Самшитовый лес - Михаил Анчаров

— Что значит прямых? — спросил Сапожников. — Материальных, что ли?

— Да.

— А косвенные?

— В основном мифы, сопоставления культур по обеим сторонам Атлантического океана, некоторые геологические данные… В общем, мифы.

— Интересное дело, — сказал Сапожников. — С каких пор на следствии разбирают одну версию?

— Ну, это в кино проверяют все версии, — сказал Аркадий Максимович. — В науке все тоньше. Темпераменты. Авторитеты.

— Ладно. Об этом потом, — сказал Сапожников. — Значит, доказательства надежные только материальные?

— Они неопровержимы.

— Ну да? А шведская спичка? — сказал Сапожников. — Рассказ Чехова. По спичке искали убийцу, а нашли прохиндея, которого любовница в бане заперла. И потом — почему мифы после Шлимана, который Трою откопал, считаются ненадежным источником?

— Этого никто не знает, — сказал Аркадий Максимович. — Религия все-таки.

Много людей примчалось в Пантикапей в то лето буйного ветра. И Аркадия Максимовича совсем оттеснили — как казалось. Но Сапожников заметил, что Аркадий Максимович сам тушуется и уходит в тень, когда вся археология допрашивала бульдозериста Чоботова — да что, да как, да где лежали черепки от того греческого горшка, да кто первый увидал те черепки. — Чоботов или, может быть, Мишка Грек, непутевый мужчина?

А Мишке Греку попервоначалу понравилось, что вокруг него такой шухер, но потом и он сник.

— Аркаша! — кричал он Аркадию Максимовичу поверх лысых и кудрявых голов. — Чего они хочут от меня! Я уже раскололся давно! Гражданин доктор наук, не тискайте меня. Не брал я те черепки, их Вася Чоботов выколупал своим могучим бульдозером из глубин земли, а я в другую сторону глядел! Товарищ участковый, подтвердите, что я уже полтора года правдивый.

— Не хулигань, Миша, не хулигань, — говорил начальник. — Я тебя вот как знаю.

— Аркаша! — кричал Миша Грек. — Выручай! Прошу как специалист специалиста!

Но Аркадий Максимович уходил в тень и вел себя странно.

— Что с вами, Аркадий Максимович? — спросил его Сапожников. — Почему вам не нравится вся эта история?

— А вы не допускаете, что это подделка? — спросил Аркадий Максимович.

И посмотрел на Сапожникова неподвижными глазами Вот так номер:

— Я не археолог, — сказал Сапожников. — А вы допускаете?

Аркадий Максимович не ответил, а все только смотрел.

— Я разговаривал с реставраторами, — сказал Сапожников, — их пока ничего не смущает.

— Не смущает, не смущает, не смущает… — бормотал Аркадий Максимович и смотрел неподвижно, невыразительно, как в зеркало.

Сапожников не торопил его. Захочет — скажет.

И правда сказал.

— Я в девятом фрагменте разобрал имя, — и задохся, — разобрал имя Спартак.

— Савмак, — сказал Сапожников, который уже был в курсе, что нашли документ очевидца первого народного восстания на территории нашей родины, — Сав — мак.

— Нет… Спартак, — сказал Аркадий Максимович. — Есть сведения, что Савмак был фракиец и Спартак был фракиец царского рода.

— Ну и что?

— А первого босфорского царя звали Спартак. И еще были цари с таким именем. Вся династия называлась Спартокидами. Это все здесь было, в Керчи, где мы сейчас с вами на асфальте стоим. Пойдемте на уголок по рюмочке выпьем.

— По рюмочке мне мало. И потом, я пью только вечером, — сказал Сапожников. — Вы что же, предполагаете, что Савмак и Спартак одно лицо?

— Я вижу, вас ничем не удивишь, — сказал Аркадий Максимович. — Нет, не одно лицо, года не сходятся… Восстание Спартака было на тридцать лет позже восстания Савмака. Савмак Спартаку в отцы годится. Что?

— Вы сказали, что Савмак Спартаку в отцы годится.

— Не морочьте мне голову, слышите? — бледно улыбнулся Аркадий Максимович. — Не морочьте мне голову.

— А чего вы, собственно, испугались? — спросил Сапожников. — Либо Спартак сын Савмака, либо нет. Что-нибудь одно подтвердится.

— Чудовищно, — сказал Аркадий Максимович. — Чудовищно.

— Не понимаю вас, — сказал Сапожников.

— Невозмутимость ваша чудовищна! — сказал Аркадий Максимович. Ну, если вы такой невозмутимый, то я вам скажу, какое слово я прочел в тринадцатом фрагменте… Поклянитесь мне, что до конца реставрации вы никому об этом не скажете.

— Да не мучайте вы себя. Говорите, — сказал Сапожников. — а то вас разнесет.

— Да, разнесет, — сказал Аркадий Максимович и улыбнулся светло и отрешенно, как будто вышел ранним утром на загородное шоссе и с обочины до него долетел запах земляники. — В тринадцатом фрагменте я прочел слово… я несколько раз проверил себя, и это был не сон и не описка. Я прочел слово "Атлантида".

— Забавно, — сказал Сапожников.

"…Ксенофонт был в то время уже другом одного человека из племени Танаитов, который был сыном управляющего рынком, где продавали рабов. И потому Ксенофонт носил хорошие одежды. Но он все так же любил снимать сандалии и ступать по мягкой пыли посредине дороги. И сердца людей холодели от бессильной ненависти, когда люди видели, как при каждом шаге пыль поднималась фонтанчиками между пальцами его коротких ног. Потому что много людей уже делали то, чего хотел он. Хотя каждый из них думал, что делает нечто против его желания.

— Отец, почему, ответь, все идет на пользу этому пришельцу? — спросил я однажды своего отца.

— Потому что он умеет вызывать ненависть к себе, — ответил отец. — Мы ненавидим его и хотим поступить наперекор его желаниям. А когда поступаем так — оказывается, что он именно этого и добивался.

— В таком случае надо поступать так, как он хочет…

— Он всегда хочет того, что нам во вред. А кто же решится поступить себе во вред?

— Но ведь, когда мы идем наперекор его желаниям, вред для нас еще больший? — сказал я.

— Ослепленные ненавистью, мы не видим этого своего будущего.

— Значит, он знает наше будущее? — спросил я.

— Он знает нас…" Все устали до чертиков и поэтому встречать Глеба посылали Сапожникова. Но потом доктор Шура тоже решил пойти, и остальные вдруг сразу согласились, что это правильно. И Сапожников понял — мало чести Глебу, если его будет встречать Сапожников. А потом еще кто-то потянулся, но третьего Сапожников не запомнил. Получилась некая процессия. Вот мера отношения к Глебу — три человека, его должны встречать, меньше нельзя, больше — демонстрация пылких чувств, а все очень боялись преувеличений и любили достоверность.

Ай-яй-яй, какие красивые цветы купил доктор Шура на горке у кафе для встречи Глеба, а Сапожников чуть было не испортил все дело, когда хотел добавить еще большой георгин.