Дверь между… - Эллери Куин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктор Макклур судорожно сжал пальцы.
— Это какой-то дьявол, — громко воскликнул он.
— Или, по крайней мере, его самка. Но я еще не подошел к самому интересному. Вот слушайте.
Он продолжал читать предсмертную записку Эстер;
— «…потому что вы единственный на свете, кто мог бы спасти жизнь моей сестры».
Эллери громко повторил:
— «…кто мог бы спасти жизнь моей сестры…» А откуда Эстер знала, что ее сестра собирается умереть? Откуда Эстер могла знать, что ее сестра скоро умрет, если сама она умерла на двое суток раньше Карен?
Он встал и начал взволнованно ходить по комнате.
— Эстер могло быть известно о смерти сестры только в том случае, если сама Карен сказала, что собирается покончить жизнь самоубийством. «Я видела, как это надвигалось на нас, — писала Эстер, — но была бессильна что-либо сделать». И тогда Эстер предпринимает отчаянный шаг. Она не хочет оставаться в этом доме после смерти Карен. Она не хочет также, чтобы ее труп нашли в этом доме, так как в обоих случаях Ева после смерти Карен узнает, что ее мать, «чудовище», была жива до последнего времени. Поэтому Эстер в панике убежала из дома, чтобы расстаться с жизнью в другом городе, под чужим именем. Именно об этом говорят ее слова: «Поэтому я сделала лишь то немногое, что смогла в своей чудовищной беспомощности…»
— Ясно, — устало сказал доктор.
— Ясно, доктор? А почему Карен убила себя? Почему? Ведь у нее было все для счастливой жизни: слава, богатство, в недалеком будущем — замужество. Почему же она покончила с собой?
— Но вы же сами сказали, что это могло быть раскаяние, голос совести.
— Вы так думаете? Разве женщина, подобная Карен Лейт, способна на раскаяние? Тогда почему же она не призналась во всем перед смертью? Раскаяние означает пробуждение, возрождение человеческой совести. Оно неизбежно влечет за собой стремление искупить вину, отплатить за обиду. А разве Карен Лейт перед смертью всенародно призналась, что в течение долгих лет совершала подлог, выдавая чужие труды за свои? Разве она изменила завещание, чтобы возместить Эстер то, что она у нее украла? Совершила ли она хотя бы один поступок, свойственный раскаявшейся женщине, мучающейся угрызениями совести? Нет. Она умерла, как и жила, сохранив тайну. Нет, доктор, это не раскаяние. И каков тон письма Эстер? Разве это письмо женщины, которой родная сестра только что призналась в преступлении против нее? Что имела в виду Эстер, когда писала: «Наши пути скрещиваются», «В нашей бессмысленной судьбе». Разве в этих словах не звучит нота симпатии к своей сестре? Даже если бы Эстер была ангелом, могла ли она с чувством симпатии писать о Карен, если бы узнала, что та лгала ей об этом убийстве семнадцать лет, что эксплуатировала ее преступным образом, используя эту ложь как угрозу? Нет, доктор. Карен покончила с собой не из раскаяния в своих поступках в отношении Эстер. Карен покончила с собой совсем по другой причине, не имеющей никакого отношения к Эстер. Об этой причине она сказала Эстер: вы помните, Эстер молила бога быть милосердным к душам обеих сестер.
— Вы меня смущаете, — сказал доктор, проводя рукой по лбу. — Я ничего не понимаю.
— Тогда, может быть, я помогу вам понять.
Эллери снова взял записку.
— «Если бы только вы не уезжали…» — это относится к вам, доктор. «Если бы только вы взяли ее с собой. Потому что вы единственный, кто мог бы спасти жизнь моей сестры». Теперь вам стало яснее?
— Эстер считала, — вздохнул доктор, — что, если бы я не уехал в отпуск в Европу или взял с собой Карен, она не покончила бы с собой.
— Но почему, — вкрадчивым голосом спросил Эллери, — почему она пишет, что только вы один могли спасти Карен?
— Ну, — нахмурился доктор, — влияние жениха… Я был единственным, кого Карен любила…
— Почему Эстер написала, что с вашим отъездом у Карен исчезла её последняя опора, ее последняя надежда?
Доктор смотрел на Эллери пристально и напряженно…
— Я сейчас скажу вам, доктор, — медленно проговорил Эллери. — Эта комната — могила, и я могу вам сказать. Могу высказать свою идею, эту чудовищную и настойчивую мысль. Это убеждение, которое мучает меня в течение всего вечера.
— Что вы хотите сказать?
Доктор судорожно схватился за ручку кресла.
— Я хочу сказать, доктор, что вы убили Карен Лейт.
24
Доктор быстро встал, подошел к окну и остановился там, заложив руки за спину, в столь знакомой Эллери позе. Потом он повернулся, и Эллери с удивлением обнаружил, что он улыбается.
— Вы, конечно, шутите, Квин? — спросил он с усмешкой.
— Уверяю вас, нет, — жестко ответил Эллери.
— Но, человече, вы страшно непоследовательны. Сначала вы сказали, что Карен покончила жизнь самоубийством, больше того, вы доказали это, а теперь, как гром среди ясного неба, бросаете мне обвинение в убийстве. Вы, конечно, понимаете мое недоумение?
Эллери стоял, почесывая левую щеку.
— Я никак не могу понять: вы что, решили позабавиться на мой счет или у вас действительно огромная выдержка? Доктор, я сейчас обвинил вас в самом тяжком преступлении уголовного кодекса. Разве у вас нет желания оправдаться передо мной?
— Нет, почему? Ради бога, — ответил доктор. — Мне очень любопытно узнать, как вы можете логически доказать это. Как человек, лежа в кресле на палубе парохода в открытом океане, мог убить женщину, которая в то время была в своем доме в Нью-Йорке?
Эллери вспыхнул.
— Вы меня оскорбляете. Прежде всего, я не говорил вам, что могу это доказать. Во-вторых, я не сказал, что вы своими руками убили Карен Лейт.
— Это становится еще интересней. Как же я это сделал? Своим астральным телом? Ну, ну, Квин, признайтесь, что вы хотели подшутить надо мной, и давайте прекратим этот разговор. Пойдемте лучше в Медицинский клуб, я угощу вас вином.
— Я с удовольствием выпью с вами, доктор, но лучше сначала несколько разрядить атмосферу.
— Так, значит, вы это серьезно?
Доктор внимательно посмотрел на Эллери, и тот почувствовал неловкость от взгляда этих проницательных, испытующих глаз.
— Что ж, давайте, — сказал наконец доктор. — Я слушаю вас, Квин.
— Хотите курить?
— Нет, благодарю.
Эллери закурил.
— Я должен повторить цитату из письма Эстер. Почему вы единственный человек, который «мог
