Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова

Впрочем, вчера у него была очень, очень, очень тяжелая работа.

Главная составляющая его тяжелой работы спала теперь на диване в гостиной, и Архипов осторожно прокрался мимо нее, чтобы не разбудить.

На улице было тепло и весело, недаром давешний ветер нес с собой запахи тропических цветов. Асфальт высыхал, немногочисленные машины казались яркими и блестящими, и весь Чистопрудный бульвар сиял и как будто грелся под утренним солнцем, предвкушая хороший день.

Старуха-армянка помахала Архипову рукой из своей будки, и он на ходу поклонился ей. Даже металлическая цепь Тинто звенела как-то не так, как обычно.

Ничего вчера не вышло.

Хоть он и уговаривал себя, что все в порядке, все равно собственная святость полночи не давала ему спать.

Расул Магомедов испарился неведомо куда, как только Архипов открыл дверь и впустил Машу в квартиру. Даже спасибо сказать не успел – спохватился, а Магомедова и след простыл.

Могущественный джинн вернулся в свою лампу и тихо посмеивался оттуда.

Макс Хрусталев, увидав сестру, немедленно разинул рот и уставил глаза и даже мужественно терпел ее объятия и поцелуи, а потом все лез с какими-то идиотскими расспросами, вроде того, как именно и кому именно Владимир Петрович “врезал”. Восточной деликатности в нем не было и в помине.

Думая только о том, как он проведет остаток ночи, Архипов усадил спасенную “сироту” на диван, захлопотал об ужине и горячем чае, а потом оказалось, что она спит – прямо сидя, в свитере и туфлях. Когда Архипов стал подсовывать ей под голову подушку и накрывать ее пледом, она моментально повалилась на бок, подтянула ноги, и стало ясно, что никакими своими заботами он ее не разбудит, а будить ее “просто так” не позволяла совесть.

Он выдал Максу тарелку с едой и стакан сока и выпроводил на матрас “Уют-2000”.

Вот и вся романтика!

Тинто Брасс натянул поводок, сделал вид, что погнался за толстым голубем. Архипов отряхнул со лба пот.

Даже мысль о том, что, в сущности, ничего не кончилось – все осталось также неясно, тревожно и странно, как было два дня назад, – не испортила ему настроения.

Больше того – рассмотрев Добромира и его верных соратников, так сказать, с близкого расстояния, Архипов уверился в том, что к смерти Лизаветы, равно как и к смерти Маслова, они вряд ли имеют отношение.

У них был бизнес – “новообращенные” вполне добровольно отдавали им квартиры в обмен на дома в Вятской губернии, а убийства, скорее всего, очень скоро выплыли бы наружу, и налаженная, безопасная, прибыльная схема оказалась бы под угрозой.

Зачем убивать?

Проще отказаться от какой-нибудь строптивой “квартировладелицы” или “квартировладельца” и найти другого. С Машей все вышло иначе, потому что, как выяснилось, там примешивался личный интерес “просветленного”.

Ни в одном документе “Пути к радости”, которые Архипов успел просмотреть, он не нашел никаких намеков на “физическую ликвидацию”. Больше того, не существовало никаких подозрительных личностей, которым бы выплачивались большие одноразовые суммы – допустим, за эту самую “ликвидацию”. Все расходы были более или менее очевидны, и дележ прибылей был достаточно прозрачным – киллеру там не вклиниться.

Машу Тюрину напугали до того, что при одном только упоминании “Пути к радости”, глаза у нее становились бессмысленными, как у куклы, и она переставала соображать от страха. Она верила, что “они убили тетю” и непременно убьют ее.

Больше того, Лизавета тоже была уверена, что ее убьют, потому и пришла тогда к Архипову и взяла у него расписку!

Кто ей угрожал? Добромир с компанией? Вряд ли. Они должны были всячески ее ублажать, чтобы именно им, а не приемной дочери она оставила квартиру. Или все-таки угрожали?

А дальше начиналось самое непонятное – смерть юриста Маслова от удара ножом с каббалистическими символами на черной пластмассовой ручке. Смерть прямо на ковре в гостиной Лизаветы Григорьевны Огус, ныне покойной.

Откуда он взялся в гостиной? Как он попал в квартиру? Кто его убил?!

По всем признакам, сирота Маша Тюрина убить его не могла – на вокзале ее подхватили Витек и его приятель Гога, пристегнутый вчера к унитазной трубе, – эта мысль доставила Архипову неизъяснимое удовольствие – и оттащили ее в Чертаново, в гадкую квартиру на десятом этаже, и швырнули на бугристый матрас, и привязали к батарее.

Вряд ли они выпускали ее, чтобы она могла без помех прикончить юриста Маслова!

Тогда кто? И зачем он пришел в квартиру? И кто открыл ему дверь? А если он сам открыл, откуда взял ключи? И какое вообще отношение юрист Маслов имел к Лизаветиной квартире или к Маше Тюриной? Да, у него находилось завещание, которым он потрясал перед носом у Архипова и Леонида Иосифовича Грубина, но, по идее, у него должен бы иметься еще десяток дарственных и завещаний “направляемых в природу”! И что же, во все квартиры он наведывался просто так? Или он просто квартирный вор?

И еще.

Кто открыл квартиру в ту ночь, когда на сцене появился Макс Хрусталев? Он ведь как-то вошел! Кто ее открыл? Чем и зачем? Из квартиры ничего не пропало, Маша заметила бы.

Кстати, Маша уверена, что ночью ее квартиру навещали гости из “Радости”, но Архипов категорически не понимал, что именно они могли там делать? Охотиться за завещанием номер два? Так оно лежало в конторе, а не в квартире! Тогда что? Опять неведомые и загадочные квартирные воры?!

Пот уже не тек, а катился, заливал глаза.

Он должен поговорить с ней. Поговорить серьезно и обстоятельно. Вспомнить все детали. Сопоставить все мелочи.

Знать бы еще, как это делается, черт побери! Вот втравила его Лизавета!

Он повернул, перебежал через почти пустой бульвар и двинулся в сторону дома.

Вот еще что.

Он разговаривал с Лизаветой два раза – то есть два раза после того, как она умерла.

О господи!

Ладно-ладно.

Допустим, он разговаривал с Лизаветой два раза. Ну, ему так показалось. Оба раза Лизавета выражалась в своем духе, заимствованном у Добромира, благодарила Архипова за заботу о “сироте” и еще сказала нечто непонятное.

Во-первых. Каждый получает по заслугам, и никто не может быть в обиде. Это о завещании. Что она имела в виду? Что для Маши больше всего подходят картины ее покойного супруга, а вовсе не громадная квартира в самом центре старой Москвы? А вчера она опять сказала ему, что “вся ее любовь помещена в сиротку”! Выходит, сиротку-то она любила? Зачем тогда сказала, что каждому по заслугам?

Во-вторых. Вчера вечером во дворе в Чертанове всплыла еще какая-то книга. Что за книга? О чем она говорила? До этого шел разговор о струнах вселенной, на которых играет душа, а потом Лизавета перешла непосредственно к книге. Если речь идет о книге вселенной, которую читает душа, это одно дело. А если о какой-то реальной – совсем другое.