Преступление - Ирвин Уэлш

— А по-моему, нет тут никакого охотника, — продолжал Гиллман, качая головой. — Есть только перезрелый хмырь, который живет со своей мамашей.

Ты не мог этого вынести. Ты подскочил, бросился вон, вниз по лестнице. Ты снова испытывал стыд перед педофилом. Тоул побежал за тобой, нагнал на крыльце. Под порывами жалящего ветра босс разразился речью о хорошем парне, хорошо выполнившем свою работу. О том, что не надо следовать примеру Робертсона и скатываться по наклонной. А после прошептал:

— Тебя засекла камера видеонаблюдения — ты выходил из одного ньюкаслского бара, где наркоту продают.

— Босс, но я...

— Тихо, Рэй. — Тоул по-змеиному повел головой. — Я обо всем позабочусь. Никому ни слова. Я договорился с Мелиссой Коллингвуд, она ждет тебя на консультацию. Официально у тебя отгулы, до особого распоряжения. Иди-ка ты к Труди.

Ты кивнул, доплелся до конца Коумли-бэнк-авеню, взял такси до паба «Джини Дине». В голове вертелась одна мысль: и не принял в расчет видеокамеры в торговом центре, рядом с забегаловкой. А они там есть, возле туалетов и над кассами на случай ограбления или нападения на работников. Я вообще не думал о вечере накануне похищения. Почему? Потому что я думал об Анджеле — какая она грязная, ленивая корова, отравила родную дочь дерьмом из обжорки.

Вот ты и пошел в бар, в который нередко заглядывал с Роббо и парой-тройкой других измочаленных, циничных полицейских. Встретил знакомых и выпил много водки, а последней каплей стала сальная острота.

18 Отчаянный Ч.1

Леннокс едет назад, к Мексиканскому заливу, держит скорость восемьдесят миль в час, кондиционер выключен, стекла опущены, в салон врывается запах ночи, Леннокс сворачивает с фривея на сорок первый хайвэй, а с него — на узкое Шоссе, ведущее в Болонью.

В свои тридцать пять Леннокс остро чувствует бег времени, травлю лет. Период с двадцать восьмого по тридцать четвертый год теперь кажется статичным, этакой желанной передышкой после двух десятилетий потрясений на пределе, тридцать же пятый год ознаменовался квантовым скачком в пресловутый средний возраст. Взвинченный Леннокс вычисляет дату следующего катаклизма в одной отдельно взятой душе, против воли тешится подробностями. Теперь, наверно, надо поднять взгляд, сквозь темные кроны узреть усеянный звездами купол, проникнуться величием, но Леннокс предпочитает отслеживать многочисленные повороты шоссе — американские хайвэй, предательски просторные, заявляющие свои права на новую жертву, не вызывают у него доверия. Сосредоточенность появилась в ответ на усталость. Есть и другая причина. Здешние небеса вводят во искушение — звезды ближе, они словно застывшие гроздья фейерверка, они оценивают, щурятся, подмигивают.

Воздух у поверхности земли почти липкий — влажность высокая; густой шелест пальм говорит об усилении ветра; дорога делает поворот, еще более крутой, чем предыдущие. Внезапно справа, в мерцании огней и огоньков, прямо из мангрового болота поднимается город. 

Леннокс едет к бухте, пристань теперь слева от него. В воде дробятся отражения тусклых уличных фонарей, звезды заметно побледнели, небо чернильно-синее, из неоднородной тьмы, с севера, на передний план выступили грозовые тучи с подсветкой. Они движутся над болотами, гонят ветер из мангровых зарослей, надвигаются, меняют формы на все более зловещие.

Леннокс спешно, не выбирая места, паркуется, видит Четову яхту, пришвартованную под фонарем. Вылезая из машины, замечает в освещенном дверном проеме фигуру смотрителя пристани.

— Еще бы чуть — и не застали бы старину Чета, — говорит Дон Уинтер, поигрывает связкой ключей, косится на яхту. — Он, представьте, собрался в долгое плавание. Аж к Флорида-Кис, а то и на самые Багамы. Запасся как следует — я лично его снабдил, — хихикает смотритель. — Ох, неспроста все это.

— Кто еще на борту?

— Вроде никого. — Словоохотливый смотритель пускается в пространные разглагольствования, но Леннокс уже резко развернулся и бежит к яхте. Ступает на сходни, смотрит вниз — вода маслянистая, с отливом — готовится прыгнуть на борт.

Темно, однако из каюты прорывается свет. Леннокс поднимает взгляд — и наталкивается на Чета Льюиса. Взаимный столбняк — ни один не ожидал появления другого.

— Леннокс? Что... что вы здесь делаете?

