Собрание сочинений. Том 4. 1999-2000 - Юрий Михайлович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Довольно долго они жили спокойно. И вдруг как-то ночью кто-то свинтил с машин несколько зеркал и спер из салона магнитолу. Произошло все очень быстро: перекусили кабель-воздушку, и свет на площадке вырубился. В темноте воров не заметили. Шедеман Хосруевич устроил страшный разнос и вычел стоимость украденного из зарплат сторожей. Тогда, поразмышляв, Анатолич приволок большой моток кабеля и протянул его к соседнему дому. Но в течение месяца все было спокойно. И вдруг, как раз в их дежурство, снова посреди ночи погас свет. Анатолич выждал несколько минут – мол, пусть увлекутся – и врубил запасной источник: в ярком внезапном свете заметались фигурки в гимнастерках. Они бросились к ограде, но Анатолич выскочил из дежурки, скатился по металлической лестнице и громовым командным голосом рявкнул:
– Отставить! Ко мне! Бегом!
Наверное, человек в армии и в самом деле становится чем-то вроде дистанционно управляемой машины, надо только знать частоту, на которой подаются команды. Анатолич знал. К изумлению Башмакова, давно уже подзабывшего это особое армейское безволие, солдаты остановились и, словно влекомые неведомой силой, побрели к бывшему полковнику.
– Становись! – скомандовал Анатолич, когда бойцы приблизились.
Они покорно построились. Четверо. Даже автоматически разобрались по росту. Анатолич несколько раз прошелся мимо строя, приказал одному застегнуть воротник. Потом отобрал у другого большие садовые ножницы с заизолированными длинными ручками:
– Умельцы! Из автобата?
– Так точно.
– Так я и думал… Олег Трудович, записывай фамилии!
Башмаков вынул из нагрудного кармана карандашик и бланк квитанции.
– Кормят, что ли, плохо? – спросил Анатолич, внимательно оглядывая злоумышленников.
– Так точно, – вразброд ответили бойцы.
– В тюрьме еще хуже кормить будут! Матери дома дни считают до возвращения детушек, а детушки с метровыми елдами в игрушки играют. – Анатолич хищно щелкнул ножницами. – А за такие игрушки три года не глядя дают. Комбат у вас все еще Суровцев или заменился?
– Суровцев… Мы больше не будем!
– Это вы, сержант, прокурору расскажете. Девок ваших, пока сидеть будете, всех разберут и перетопчут… Командир знает, что вы сюда повадились?
– Нет, не знает… Он ничего не знает! Ничего… – испуганным хором ответили бойцы.
– Я-а-асно. Получку-то офицерам дают?
– Нет. Четыре месяца не дают.
– Злые ходят?
– Злы-ые…
Анатолич несколько раз прошелся вдоль жалкой шеренги. Бойцы стояли испуганные и следили за бывшим полковником глазами, полными мольбы. Башмакова поразило, что они даже не помышляли о бегстве. Анатолич остановился, внимательно и долго посмотрел каждому в глаза и сказал:
– Олег Трудович, не надо записывать фамилии.
Потом он достал бумажник, отсчитал сначала пять купюр, потом, подумав, одну вернул назад в кожаные складки и всунул деньги в нагрудный карман сержанту:
– Поровну. И чтобы больше здесь я вас никогда не видел – под трибунал пойдете!
– Спас-и-ибо, – нестройно пробасили бойцы.
– На здоровье, – ответил Анатолич ласково, а потом вдруг рявкнул грозно: – Ра-авняйсь! Смирн-а-а! Нале-ево! В расположение части строевым шаго-ом а-арш!
И бойцы, лупя асфальт и показательно вытягивая мыски, замаршировали к выходу. Анатолич долго глядел им вслед, а когда они скрылись за деревьями, тихо попросил:
– Трудыч, будь другом – за водкой сбегай.
Они пили до утра, и Анатолич, всегда отличавшийся завидной умеренностью в алкогольных вопросах, впервые напился в стельку. Он скрипел зубами, стучал кулаком по столу, хватал Башмакова за грудки:
– Ты мне объясни, что происходит! Что?! У меня отец в Померании погиб! Дядька без ног пришел! Мы Берлин взяли! А потом все отдали! Все!!! Армию в помойку выбросили. У этих пацанов на прошлой неделе лейтенант застрелился. Мне рассказали… Денег нет. Двое детей. Он целый день в ангаре с техникой, а жена… А что ей еще делать? Ну, плюнут ей в матку – зато детей и мужа можно накормить! Лейтенантик узнал – и из табельного шлепнулся! Знаешь, сколько таких самошлепов теперь в армии? Все время шлепаются… Эпидемия! Я ведь, когда меня выкинули после беспорочной службы, тоже хотел… Но сначала… Понимаешь, если б каждый, перед тем как шлепнуться, пошел бы и хоть одну только гниду прикончил! Хоть одну. В Кремле или еще где-нибудь… Может, все бы по-другому у нас было? Как считаешь, Трудыч?
