В руках Ирбиса - Елена Ласк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему потом они не взяли твою фамилию?
– Братья Барские создали себе репутацию. Им нравилась независимость, чувство, что сами создали себя без помощи могущественного отца. Ну а ты почему не захотела снова стать Абрамовой?
– Его фамилия звучит для меня как упрёк. Знаешь, я бы предпочла видеть отца раз в месяц, но знать, что он любит меня, чем каждый день видеть человека, который не скрывает, что ты для него в тягость. До сих пор не понимаю, почему он не бросил нас раньше.
Ответ очень прост, но Нике его лучше не знать. По завещанию Ирмы Абрамов получил деньги, полагавшиеся ему за роль отца, которую он смог перестать исполнять как только Нике исполнилось восемнадцать. Кстати интересно, Ирма Абрамова не зарабатывала так много, кто-то определённо спонсировал её. Этот человек пошёл гораздо дальше меня, скрывая своего ребёнка, раз приписал отцовство другому мужику.
– А отчество, значит, как упрёк не звучит?
– Когда-то хотелось и его сменить, но потом я перестала ассоциировать его с отцом, у меня появился кумир – доктор Виктор Антонович Разумовский, и я перебесилась, а теперь у меня есть ещё одна приятная ассоциация. – Ника подмигнула мне, снова пригубив из бокала, не заметил как она плавно допила всё его содержимое.
– Тебе не пора спать? – Мне не хотелось прерывать нашу беседу, но Ника выглядела уставшей.
– Я привыкла засыпать рассматривая сверкание тюля в лунном свете.
– Двадцатилетний виски замечательно справляется с подобными проблемами.
– Не хочу оставлять тебя одного. Не люблю, когда ты сидишь здесь в темноте, наедине с двадцатилетним другом.
– Сегодня ты умело с ним расправилась. Пойдём спать.
Я смотрел на Нику, как она спокойно улыбается, поднимаясь по лестнице. Не думал, что когда-нибудь такое допущу даже в мыслях, но алкоголь явно шёл ей на пользу. После этого разговора я уверился ещё больше в своих мыслях, что хочу чтобы она называла мой дом своим.
Глава 36
*Ника*.
Как забыть то, что я сделала? Как уснуть, чувствуя на губах вкус крови? Как перестать думать о том, что уже не исправить? В голове больше не шумят выстрелы, только его последние слова, бесконечно звучащие в моей голове. Перед глазами его злые глаза и губы в усмешке, которую я стёрла своими руками.
Я всё ещё чувствовала на теле горячие руки Кирилла, которыми он нещадно отталкивал моё сопротивление. Из нас двоих в ту ночь слишком далеко зашла я, решив, что могу распоряжаться своей психикой на своё усмотрение и нанести по ней ещё один удар, но оказалась не готова к его последствиям, которые не дают мне уснуть, и я снова пялюсь в потолок, на котором будто воспроизводится наш последний с Кириллом разговор. Медленные яркие кадры плывут, показывая мне всё крупным планом.
Я смотрела на Кирилла, пульсирующую вену на шее. Он не играл, действительно позволял убить себя. Я понимала, что он не в себе, что у него лихорадка, а ещё, что он полностью отдавал отчёт во всех произнесенных словах и обещаниях. Момент слабости, которым он позволял мне воспользоваться.
– Я тебя не боюсь. – Произнесла твёрдо, убирая скальпель от его шеи, на которой остался порез. Ударить можно по-разному. Я решила, что если Кирилл позволяет кромсать мою психику, я могу ударить в ответ так, как посчитаю нужным. – И я тоже умею делать больно. – Кирилл открыл глаза, наполненные уже знакомой яростью. От одного его взгляда стало больно. Эта боль отличалась от всей остальной, что я знала раньше, она будто сжимала во мне что-то, сдавливала, душила, освобождая место для незнакомого мне чувства, которое отторгало моё тело, сопротивляясь, добавляя к одной боли другую, смешивая их, распирая изнутри своей внутренней борьбой.
Кирилл оскалился, рассматривая меня как насекомое. Я не пыталась ему угрожать или запугать. Я озвучила то, что всегда во мне жило, что я умело подавляла, то, что выйдет наружу, если будет достигнут предел, к которому он толкает нас обоих. Может я и похожа на жалкое насекомое рядом с ним, но иногда достаточно одного маленького укуса, чтобы началась эпидемия.
– Меня очень давно не отпускает одна мысль. – Заговорил Кирилл, пугая своим бешенством во взгляде, которое в сочетании с неестественно спокойным тоном вызывало дрожь. – Барс рассказывал, что Кисса оказалась очень умелой любовницей. Пожалуй я тоже её попробую, когда найду, а тебя заставлю смотреть, как должна вести себя в постели нормальная женщина. Ты будешь обливаться слезами, наблюдая за нами из-за зеркальной стены в специально оборудованной комнате рядом со спальней, видя на её месте себя. Я позабочусь, чтобы в этот момент она была похожа на тебя в тот день, когда я трахнул тебя. Платье, обувь, причёска, бельё, я запомнил малейшие детали, даже что ты пахла мёдом и лимоном. Заодно проверим сестринскую любовь, на что вы готовы ради друг друга, как далеко может зайти каждая из вас в своей любви, как быстро ты добровольно займёшь её место на моём члене, станешь моей умелой шлюхой, чтобы спасти сестру.
Кирилл говорил не прекращая, наполняя мои разум и тело тревогой, проникая в каждую клетку своей уверенностью в том, что так и будет. Остатки незатуманенного эмоциями рассудка подсказывали, что он провоцирует меня, добивается ответной реакции, будто видя, что я сильнее сжимаю скальпель, что рука, в которой он находится, не дрожит, в отличие от второй. Я не могла ни за что зацепиться ни в его взгляде, ни в голосе, чтобы разуверить себя, что он так не поступит, не станет всего этого делать, что мне не придётся пережить этот ад, который он красочно описывает, предвкушая, жар которого исходит от Кирилла жгучими волнами, облизывающими моё тело, сковывая его. Он говорил поражая рассудительностью и чёткостью мысли, и мне хотелось только одного – чтобы он замолчал, перестал вытравлять из меня человечность, врача, которым я была, для которого человеческая жизнь священна. Ещё несколько произнесённых им слов и я была готова закричать, ударяя не в шею, а место, где должно быть сердце, бить пока не появится дыра, чтобы удостовериться, что оно там есть. У меня была единственная мысль, как остановить этого бешеного зверя
