Не гаси свет - Бернар Миньер

— И это все? — спросила она. — Все, что у вас есть? Смутные подозрения? Вы ради этого меня потревожили?

Тон ее изменился, стал язвительно-резким, и Мартен понял: «Если не найду нужных слов, она закроется». Он достал из кармана магнитный ключ от гостиничного номера, фотографию и подтолкнул их по столу к Миле.

— Что это? — удивилась она.

— Это вы их мне послали?

Несколько мгновений женщина смотрела на предметы — и явно ничего не понимала.

— Ключ и фотографию мне прислали по почте… — объяснил Сервас. — Они вам что-нибудь говорят?

Болсански долго рассматривала ключ, а потом постучала пальцем по снимку:

— Конечно. МКС, Международная космическая станция… А это что такое?

— Ключ от номера, где покончила с собой Селия Яблонка. Вы никогда не были в этом отеле с Леонардом Фонтеном?

Хозяйка дома еще раз взглянула на карточку и молча покачала головой:

— Ни с ним, ни с кем бы то ни было другим…

— Некто, пожелавший остаться неизвестным, сначала прислал мне этот ключ, а потом фотографию. А еще были письма, побуждавшие меня снова открыть дело о самоубийстве Селии Яблонки. Единственное связующее звено между ключом и фотографией — Леонард Фонтен.

— Объясните…

— Леонард Фонтен был любовником Селии Яблонки. И работал на МКС.

Наступила тишина. Мадемуазель Болсански могла прервать разговор, отказаться пустить его в свое прошлое. Внезапно справа от Серваса слабо скрипнула дверь. Он повернул голову и увидел, что в коридоре (войдя в кухню, сыщик его не заметил) появился маленький мальчик в красно-синей бархатной пижамке. Выражение лица Милы изменилось: она протянула руки, и малыш забрался к матери на колени и прижался щекой к ее груди. Болсански поцеловала сына в пушистую макушку:

— Поздоровайся, милый.

— Привет, — сонным голосом произнес ребенок и снова сунул большой палец в рот.

— Привет, меня зовут Мартен, а тебя? — обратился к нему полицейский.

— Тома.

— Рад знакомству, Тома.

«Ему не больше пяти…» — подумал майор. У мальчика были светлые шелковистые волосы, карие — материнские глаза и кукольное личико с не оформившимися до конца чертами.

— Ты меня уложишь, мамочка? — повернулся он к Миле.

— Прошу меня извинить, — сказала та своему гостю, — я на минутку.

Женщина увела сына, и сыщик услышал, как они тихо переговариваются.

Его что-то беспокоило. Память подала знак. Тома кого-то ему напоминал. Лицо, которое он совсем недавно видел — вживе или на фотографии. Мартен напрягся — и понял. Открытие высветило неожиданные перспективы, значения которых он пока оценить не мог.

— Сколько лет вашему сыну? — спросил Сервас, когда хозяйка дома вернулась.

— Пять, — сказала она.

«Две тысячи восьмой год», — быстро подсчитал майор. Болсански смотрела на него и как будто догадывалась, о чем он сейчас думает.

— Вы считаете, что женщина покончила с собой из-за Лео? — спросила она.

— Я в этом уверен. Думаю, были и другие. Не одна, не две, а гораздо больше, учитывая возраст Фонтена… Проблема в том, что осудить одного человека за самоубийство другого нельзя, даже если он виноват в жестоком обращении, а вот за преступление посадить можно — пока не истек срок давности…

Мила кивнула.

— Вы пострадали в две тысячи восьмом году, — не торопясь продолжил сыщик. — Побои и сексуальная агрессия — преступление, срок давности по которому истекает через три года; изнасилование — другое дело, за такое нарушение закона человека можно преследовать десять лет. Вопрос в том, имело ли место преступление…

Он внимательно посмотрел на свою собеседницу. Та выдержала его взгляд и снова кивнула.

— Если вы расскажете, что именно с вами случилось, я пойму, где искать, с какими службами связаться, какие дела изучить… — продолжил майор.

Женщина не отвечала, и Сервас решил не давить, дать ей время обдумать его слова.

— Рассказывать я ничего не стану, — произнесла она и конце концов. — Просто не могу. Это выше моих сил…

— Ясно…

— Вы действительно думаете, что сумеете его прижать?

— Зависит от того, что я раскопаю…

— Но шанс есть?

— Я довольно хорош в своем деле.

Мадемуазель Болсански в третий раз кивнула, выражая согласие с его словами.

— Думаю, да.

— В каком смысле — да? — не понял ее Мартен.