– Н-не исключено… Но ты-то никого ведь не шлепнул!
– Никого. Не могу! Калька ни разу ни на одного мужика даже не глянула! Куда она без меня? Но за это на том свете я буду вариться в походном котле. Знаешь, здоровый такой, на колесах? А черт мне будет по башке поварешкой лупить и приговаривать: «Варись, сапог, варись, трус поганый!»
– Д-допустим… Но у лейтенанта жена-то, скажем интеллигентно, на других смотрела, а он все равно никого в Кремле не шлепнул. Парадокс?
– Парадокс-с!
– А вообще хоть один офицер хоть какого-нибудь самого завалящего демократа шлепнул?
– Не слышал.
– И я не слышал. Парадокс?
– Парадокс-с…
Потом они обнялись и пели:
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат!
Пусть солдаты немно-о-ого поспят!
– А знаешь, Анатолич, как мы в райкоме эту песню переделывали?
– Как?
– А вот так:
Комары, комары, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты орлом посидят!
А что война для комара,
Ведь комару пожрать пора…
– Вот так вы в своих райкомах страну орлом и просидели… – грустно молвил Анатолич. – Переделали!
– А вы в своих генштабах?
– И мы…
Утром, сдавая дежурство, они заплетающимися языками, перебивая друг друга, рассказали сменщикам о случившемся. Пока выпивали на дорожку, приехал хозяин: кто-то оперативно стукнул ему на пейджер. В ворота медленно вполз «Крайслер». Как всегда, показалась сначала нога, потом живот и наконец – голова с усами. Хозяин был в ярко-красном кашемировом пиджаке и галстуке-бабочке. Сквозь затемненные стекла автомобиля просматривался женский силуэт. Судя по одежде и сыто-невыспавшемуся лицу, Шедеман Хосруевич прибыл прямо из ночного клуба.
– Зачем отпустил? – сурово спросил он.
– Отпустил и отпустил, – с необычной суровостью буркнул Анатолич.
Хозяин подозрительно понюхал воздух, оценил амплитуду покачивания подчиненных и потемнел:
– Пили?
– Пили, – с вызовом ответил Анатолич.
– Чуть-чуть, – уточнил Олег Трудович.
– Я тебя уволил, – сообщил Шедеман Хосруевич сначала почему-то Башмакову, а затем продолжил кадровую чистку: – И тебя… Я думал, ты, полковник, – серьезный человек, а ты пьяный ишак!
– Кто ишак? – Анатолич шагнул к хозяину.
В это время дверь машины распахнулась, и оттуда с томной неторопливостью явилась пышноволосая девица в облегающем платье из золотистого плюша. Впрочем, какая там девица! Кожа на ее немолодом уже лице была ухожена до лоснящейся ветхости, глаза ярко накрашены, а светлые волосы кудрились с неестественной регулярностью. «Парик», – догадался Башмаков.
– Шедеман, – она топнула ногой, обутой в черный замшевый ботфорт, – хватит, поехали!
Если бы не голос, Олег Трудович так, наверное, никогда бы и не узнал в этой Шедемановой подруге Оксану – свою первую «недолетную» любовь. Они встретились взглядами. Да, это были те же глаза – светло-голубые, но только уже не лучистые, а словно бы выцветшие. Оксана равнодушно скользнула взглядом по Башмакову, не узнавая, передернула плечами и повторила:
– Поехали домой! Я хочу спать, я устала…
– Поехали. – Шедеман Хосруевич покорно стал затрамбовываться в машину и, багровея от неравной борьбы с животом, прохрипел: – Больше я вас здесь не видел!
– Да пошел ты, чурка долбаная! – ответил Анатолич.
Машина уехала.
– Не узнала! – облегченно вздохнул Башмаков.
Они отправились домой, прихватив по пути еще бутылку. Русский человек последователен – он должен напиться до ненависти к водке.
– При советской власти хрен бы ты водку в восемь утра купил! – высказался Анатолич, оглаживая поллитру.
– Это точно. А жить было все-таки веселее! Парадокс?
– Парадокс-с. Идем ко мне!
– А Калька ругаться не будет?
– Нет, не будет.
– Парадокс?
– Никакого парадокса – мы войдем тихонько, она и не проснется.
Дверь Анатолич открывал старательно тихо, пришептывая:
– Без шума, без пыли слона схоронили…
Калерия в длинном черном халате с усатыми китайскими драконами встречала их на пороге.
– Ого! – сказала она, оценивая состояние мужа. – С горя или с радости?
– С горя. Нас уволили, – сообщил Башмаков.
– Понятно. Спать будете или допивать?
– Честно? – Анатолич посмотрел на жену долгим любящим взглядом.
– Честно!
– Допивать.
– Хорошо, я сейчас закуску