— Я одну вещь забыл, — цедит Леннокс и без приглашения проходит в кухню и далее, в столовую. «Идеальная невеста» с загнутыми уголками лежит на столе, там, где Тианна ее оставила. К журналу явно не притрагивались. Ленноксу сейчас даже глянцевая улыбка на обложке мила. Он хватает журнал. Вдруг

замечает, что дверь в большую каюту закрыта. Открывает ее, заглядывает. Никого. Леннокс поднимается по дубовым ступенькам, на заднюю палубу.

Перед ним дрожащий Чет; ветер крепчает, но влажность все еще высокая, душно, тепло. С чего бы Чету трястись?

— Видно, ценный экземпляр, раз вы за ним вернулись. — Чет кивает на журнал.

— Ну да, ценный. А погода-то меняется, — замечает Леннокс, глядя на небо.

-  Прогноз не из самых скверных. Дождевые облака должны пройти стороной, — рассеянно отвечает Чет. — Тианна в порядке?

Леннокс чувствует укол совести. Он совсем забыл о Тианне.

— Ну да. Она с моими друзьями.

— Хорошо, — бормочет Чет.

Леннокс чувствует легкий зуд в руке. Хлопает журналом по свежему загару, приканчивает комара, тяжелого от его крови, цедит: «Тварь».

— Со временем привыкнете, и вообще, наши комары малярию не переносят.

— Я не собираюсь торчать здесь и ждать, пока привыкну.

Один вопрос, — произносит Леннокс, хотя и знает, что полицейские одним вопросом не ограничиваются. — Ланс Диринг бывал на вашей яхте?

Прежде чем последнее слово срывается с губ, до Леннокса доходит: Чет смотрит поверх его плеча. В следующую секунду из-за спины, с лестницы, слышится шорох шагов. Среагировать Леннокс не успевает — на него обрушивается удар, ощущение, будто ему решили выбить зубы через затылок. Леннокс падает ничком, пытается остаться в сознании, но оранжевый взрыв в мозгу сменяется чернотой. Сопротивляйся, не раскисай, твою маты Он ничего не чувствует, видит только полупереваренного красного луциана и жареную картошку, извергшихся из его глотки. Кто-то садится сверху, тычет Леннокса лицом с его же рвоту. Он не в силах сопротивляться; он — марионетка с обрезанными нитями. В затуманенном сознании всплыли два имени — Диринг и Джонни. Запястья чем-то стягивают. Рыболовной леской? Берутся за лодыжки. Леннокс зажмуривается, скрипит зубами. В горле спазм, Леннокс считает про себя, надеется на передышку, которая позволит ему либо сглотнуть, либо отрыгнуть. В следующую секунду ощущение у него такое, будто он вдыхает через дыру в груди.

В глазах проясняется, Леннокс подтягивает колени к подбородку, осматривает лодыжки, убеждается, что не ошибся насчет лески. В поле зрения возникает силуэт стриптизерши и слоган «Поддерживаю матерей-одиночек» — это над Ленноксом навис Джонни. Помимо футболки на нем брюки из полиэстера. Ленноксу удается сфокусировать взгляд; напрасные усилия, Диринга тут нет. Есть только голубой логотип «Идеальной невесты», улыбающейся теперь из Ленноксовой рвоты.

В руках у Джонни огромный ржавый гаечный ключ, Джонни рычит на Чета. Леннокс не может разобрать слов. В черепной коробке пульсирует кровь, в ноздрях, в горле застрял запах рвоты. Леннокс дышит как паровоз. Пульсация, запах, одышка мешают сосредоточиться на главном. Леннокс опускает голову на доски, закрывает глаза, лежит без чувств, без движения, кажется, не один час; когда же открывает глаза и видит, сколько теперь до пристани, прикидывает, что провел в таком состоянии всего несколько минут.

Пытается сглотнуть. Слюна не поступает в пересохшие горло и рот. Голова гудит, барабанные перепонки вот-вот взорвутся, рубашку пропитала горькая вонь блевотины. Шейные сухожилия натянулись, будто Ленноксов череп — из свинца. В запястья впилась леска, не дает вытереть пот, разъедающий веки. Леннокс понимает, что его привязали к скамье на корме. Вон он, Чет, за штурвалом, правит в открытое море. Бывший налоговый инспектор избегает смотреть на Леннокса, будто вид его унижения — слишком тяжкий крест.

Леннокса охватывает ужас. У него, расследовавшего смерти при невыясненных обстоятельствах, ни малейшего желания стать частью этой статистики. Полицейские хотят знать, что погибший ел, носил, пил, читал, с кем дружил, с кем работал и с кем и в каких позах занимался сексом. Полицейские залезают под ногти, в рот, в анус, в желудок, ощупывают гениталии. Затем берутся за ваш почтовый ящик, дневник, электронные письма, банковские счета и вклады и не успокаиваются до тех пор, пока не составляют себе о вас представление более четкое, чем ваше собственное. Леннокса всегда мучительно оскорбляла мысль, что его душе придется стать свидетельницей надругательства над его же бренными останками.