— В том, что вы и вправду неплохи… Я дам вам кое-что, если пообещаете не разглашать полученную информацию.

— Конечно…

Хозяйка встала и вышла из комнаты. Через минуту она вернулась и положила перед ним толстый томик в кожаной обложке, перевязанный лентой. Личный дневник… Почерк очень аккуратный. Дата первой записи…

— Когда вы его вели? — уточнил полицейский.

— В тот год…

— Здесь всё?

— Да.

— После того происшествия вы больше не летали в космос? Вас уволили?

— Дали понять, что я теперь персона нон грата. Заявить об изнасиловании было все равно что совершить изнасилование. Классическая схема: возможно, вы своим поведением дали повод…

Сервас медленно выдохнул:

— Значит, изнасилование имело место?

— Все гораздо сложнее… Там все есть. — Мила кивнула на дневник. — И помните — вы дали слово.

— Могу поклясться еще раз, если хотите.

— Не стоит. А теперь, если позволите, я пойду и прочту сыну историю на ночь.

Мартен встал, сунул дневник под мышку и вдруг улыбнулся:

— Какую историю?

— «Маленького принца».

— «Моя звезда будет для тебя одной из звезд, — процитировал полицейский. — Поэтому ты полюбишь смотреть на них. Все они станут твоими друзьями».

В глазах Болсански мелькнуло веселое удивление.

— Кто отец Тома? — осторожно спросил сыщик.

— Вы догадались, не так ли? — с вызовом бросила женщина. — Мой мальчик похож на него…

— Он отказался признать сына?

Мила кивнула с задержкой в полсекунды.

— Почему? — не удержался Мартен еще от одного вопроса.

— Читайте, майор… До свидания.

28. Интермеццо

Она разделась, почистила зубы, натянула пижаму и вернулась в комнату. Игги спал, втянув голову в дурацкий пластиковый воротник. Из окна в комнату проникал бледный свет. Кристина отдернула штору, и луна улыбнулась ей из-за Капитолия. «Интересно, что сейчас делает Макс? Тоже спит, закопавшись в коробки?»

«Твой единственный союзник. Бездомный… А тебе не приходило в голову, что за всей этой историей стоит именно он? Судя по всему, не приходило».

Кристина взглянула на две таблетки в своей ладони и на стакан воды в другой руке. Проглотив лекарство, она заперла дверь и прислушалась к шагам в коридоре. Ее жизнь все больше напоминала существование затравленных людишек, которые прячутся по норам, как крысы… Сколько времени ей придется прятаться? Мать настояла на том, чтобы оплатить проживание в гостинице, но нельзя же, в самом деле, жить здесь до бесконечности! И вообще Макс прав: этот тип не ослабит хватку, не отстанет от нее.

Они с матерью встретились в баре отеля, выпили кофе. «Ты ужасно выглядишь, постарела на десять лет за несколько дней…» — заметила Клэр. Слава богу, у нее, как всегда, было полно дел — фитнес, маникюр, педикюр, массаж лица, массаж горячими камнями, парикмахер, психоаналитик… Встреча с журналистом, пишущим статью «Что с ними сталось?», встреча с председательницей благотворительного общества и с тренером по развитию личности, посещение мастерской арт-терапии, распродажа… Остаток дня Кристина бродила без всякой цели в поисках хоть какой-нибудь идеи или решения. Может, стоит попросить приюта в убежище для жертв домашнего насилия? Она брала интервью у его директрисы, и та наверняка не откажет. Но проблема в том, что ее никто не бил. Пока… Кроме того, сотрудники приюта наверняка звонят в полицию, желая удостовериться, что к ним обратилась жертва насилия, а не мифоманка. Наверное, стоит поставить себе пару синяков, чтобы выглядело поубедительней. Штайнмайер всерьез обдумывала такую возможность… Потом она зашла в магазин, где торговали огнестрельным и холодным оружием (даже саблями и японскими мечами-катанами), тазерами, электрошокерами и газовыми баллончиками. От жирного продавца ужасно воняло потом. Когда он подошел, ей в голову пришла мысль, что подобные типы запросто могут обидеть беззащитную женщину. О, конечно, не следует судить о людях по внешности, но с тех пор, как выяснилось, что мир — это ад для самых слабых и уязвимых, журналистка усомнилась в принципе презумпции невиновности и с каждым днем становилась все вульгарней, агрессивней и нетерпимей.

«Добро пожаловать в джунгли, старушка…»

Лекарства подействовали — ее клонило в сон. Она не знала, что станет делать завтра, и уж тем более — послезавтра и на следующей неделе. У нее не было убежища — совсем как у старины Ричарда Кимбла.[60] Даже голову негде приклонить…