Не герой - Андрей Максимушкин

Остатки десятой сотни откатились на триста шагов. Здесь сотник Сухман приказал залечь. Как раз за спинами поредевшей второй сотни. Передышка. Короткий отдых. Владмир за это время успел пересчитать всех своих. Даже удивительно, несмотря на бомбежку и бой, никто из его друзей не погиб. Даже Димон сумел дотащить до своих раненого Первака. Молодец!

Да, десяток Ингоря практически не пострадал, чего нельзя сказать об остальной сотне. Треть осталась, не более. Другие сотни тоже потеряли немало крови. Хорошо, успели перед последним боем всех раненых унести в тыл. А вот погибших товарищей вывезти не удалось. Плохо. Очень плохо. У вендов не принято бросать своих. Живой ли, мертвый ли – значения не имеет. Каждый венд имеет право на человеческие похороны. Общая могила в безымянной воронке – это для кайсаков и прочих дикарей чернозадых. Не всегда так получалось, бывало, бросали своих мертвецов или хоронить было некому, но венды все-таки старались выносить из боя тела товарищей.

Огонь в лицо

Пушкари работали как надо. Вокруг наступающих частей все гудело и гремело. Над головой стоял жуткий вой рвущих воздух снарядов. Впереди рос, колыхался, вспухал протуберанцами чудовищный лес, вздыбившаяся к небесам стена огня и земли. Но и противник на этот раз был готов к бою. За версту до вражеских окопов по наступающим ударил первый залп. Прямо в лицо летят комья земли, камни, все окутывает черный дым. Становится тяжело дышать. Воздух пересыхает на глазах. Пышет огнем. Осыпается мертвым пеплом. По броне самоходов цокают пули и осколки. Густо кладут, заразы!

Пехотные цепи переходят на бег. Вендские бронеползы ведут ответный огонь. За спиной ревет, ворочается, громыхает чудовище тяжелых пушечных батарей. Однако огонь куда слабее, чем в начале наступления. Видимо, пушкари меняют позиции, подтягиваются вслед за вырвавшейся вперед пехотой.

– Зараза! Уроды! Убью! Всех порешу! – истошно орет Васёк.

Так легче. Когда кричишь во все горло, не так страшно. А поджилки-то трясутся. Вроде не первый бой. Уже пережил смерть в диком чудском лесу на краю света, смотрел Белой Старухе в лицо, а все равно страшно.

Противник бьет по наступающим цепям. Очереди станковых пулеметов тянутся к бойцам, прореживают атакующие цепи. Грохот взрывов. Свист осколков над головой. Горящий бронеполз. Василий упрямо идет вперед. Даже не останавливается, чтоб дать пару очередей в сторону противника. Рано еще. Далеко до окопов. Из автомата не дотянуться.

Венды медленно, но верно продвигаются вперед. Расстояние до вражеских окопов сокращается. Впереди сплошной ад. Все гудит и ревет. Венды не снижают темп стрельбы. Десятки орудий долбят вражескую оборону. Давят, прессуют, втаптывают в грязь, зарывают в землю узкоглазых.

– Не отставать!!! Приготовиться к рывку! – орет сотник.

До врага совсем близко, меньше половины версты осталось. Василий и не заметил, как дошел. Атака, бег по снегу вслед за бронеползами, заградительный огонь, косящая товарищей смерть – все вылетело из памяти, как и не бывало.

Это не страшно, страшнее впереди. 7-й ударный полк наступает прямо на опоясанную траншеями и рядами колючей проволоки высотку. Опорный пункт. Бург. Полевая крепость. Ударникам самую тяжелую задачу, ударникам огонь в лицо, стальной вихрь в лоб, ударникам кашу из свинца с человеческим мясом и кровавую работу.

– Бегом! – надрывается, хрипит Вторак. – Вперед, разбойники мои! Вперед!

По ушам бьет хлесткий удар. Десятский осекается. Люди не останавливаются. Срабатывает вбитое в подкорку правило: не отставать от брони! Не стоять на месте! Не бросать броню!

– Аааа!!! – Ноги становятся ватными, Василий с трудом их передвигает. Ему кажется, что он почти не движется. На самом деле парень держится вровень с кормовым срезом бронеполза.

Траншеи на склонах высотки оживают, плюются огнем. Венды начинают стрелять на бегу. Не прицельно, только чтоб сорвать злость, хоть так, да досадить степным скотам, заставить их пригнуться, спрятаться, наложить в штаны от страха.

Перед глазами Василия мелькает тень. По воздуху плывет направляющий каток бронеполза. Тяжелый самоход приседает, как будто на скалу налетел. Из башни валит дым. Пушка бронеполза делает последний выстрел и смолкает. Боец успевает упасть на землю и ползет вперед. Земля под Василием ощутимо подрагивает. От лобовой брони бронеполза летят яркие, ослепительно белые брызги.

