Морозные узоры: Стихотворения и письма - Борис Садовской

Песнь II

Зазвенело в ушах.

Н.Минаев.

На вилле у прелестной НэтиВсе вкуса тонкого полно.В ее никитинском буфетеЕсть драгоценное виноИз лоз профессора БабенкиИ славный шиловский коньяк.Как жар блестят под желтый лакОтполированные стенки.Везде порядок, чистота.Хоть есть звонок, но дверь открытаИ никому не заперта.Ковром передняя обита.В гостиной под стеклом виситПоклонников огромный список.В железном ящике лежитПереплетенный том записокПредсмертных от самоубийц,Известных и почтенных лиц,С собой покончивших от страстиК жестокой Нэти.«Барин, слазьте.Приехали! Я ванну вамСейчас живым манером самУстрою, ежели хотите.Что ж, дело плевое для нас:Возьму мочалку, мыло, таз.А вы маленько обождите,Покуда я для куражуЕще бутылку осажу,Меня ведь знает вся Европа!..»

И у двуглазого ЦиклопаСползает кресло прямо с рук:Не человек и не паук,А нечто вроде домового.То литератора хромогоМиненков в Нижнем отыскал,Чтобы хозяйку развлекалИ сочинял ей мадригалы.

Поэты вообще нахалы.И наш герой Борис СанпьеНе из последних в их числе,Засев за стих, он не выходитИ глаз от книги не отводит:Так за рулеткою крупьеВслед шарику глазами водит.Бумаги пропасть переводит,Но в честь хозяйки – хоть бы стих!Спит много, ест за семерыхИ каждый вечер пьян как стелька.

Спустились сумерки. ГорятНа вилле люстры. Поварят,Лакеев и не счесть. ПостелькаПоэта спрятана в чулан.Сегодня раут. Где же Нэти?В гостиной, в зале, в кабинете?Есть в доме комната. ДиванИ скромный стол – вся обстановка.А там у печки, при огне,В кудрях подстриженных головка,На круглом носике пенсне,За спинкой крылья. На стенеЛук перламутровый и стрелыВ колчане легком. Плечи белыИ пышны. Розовый хитонНа грудь сползает. Кто же он,Сей комнаты волшебный житель –Дух, человек иль небожитель?Нет, это просто Купидон.

Его воспел Анакреон.Он в морфологии описан,Но Марьей Кафровной прописанВ участке. Ах, в него влюбленСанпье, но только в телефонОн слышит, как божок смеется.

А ночью Купидон несетсяВдоль комнат, сея сладкий сон,Чертя магические знаки.В курильнице дымятся маки.И сходит на мужей и женДремота в коридорном мраке,Где на стене изображен,Подняв ладонь, гигант во фраке.Что, Марья Кафровна больна?Зачем так бешено онаАнтичные сжимает губки?Она в алькове не одна.Воркуя, точно две голубки,Сидят две дамы у окна:Хозяйка Нэти и… Не смею.Нет, нет, боюсь, что не сумеюВторую даму описать.

Она, коль попросту сказать,Раисой Хитровной зовется.Из тонких губ ее слегкаЯд незаметной струйкой льется,И змейка вместо языка,Как жало розовое, вьется.Оккультной мудрости онаКогда-то в Киеве училасьИ очень много добилась.Евлашка, мелкий сатана,Подвластен ей. В былую поруНа Лысую летала горуРаиса Хитровна. С зариДо поздней ночи кобзариПри ней гопак плясали, пели,Горилку пили, сало елиИ отдыхали под кустом.Раиса Хитровна потомОкончила пять факультетов,Вполне освоила санскритИ в обществе друзей-поэтовНа нем свободно говорит.

У Нэти личико горит:«Ах, что мне делать, чтобы скромноСанпье спровадить? Тяжкий крестНесу я с ним. Всё только естДа пьет, а я ведь экономнаИ каждый грошик берегу.Клянусь, я больше не могуС ним обходиться хладнокровно.Съедает по семи котлет!Да и какой же он поэт?Когда ни строчки…» – «Погодите.Не плачьте и волос не рвите,Я научу Вас, что сказать,Как выжить с виллы и прогнатьОтсюда грубого нахала».И Марья Кафровна шептатьВ ушко хозяйке тихо стала.Раиса Хитровна шепталаВ другое ухо между тем.Тут Нэтн, радостная, встала,Подпрыгнула, захохоталаИ успокоилась совсем.

Песнь III

Роятся звездами корыта.

И. Минаев

Гремит оркестр. Кружатся пары.Меж пальм и кактусов стоятС жезлами бравые швейцары.Лакеев пудреных отрядРазносит лакомства. КипятИз красной меди самовары.Вот мармелад и пастила,Вот барбарисные конфеты.Кругом художники, поэты,И дам прекрасных нет числа.На танцы смотрят из углаУченые-анахореты,И отражают зеркалаИх исторические лики.Они воистину велики.Вот Жан, что любит винный сок(Иван Иваныч Казыревский),Ему под пару Жак, высокИ сух, как тополь королевский,Женат, но ходит без рогов.А вот профессор Сапогов,Он Сухаревой башне сверстник,Приятель Нэти и наперсник,Слова переставляет онИ как-то под пасхальный звонОпоросился соблазненком.Пред ними кажется ребенкомВаятель Фарсов: черный ус,Японский лоб и вкусный голос.Пух на челе его, не волос.За ним скуластый, как тунгуз,Поэтик Николай Линяев –Друг обезьян и попугаев,Обдергивает пиджачок,Держа в кармане кулачок(Он вечным насморком страдает).И Митя Близнецов, поэт,В атлас и бархат разодет,Меланхолически вздыхаетИ смотрит свой бокал на свет.А на Санпье глядит в лорнетКитаец-поэтесса Ноки,Она, давно лишась косы,Прошла все каторжные сроки.Ее ужасно любят псы.Еще на коршуна похожий,С подбитым глазом, желтой кожей,Доцент-ботаник Кобельков,Юрист-красавец фон-Ольхоф.И полуголая София,Что бегает встречать трамвай.Но как опишешь этот рай?О том, что знает вся Россия,Поэт, напрасно не болтай!

Но вот под гром рукоплесканийВстает Линяев – акмеист,И, пальцем шевеля в кармане,Отходит в угол, как артист,И вдохновенно оправляетЖилет и брюки. Он читает,И голосок негромкий чист.

На столе ресторана краснеют вареные раки.Я у двери стою и гляжу, как ошпаренный рак.Я все ночи и дни попугаем мечтаю о фраке.О, когда бы я мог сшить парижский иль лондонский фрак!Вот тогда показал бы я фигу законному бракуИ с бамбуковой палкой, в цилиндре, в полуночный мракУстремился бы к девам, хорошему веруя фраку.О, поклонницы, сшейте поэту торжественный фрак!

Песнь IV