, теперь тебя возьмут на работы. Добро пожаловать в мужской лагерь.

— Спасибо тебе, — Блюм крепко пожал ему руку.

Он ни не представлял, что будет так рад снова оказаться в этом аду.

Ждать оставалось всего четыре часа.

Глава 56

— Курт? — Грета Акерманн удивленно обернулась, когда супруг вошел в спальню.

Было всего три часа, она собиралась идти в лазарет. Муж редко появлялся дома в это время дня. Она только что причесалась и выбрала скромное платье.

— Не слышала, как ты пришел. Ты обедал?

— Я не хочу есть, — он обошел ее и со спины наблюдал, как жена надевает платье поверх белья. — Давай я тебе помогу.

— Я попрошу Гедду собрать на стол. Думаю, у нас в холодильнике еще осталась курятина.

— Я уже пообедал, — произнес Акерманн, не спуская с жены глаз. Он приблизился и обнял ее сзади. — О, ты хорошо пахнешь. Давно мы не были вместе.

— Не сейчас, Курт, пожалуйста… — Она попыталась отодвинуться от него. — Я ухожу в лазарет на пару часов. Обещала помочь медсестрам…

— Жалко тратить твой чудесный аромат на этих хворых жидов, — ответил Акерманн, не разжимая объятий. Он уткнулся носом ей в шею. — Они так и так скоро умрут. Или у тебя свидание с твоим евреем? Ты для него так вырядилась? Расстегнешь пуговку-другую и бросишь взгляд украдкой? Не думай, что мне ничего не известно…

— Что тебе известно, Курт? Не городи ерунды, — она попыталась опустить платье. — Да он совсем ребенок. К тому же сегодня четверг. А мы с ним играем по вторникам. И вообще, ты же просил меня больше с ним не встречаться.

— Это правильно, — обрадовался он. Одну задачу решили. Теперь дальше. Он снял фуражку и бросил ее на постель. Потом расстегнул верхние пуговицы кителя. — Мы давно не были вместе. Ты не спала со мной с той ночи, когда мы ходили в гости к фон Холленсам. Прошло уже несколько месяцев.

— Да, и насколько я помню, в ту ночь ты был пьян. В любом случае, Курт, пожалуйста, мне пора идти. Меня ждут, — она попыталась выскользнуть из его объятий.

Он прижался к ней сзади, держа одной рукой под грудью, а другой — за плечо.

— Пожалуйста, Курт… Возвращайся на службу, если ты ради этого пришел. Сейчас не время.

— Сейчас не время, а когда время? — Он лизнул мочку ее уха, обняв еще сильней, и зашептал ровным голосом: — Но ты была бы готова сделать это с ним? Со своим шахматистом-жиденком? Разоделась и поимела бы его, да? Но не меня. Своего мужа.

— О чем ты говоришь, Курт? Я… Ты делаешь мне больно. Прошу, отпусти меня, — она стала вырываться, но он только сильней сжимал ее. Он не отпустит. Она ненавидела его, когда он был таким. Обычно это бывало, когда он напивался. Она чувствовала, что он возбужден и готов к бою.

Грета действительно не подпускала его к себе уже несколько месяцев. Она едва могла стерпеть, когда он случайно касался ее в постели. За ужином ей приходилось выслушивать его вымораживающие отчеты: сколько поступило, сколько обработали, план выполнили. Она ходила в гости к его коллегам и, заставляя себя улыбаться, смотрела, как он и его сослуживцы-офицеры напивались и орали свои идиотские песни. Терпела бесконечный бубнеж о его жертвах ради карьеры, об амбициях и о том, чего он на самом деле стоил, о его мечте занять место Хосса, которого скоро повысят, а еще о том, что он использовал эту адскую дыру, чтобы обеспечить их благополучное будущее. Она ненавидела его голос, его прикосновения и стыдилась своего незрелого решения поддаться мимолетному порыву и выйти за него замуж. А теперь она в ловушке. И когда он после всего отворачивался от нее в постели, она испытывала ужас от того, что может забеременеть. А вдруг она носит его ребенка? Что тогда?

