Пять допросов перед отпуском - Виль Григорьевич Рудин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майор Хлынов все так же угрюмо молчит, и Роман Иванович, усмехнувшись, продолжает:
— Уж не думаете ли вы, что мы не сумеем разобраться в этих хитросплетениях? Что станем рубить с плеча?
Алексей Петрович как-то встрепенулся, — он поднимает голову, во взгляде, устремленном на Романа Ивановича, — надежда.
— Вы хотите сказать, что Карин вне подозрений?
Роман Иванович оборачивается ко мне:
— У вас есть претензии к госпоже Дитмар?
У меня? Какие у меня претензии, он же знает, как я из-за нее спорил с Федором Михайловичем. Чего он спрашивает? Тут же соображаю — это нарочно, чтобы майора Хлынова поддеть! Я встаю, пожимаю плечами, отвечаю в тон:
— Никак нет, к госпоже Дитмар претензий не имею.
Роман Иванович разводит руками:
— Ну вот, у следователя к госпоже Дитмар претензий нет, у меня тоже. А к вам есть! Почему Карин Дитмар оказалась откровеннее вас?
От подавленности майора Хлынова теперь нет и следа, он отвечает почти весело:
— Но вы же сами сейчас сказали, почему так... Мне, знаете, всякое мерещилось... Но если все так повернулось... За молчание на допросе готов нести ответственность. И на все вопросы готов отвечать. Спрашивайте!
— Ну уж нет. Показания напишите собственноручно, а спрос за нее, — Роман Иванович кивает на дверь, — не по нашей части. Завтра к десяти извольте к полковнику Варганову, он вас ждет. А за то, что схватили негодяя — от нас спасибо! — и Роман Иванович протягивает Хлынову руку.
После ухода Хлынова Роман Иванович с минуту задумчиво кружит по кабинету, потом выглядывает в приемную и просит пригласить к нему Федора Михайловича. Всю эту неделю Федор Михайлович занят своим делом, и ему просто не до меня. Тем более, что ко мне подключился сам Роман Иванович. Когда начальник отделения входит и устало садится рядом со мной, Роман Иванович говорит:
— Ну, мы с его делом на финишной прямой... как будто. И мне кажется, Управление военных комендатур следует проинформировать.
Федор Михайлович внимательно смотрит на меня, потом отводит глаза в сторону.
— Может, следователю поручить? Я от дела оторвался, он теперь больше моего в курсе... У меня сейчас по Рюккерту серьезный разворот начинается — не сбиться бы с темпа.
Роман Иванович понимающе кивает:
— Ну, если так... можно, конечно, и следователя послать.
IV
Писать обвинительные заключения по делам — моя страсть. Особенно, если много материала. Есть где развернуться. И над тем голову поломаешь, и над этим.
Заключение по делу Лансдорфа родилось легко и сразу, за один вечер, как я и думал. Следующим утром положил черновик на стол Роману Ивановичу. Но он читать не стал, отодвинул на край — потом, мол, прочту, подожди. Закурил, глянул на часы.
— Знаешь, где разыскать Карин Дитмар?
— Так ведь, Роман Иванович, я же сам позавчера устроил ее в гостиницу СВА, — виноват, теперь не Военной администрации, а Контрольной комиссии.
— Ну, верно, там она и сейчас. Прихвати с собой майора Хлынова, зайдите к ней: надо женщину поблагодарить за добрые дела и помощь. Скажи — после обеда наша машина пойдет в Шварценфельз, отвезем ее домой. Понял? Особо, конечно, не задерживайтесь, тебе назначено в десять к полковнику Варганову, а в одиннадцать у него совещание. По этому делу, по Хлынову, но тебе на совещании быть не надо, там другие вопросы. Майор Хлынов у меня в приемной — видел его? Ну все, идите.
В двухместном номере, куда позавчера по моей просьбе поместили Карин Дитмар, жила приехавшая из Мекленбурга майор-медик — женщина высокая, с мужеподобным строгим лицом, громким голосом и, видимо, сильным характером. Она немного изъяснялась по-немецки, и я еще подумал — это неплохо. Карин не придется целыми днями молчать.
Когда мы с майором Хлыновым по широкой ковровой дорожке поднялись на второй этаж гостиницы, первой, кого я увидел, была майор-медичка: одетая по форме, она неторопливо шла нам навстречу. Подойдя вплотную, остановилась, коротко, кивком головы, поздоровалась и требовательно спросила, обращаясь ко мне:
— Долго здесь жить вашей подопечной немке?
Я положил ладонь на локоть Хлынова: ему не следовало вмешиваться.
— Она вам надоела?
— Надоела? Да жалко, знаете, смотреть, как она вся истосковалась! А слушайте, этот майор Хлынов, он хоть порядочный человек?
— Вполне.
— Что же он за эти три дня ни разу не наведался?
— Нельзя было.
— Ах, да бросьте вы! Что за глупости! Как это нельзя прийти к женщине, которая тебя любит? Попался бы он мне под скальпель, этот ваш Хлынов, я б его привела в чувство! Женщина тут убивается, а он глаз не кажет!
Я искоса глянул на майора Хлынова — каким-то отсутствующим взглядом он уставился в ее лицо. Я подумал — уходят минуты, к десяти быть у полковника Варганова.
Я приложил руку к козырьку, улыбнулся:
— Так извините нас, товарищ майор медицинской службы, мы с вашего разрешения пройдем в номер. Соседка уж встала?
— Она и не ложилась.
Карин Дитмар стояла у окна, зябко накинув на плечи небольшой шарфик из черного бархата. Когда мы вошли, она с вежливой улыбкой пригласила нас сесть и, выжидающе глядя на нас, опустилась на стул у окна.
Майор Хлынов молчал, и я понял, что лишний здесь.
— Фрау Дитмар, мне поручено передать вам благодарность за оказанную помощь при разборе этого дела... (я тут же спохватился — что за бюрократическая фраза!). Фрау Дитмар, примите нашу благодарность! Сегодня после обеда вас на машине отвезут в Шварценфельз...
Она с тревогой обернулась к Алексею Петровичу:
— А вы?..
Я вмешался:
— Алексею Петровичу придется еще немного задержаться. Впрочем, он вам все сейчас объяснит, а я пока урегулирую кое-какие дела... — И я ушел. И в номер больше не вернулся. Зачем?
Майор Хлынов, один, спустился в вестибюль без пяти минут десять — неистребима военная точность. Лицо его было спокойным и умиротворенным, и я подумал: ну разумеется, он должен был оставить Карин уверенной в том, что все будет хорошо, что не может у них все так нелепо оборваться, иначе как ей тут жить — без него, без надежды увидеться, как жить и как петь свои песни?
V
Сухощавый, серьезный адъютант
