Миры Уильяма Тенна - Том 01 - Уильям Тенн

Медсестра вытащила ребенка из кроватки, которая стояла в углу, в стороне от других. Когда Фабиан подошел поближе, то почувствовал огромное облегчение, увидев, что ребенок выглядит абсолютно нормально. Никаких видимых отклонений не было. Дочь Среды не будет уродом.

Вдруг младенец протянул к нему руки.

— О, Фабиан, дорогой мой, — прошепелявил он беззубыми деснами и таким ужасно знакомым голосом. — О, Фабиан, дорогой, случилась самая странная, самая невероятная вещь!

Проблема слуг

Это был день полного контроля...

Гаромма, Слуга Всех, Чернорабочий Мира, Служка Цивилизации, приложил слегка надушенные пальцы к лицу, закрыл глаза и позволил себе понежиться в лучах абсолютной власти, полной власти, такой власти, о какой ни один человек даже не смел мечтать до сего дня.

Полный контроль. Полный.

За одним исключением. За исключением одного-единственного амбициозного отщепенца. Одного очень полезного человека. Вопрос заключался в том, следует ли отщепенца задушить сегодня днем за его письменным столом или позволить ему приносить пользу — под самым пристальным наблюдением — еще несколько дней, еще несколько недель? Его предательство, его заговоры, безусловно, уже созрели. Что ж, Гаромма примет решение позже. На досуге.

А пока, что касалось всего прочего и любого другого человека, — все было под контролем. Под контролем находились не только мозги людей, но также и их железы. Их самих и их детей.

А кроме того, если расчеты Моддо верны, и детей их детей.

— Да, — пробормотал Гаромма, вдруг вспомнив отрывок устного текста, которому много лет назад его научил отец-крестьянин, — да, до седьмого колена.

Интересно, подумал он, из какой древней книги, погибшей в давнишнем костре, взят этот текст? Отец не мог бы сказать ему об этом, так же, как и никто из друзей или соседей отца; все они были ликвидированы после крестьянского восстания в Шестом районе тридцать лет назад.

Подобное восстание, вероятно, больше уже никогда не сможет произойти. Во всяком случае, не при полном контроле.

Кто-то осторожно дотронулся до его колена, и Гаромма прекратил бесцельные размышления.

Моддо. Слуга Образования, сидевший чуть ниже в глубине автомобиля, подобострастным жестом показал на прозрачный ракетонепробиваемый купол, укрывавший до пояса его вождя.

— Народ, — произнес он, по обыкновению заикаясь. — Там. Снаружи.

Да. Они выезжали из Лачуги Служения собственно в город. По обеим сторонам улицы насколько хватал глаз стояли волнующиеся толпы, черные и плотные, как копошащиеся муравьи на теле земляного червя. Гаромма, Слуга Всех, не мог быть слишком явно занят собственными мыслями — вот-вот его увидят те, кому он столь преданно служит.

Он скрестил руки на груди и поклонился направо и налево под маленьким сводом, возвышавшимся, словно башня, из берлоги черного автомобиля. Поклониться направо, поклониться налево, очень скромно. Направо, налево, и — скромно, скромно. Не забывай, ты — Слуга Всех.

Волнение нарастало, и он краем глаза взглянул на Моддо, одобрительно кивавшего внизу. Добрый старый Моддо. Это день и его триумфа. Установление полного контроля было целиком и полностью достижением Слуги Образования. И тем не менее Моддо в полной безвестности сидел позади шофера вместе с личными телохранителями Гароммы; сидел и вкушал сладость триумфа лишь языком своего вождя — как, впрочем, делал уже на протяжении более двадцати пяти лет.

К счастью для Моддо, такой сладости было ему достаточно. Хотя, к сожалению, нашлись и другие, — по крайней мере еще один, которому хотелось большего...

Гаромма кланялся'направо и налево и, кланяясь, с любопытством смотрел поверх мотоциклистов-полицейских, плотным кольцом окружавших его машину. Он смотрел на народ

Столицы, его народ, поскольку все и каждый на Земле принадлежали ему. Толкая друг друга, стоявшие на тротуарах люди широко раскидывали руки, когда черный автомобиль проезжал мимо.

— Служи нам, Гаромма! — вопили они. — Служи нам! Служи нам!

Он смотрел на их искаженные лица, на пену, которая у многих появлялась в углах ртов, на полузакрытые глаза и гримасы экстаза, на качающихся мужчин, корчащихся женщин, повалившихся на землю в припадке невыразимого блаженства... И кланялся. Скрестив руки на груди, он кланялся. Направо, потом налево. Скромно.

На прошлой неделе, когда Моддо просил его указаний по церемониальным и протокольным вопросам в связи с сегодняшним торжеством, Слуга Образования вскользь заметил, что ожидается необычно высокий уровень массовой истерии при лицезрении вождя. И Гаромма наконец вслух задал вопрос, который его давно интересовал:

— Моддо, а что происходит у них в голове, когда они меня видят? Я понимаю: они преклоняются, пьянеют и все такое. Но как именно вы, ребята, называете это чувство, когда говорите о нем в лабораториях или там в своем Образовательном Центре?

Высокий мужчина провел ладонью по лбу. Этот жест был так хорошо знаком Гаромме.

— Они испытывают выстреливающее освобождение, — медленно проговорил он, глядя поверх плеча Гароммы, как будто считывал ответ с электронной карты мира за спиной у вождя. — Все напряжение, которое накапливается у этих людей в результате каждодневного соблюдения мелких запретов и постоянного принуждения, вся неприязнь к инструкциям и указаниям организовано Службой образования таким образом, что чувства высвобождаются взрывообразно в тот момент, когда они видят ваше изображение или слышат ваш голос.

— Выстреливающее освобождение... Гм-м! Никогда не думал об этом в таком аспекте.

Моддо поднял руку в знак непреклонной искренности:

— В конце концов, вы — тот единственный человек, чья жизнь, как предполагается, проходит в нижайшей покорности, превосходящей все, что они только могут вообразить. Человек, который держит перепутанные нити управления миром в своих терпеливых, чутких пальцах; самый добросовестный и больше всех работающий наемный служащий; козел отпущения народных масс!

Гаромма усмехнулся, слушая ученые разглагольствования Моддо. Однако сейчас, разглядывая свой орущий народ из-под прикрытых век, он решил, что Слуга Образования был совершенно прав.

Разве не написано на Большой печати Мирового государства: «Все люди должны кому-то служить, но только Гаромма — Слуга Всех»?

Они верили, и верили непоколебимо, что без него океан прорвет плотины и затопит землю, тела людей поразят инфекции и начнутся эпидемии, которые могут уничтожить целые районы, выйдут из строя коммунальные службы, и города за неделю погибнут от жажды, местные чиновники станут угнетать народ и развяжут безумные смертоубийственные войны друг с другом. Если не будет его, не будет Гароммы, который трудится денно и нощно, дабы все работало согласованно и титанические силы природы и цивилизации находились под контролем. Люди знали это, потому что всякий раз, когда «Гаромма уставал от служения», что-нибудь обязательно случалось.