– Вперед! За Вендию! За Диктатора! – кричит сотник.

Василий приподнимается на четвереньки. Мимо него пробегают бойцы. Рядом, всего в полушаге, проходит бронеход. Парень отшатывается от тяжелых рифленых колес, вскакивает на ноги. Куда бежать?! Воздух густеет от пуль и осколков. Небо затянуто дымом. Жарко, навь побери!

Он добежал, дошел, дотащил себя до подножия холма. Прыгая в траншею, Василий испытывал только чистую, первобытную, звериную ярость, желание душить, резать и убивать, грызть врага зубами. Взгляд вправо. Автомат. Короткая очередь вдоль траншеи. Слева слышно тяжелое дыхание товарищей. Бегом по ходу сообщения. Дорогу преграждает завал. Остановиться. Выглянуть из траншеи – и длинную очередь перед собой на пол-обоймы.

Затвор автомата щелкает и остается в заднем положении. Рука сама лезет в подсумок. Перезарядить оружие. Товарищи тем временем выбираются из окопа, бегут вверх по склону. Трое бойцов установили на бруствере ракетомет. Слышится грозное змеиное шипение. В полусотне шагов от Василия, прямо поверху вражеского окопа, растекается река пламени.

Теперь рывком. Выпрыгнуть из траншеи и будь что будет. Шагов через десять боец поскальзывается на размякшей глине и плюхается лицом в грязь. Ерунда. Вперед. Ползком. На четвереньках. Перебежками. Как раз пламя стихает, его уже можно перепрыгнуть.

Опорный пункт они взяли. Одним рывком, одной сумасшедшей атакой. Уже потом, заново переживая это утро, Василий понял, что это был самый лучший вариант. Если бы полк остановился, если бы люди залегли под вражеским огнем и попятились, пришлось бы идти во вторую атаку. А может быть, и в третью. Если бы они вообще взяли этот проклятый бург.

Полковник не дал людям даже пяти минут на отдых. Только воины поднялись на высотку, только выкурили гранатами последних кайсаков из укрытий, как пришел приказ окапываться. Собирать все тяжелое оружие и устанавливать на южном склоне холма. Четыре сотни заняли оборону на высоте, пять сотен расположились в окопах на крыльях позиции, и три сотни полковник вывел в запас.

Только после того, как бойцы привели в порядок позиции и расчистили стрелковые ячейки, им дали возможность передохнуть. Вендские войска, одним ударом прорвав обе линии вражеской обороны, остановились. Воинам не говорили, почему стоим, а не наступаем, не гонимся за кайсаками. Большие воеводы не считают необходимым делиться своими соображениями с простыми бойцами. Только если это нужно для поддержания боевого духа или в порядке общего осведомления о ситуации на фронте.

– А пожрать не мешает, – заметил Мазур.

Боец сидел на дне окопа, прислонившись спиной к стопке патронных ящиков. В руках он вертел стеклянную банку тушенки, рассматривал тавро на крышке.

– Хорошая мысль. Добрая. – Василий спрыгнул с бруствера и наклонился к своему вещевому мешку.

– Давай, Чудин, доставай, что у тебя есть, накрываем, – предложил Щукарь, пулеметчик, к которому десятский прикрепил Василия и Мазура.

Личностью Щукарь был неприятной, друзей у него не водилось. Не стремились люди сближаться с этим выходцем из нижних концов Новгорода. Трудно сказать, почему Щукарь пошел в армию, не для него это дело. Не может урожденный тать, не ставящий ни во что Правду и людей Правды, пойти служить. Говорят, что в один прекрасный день городовая облава загнала Щукаря с подельниками в тупичок. Почти всех положили, один Щукарь выскользнул и заскочил в попавшийся ему на пути Войсковой приказ. Там пришлось давать клятву, присягать на верность Диктатуре. Другого пути не было, только в руки поджидавших его на улице городовых.

– Раскрывай свой мешок, – нехорошо прищурился Василий, выпрямляясь. Рука потянулась к висевшему на поясе чудскому боевому ножу.

– У тебя сегодня первый бой, Чудин. Тебе и угощать. Ты не бойся, если не хватит, мы вложимся. Верно говорю, Мазур?

– Сначала сжуем твои, а потом каждый свои? – старая, как мир, блатная разводка. Маргиналы, криминалитет, ворье – дно в любом обществе одинаково. Всегда подсознательно чувствуют слабину и впиваются в горло неспособному дать им отпор. – И не называй меня Чудином, Рыбешка, – добавил Василий и сплюнул сквозь зубы.

– Яришься, это хорошо. Я таких знаешь сколько перевидал и переломал? – тать ощерился в кривой ухмылке.

– А где же тебя так сломали, что в ударники попал? – слова Василия попали точно в больное место.

– Ладно, сегодня на равных сидим, – глухо проворчал Щукарь. – Пока на равных, Василий.