— Курт, нет, — она скорее позволит жабе целовать ее в шею. Грета оттолкнула его. — Пожалуйста…

— Не нет, а да, — ответил он. В его тоне прозвучала угроза. — Сегодня ты меня не оттолкнешь. Не будет никаких «нет», Грета. Только «да».

— Я не одна из твоих заключенных, Курт, — она бросила гневный взгляд в зеркало. — Ты не можешь приказывать мне, что делать, а что нет.

— На самом-то деле, Грета, ты — моя узница. Ты — моя жена. И да, я тебе приказываю, — он провел пальцами по ее руке. — И с этим ничего не поделать.

Она развернулась к нему, в ее глазах пылал огонь:

— Тогда мой ответ «да», Курт.

— Да? — он улыбнулся, довольный тем, что ему наконец удалось ее убедить.

— Да, я скорее лягу в постель с евреем, чем с тобой.

— Ах ты шлюха! — кровь хлынула ему в голову, размахнувшись, он ударил ее тыльной стороной ладони.

Грета охнула и отступила к кровати. Потрогала губу. Кровь стекала на подбородок.

— Ты мерзавец, Курт!

— Не сегодня, я правильно тебя понял? — Он залепил ей еще одну пощечину, и она упала на кровать. — О, да, именно сегодня.

Он встал над ней на колени и, втиснув ноги между ее бедер, начал расстегивать брюки. Она лупила и отталкивала его, но он прижал ее к кровати, придушив одной рукой. Он содрал с нее пояс и белье. Грета глядела на него с ненавистью, в глазах у нее стояли слезы, а он победоносно повторял:

— Сегодня, Грета, именно сегодня!

Потом — после того, как он зажал ей ладонью рот, силой раздвинул ноги и грубо взял ее, после того, как он сорвал с нее бюстгалтер и разлил свою ненавистную сперму по ее ногам и простыням, оставив всхлипывать и вытирать слезы, — он откатился от нее, тяжело дыша, и захохотал зловещим, бездушным смехом.

— Вот видишь, я все еще могу быть для тебя мужчиной, как никто другой.

— Ты подонок, ты исчадие ада!

— О, пожалуйста, не преувеличивай моих заслуг, Грета. Я всего лишь лагеркоммандант. И кстати, у меня впереди долгий трудовой день. Сегодня будет два поезда. Один с запада — из Чехии, кажется. А второй — из Венгрии. — Он встал и застегнул брюки. — А тут еще этот варшавский хорек из разведки… Вынюхивает, — он сморщил нос, изображая животное, идущее по следу. — Он считает, что кто-то проник в лагерь. Кто знает, может, он и прав. В любом случае мы его скоро поймаем. Хотя из-за этого мы можем не выполнить план. — Он поднял китель и встряхнул его. — А этот план — наше будущее, Грета… Ты ведь это понимаешь?

Она не ответила. Она сидела, молча уставившись в окно, которое выходило не на колючую проволоку и низко стелющийся дым, а на зеленый лес в отдалении. Приятный глазу вид.

Далеко-далеко.

— Ничего, мы его вот-вот поймаем. Этого охотника за трюфелями. — Он надел китель и расправил лацканы. — А по поводу того, другого вопроса, я бы на твоем месте не привязывался к нему, — он застегнул пуговицы.

— Какого другого вопроса, Курт? — рассеянно спросила Грета. — Ты о ком?

— О твоем мальчике-шахматисте. Зря только время тратишь. Принято специальное решение ускорить…

— Специальное решение?

— Не будь наивной, дорогая. Ты прекрасно понимаешь, чем мы тут занимаемся. Как там называются эти маленькие часики, которые отмеряют ваши ходы?

— Шахматные часы, — ответила она.

— Да, шахматные часы. Пора тебе их включить, моя дорогая. Тик-так, тик-так… Потому что времени у тебя осталось совсем немного.

Она выпрямилась, ощущая нараставшую тревогу. Грета достаточно хорошо знала мужа, чтобы распознать зловещий смысл его слов. Что-то в его насмешливом тоне означало, что некое решение действительно было принято.

— Я же перестала с ним играть, Курт. Как ты просил. Ты сказал, что его не тронут. — Она опустила задравшееся выше груди платье.