Альпы. От Любляны до Лиона и от Мюнхена до Милана - Эндрю Битти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Озеро Санто-Кроче в Доломитовых Альпах.
Фото О. Королевой
Люцерн: «появляются застенчивые сыновья»
Люцерн — один из самых привлекательных городов в Альпах. Кривые средневековые улицы, вдоль которых выстроились украшенные фресками здания и каменные аркады, отходят от главной, мощеной булыжником площади и выгибаются в сторону знаменитых городских деревянных мостов, через которые на протяжении веков путники преодолевали бурную реку Рейс. Своей восточной окраиной городской центр выходит на берег Фирвальдштетского озера, которое поколениям англоговорящих туристов известно как Люцернское, на его густо заросших и зачастую затянутых туманами берегах творилась ранняя история Швейцарии. Над Люцерном возвышаются два характерных пика: на юге дремлет гигант Пилатус (2120 м), в прошлом, как считалось, обиталище драконов и призрака Понтия Пилата, а на востоке стоит гора Риги (1798 м), и на ее более низкой, плоской и имеющей менее грозный вид верхушке установлена грубоватоаскетичная башня связи.
Не удивительно, что город пользовался успехом у туристов на протяжении почти двухсот лет, с самых первых дней массового альпийского туризма. На самом деле в XIX веке Люцерн был столь знаменит среди путешественников, что сюда приезжала сама королева Виктория, которая провела здесь довольно много времени, живя в гостинице под чужим именем. Кульминационным моментом ее визита в августе 1868 года стало посещение Пилатуса верхом на муле; в ходе этой поездки адъютант королевы шотландец Джон Браун посрамил местных носильщиков, опередив их своим широким шагом горца с Северного нагорья Шотландии. Королева записала в дневнике: «Что я могу сказать о великолепных красотах природы Швейцарии?.. Я не верю своим глазам... [зрелище Пилатуса и Риги] подобно картине или театральной декорации... это сон!»
Но сюда приезжали не только англичане: в XIX веке в городе хватало и американских туристов. Марк Твен оставил нам блестящее описание поездки простого американского туриста по Европе — в конце 1870-х годов он собирал материал для юмористической книги путешествий «Пешком по Европе» и побывал в Швейцарии. Книга была создана в наиболее плодотворный период творчества Твена-писателя и появилась сразу вслед за «Приключениями Тома Сойера» (1876), а после нее был «Принц и нищий» (1882). Как и эта непредсказуемая повесть, действие которой происходит в тюдоровской Англии, сборник «Пешком по Европе» удовлетворял бурно растущий среди американцев среднего класса интерес к Старому Свету, который покинули их предки, основавшие новую страну. Свою книгу Твен называл «автобиографической фантазией» и обильно уснастил ее всевозможными историями, анекдотами и просто фантастическими небылицами, стараясь одновременно и превознести, и зло высмеять привычки американских туристов. Он безжалостно издевался над невежеством своих соотечественников, которое в его глазах отягощено праздностью, рожденной непомерными ожиданиями, зачастую разбитыми надеждами; также он высмеивал популярную литературу тех лет о путешествиях, взяв на себя роль, полностью противоположную той, какая свойственна бесстрашному американскому герою-авантюристу. Ибо Твен отдавал предпочтение комфорту и лености, а не волнениям и опасностям: изощренная метафора книги — ее автор отправляется пешком по Европе, но на самом-то деле пешком никогда и никуда не ходит, — задает тон юмору и очаровательно-отстраненной иронии. Направляясь к горе Риги, Твен замечал: «Горы казались больше и массивнее, чем когда-либо, и стояли, погруженные в свои торжественные думы, с головами, опутанными реющими облаками», — и решил полюбоваться восходом с вершины, так начав свое чудесно витиеватое описание:
Громадный диск солнца стоял высоко на безоблачном горизонте над безграничным пространством снеговых шапок, над волнистым хаосом горных куполов и пиков, окутанных девственными снегами и плавающих в опаловом сиянии с меняющимися оттенками. А через щель в громадном облаке над солнцем сыпалась алмазная пыль и протягивались серебристые прозрачные лучи в виде стрел, направленных в зенит. Клочки долины далеко внизу были окутаны тончайшей дымкой, которая завешивала также, как тонкой красноватой вуалью, серые скалы и растрепанные леса, превращая будничную картину в великолепный рай, объятый мягким сиянием.
Несмотря на всю эту гиперболистику, Твен остался в дураках — заодно со своими читателями; ибо писатель и его спутник Гаррис проспали целый день, и только понемногу до них дошло, что солнце вовсе не встает, — оно садится. Так что они развернулись и отправились в отель на вершине горы, решив поспать и полюбоваться восходом солнца на следующее утро; но и его они пропустили, потому что устремили взгляды на ту часть неба, где солнце опускалось предыдущим вечером, и напрасно потратили время на спор, пока солнце, невидимое для них, торжественно восходило у них за спинами.
На протяжении всей книги путевых очерков «Пешком по Европе» Твен выражает испепеляющее презрение к туристам и к тем, кто угодливо удовлетворяет их запросы. «Торговля Люцерна сосредоточивается на безделушках, так называемых сувенирах. Лавки переполнены альпийскими кристаллами, видами окрестностей и самыми разными изделиями из дерева и кости, — пишет он, прежде чем излить свое презрение на наиболее традиционный образчик швейцарского туристического китча — всем известные часы с кукушкой. — Моей давнишней мечтой было желание приобрести часы с кукушкой. Здесь я нашел их такое изобилие, что крик ку-ку, не переставая, звучал в моих ушах. ...Ничего более бессодержательного, глупого и раздражающего, чем кукование часовой кукушки, я не могу себе представить». Твен подумывал, не купить ли такие часы лишь для того, чтобы подарить их одному литературному критику на родине, который в своей рецензии подверг отвратительной критике одну из его книг.
На самой горе, в гостинице «Риги-Кульм» на вершине, дела обстояли едва ли многим лучше. «Туристы с азартом раскупали всевозможные сувениры в виде ножей для бумаги, маленьких рогов серн, которых было особенно много, кубков и т. п. вещей с вырезанными на них надписями, — отмечал Твен. — Я собрался уже купить ножик, но вовремя сообразил, что и без сувенира никогда не забуду холодного отеля Риги-Кульма». Однако в своем произведении Твен местами отступает от свойственного ему нередко самокритичного юмора и в более мягком тоне показывает ту перспективу глубоких перемен, которые благодаря наплыву туристов произошли в Швейцарии. «Семьдесят или восемьдесят лет назад Наполеон был единственным человеком, которого действительно можно было назвать путешественником», — отмечает Твен и далее пишет:
Теперь путешествуют
