Путь Владычицы: Дорога Тьмы (СИ) - Эфф Юлия

— Ох, доннина, гости к вам прибудут скоро, и… верно, кто-то важный, я гостя разглядеть не могу…

— Наверное, Инграм несёт обещанный свадебный пирог, — новость не насторожила Кайю.

Брат только утром заглядывал в гости, перед свадебным обрядом Солвег и малерийца. Это даже хорошо получалось, что у Кайи пока не было крыльев тьмы, иначе пришлось бы лететь на обряд, который потребовали малерийские принцы. Горан посмеялся: раз за Кайу клятву о не нанесении вреда даст Лотта, продолжающая отыгрывать роль младшей принцессы, то сама Кайа рано или поздно сможет глотнуть кровушки новых светлых родственничков…

— О нет, моя доннина, это не дон Инграм! — нянькин голос, и вправду, показался озабоченным. Она замолчала, продолжая приглядываться, а потом ахнула так громко, что Кайа подскочила на кровати и рефлекторно прижала к себе малыша.

Теперь даже с кровати было видно, как темнеет воздух за распахнутыми створками. Нянька бросила тряпки и торопливо попыталась закрыть окно. Не успела — в комнату ворвалась удушающая тьма, покрутилась воронкой, принюхиваясь, и обрушилась на Кайю, инстинктивно повернувшуюся к ней спиной, чтобы защитить младенца.

Почти мгновенно распахнулась дверь в комнату — на пороге возник Йоран с короткой секирой и вытаращил глаза.

Тьма вгрызалась, крутилась голодной кошкой вокруг юной доннины. Малыш размахивал ручками на самом краю кровати, но тьма его не трогала и лишь наваливалась на фрейю, пока полностью не погрузилась в тело, пряча свои щупальца под кожей.

И Кайа корчилась, преображаясь в подобие королевских сущностей, что периодически появлялись на Утёсе — скрывать свои грехи или навещать тех, кто прилетал прятаться от суда морали.

Шли минуты, юная доннина становилась донной, тьма невиданной силы ломала её тело, отращивая крылья — слишком быстро, не так, как положено — через семь жертвоприношений.

— Чего стоишь, дурень? — прошипела нянька охраннику, пятясь к двери и только поглядывая на орущего малыша, но не осмеливаясь забрать его, — беги к хозяевам! Напиши, мол, Тьма пришла раньше, чем они ждали…

Мужчина тряхнул головой, прогоняя от себя ужас наваждения, и исчез за дверью.

Нянька же не уходила: за всю свою жизнь она насмотрелась всякого. До тех пор, пока не отошлют, она будет полезной. И сейчас, кажется, исполнится её пророчество — Тьма успокоится во фрейе, та очнётся и…

— Пить! Воды! — прохрипела Кайа, разметавшись на кровати и, не замечая того, спихнула на пол младенца, который, по счастью для него, скатился по сползшему покрывалу. Аша мгновенно оказалась рядом и легла сверху, закрывая собой.

Нянька бросилась к столу, подхватила кувшин, успела поднести его к госпоже. Трясущиеся руки с отросшими когтями вцепились в глиняные бока — Кайа выпила всю воду и лишь тогда пришла в себя.

Теперь хныканье младенца привлёкло к себе её внимание. Кайа не встала — тьма подняла её над ложем, вынесла на середину комнаты. Перед тем как перевести взгляд по направлению к малышу, новоиспечённая фрейя осмотрела свои расправляющиеся крылья и только затем поморщилась:

— Ты не можешь его успокоить?!

Нянька растерялась, опасливо приблизилась, подняла малыша, от прикосновения захлебнувшегося жалобным всхлипом, и протянула его к фрейе:

— Мне выйти, моя донна?

Кайа наклонила голову, рассматривая малыша по-новому, как будто только что узнала о его существовании. Хотела было сказать, что не голодна, но за неё это сделала тьма — алчно плеснулась вперёд, по привычке. Не потому что плод любви выжигал некогда её, а по привычке, сохранившейся в памяти фрейского рода.

Малыш замолчал, узнавая мать в клубящемся сером мареве, всхлипнул снова, содрогаясь от только что перенесённых страданий, и попытался улыбнуться. Тьма отпрянула.

— Тварь! — прошипела то ли Кайа, то ли Тьма за неё. — Тебя для чего приставили, глупая тварь?! Чтобы ты позволила сыну этого мерзкого отродья задержаться во Фрейнлайнде?!

Нянька охнула, упала на колени, воздевая над собой ребёнка:

— Простите, моя донна! Я пыта…

Тьма не дала шанса оправдаться. Её щупальца вырвали младенца, и новая хозяйка чиркнула рукой, рассекая горло пожилой женщины, служившей верой и правдой двум поколениям фрейев.

Кайа отлетела к окну, не обращая внимания на хрипящее умирающее тело.

— Мерзкое отродье! — щупальца поднесли притихшего малыша к лицу новой Кайи. — Похож на него… Знаешь ли ты, отродье, что твой отец не пожалел никого? Не пожалел меня… О! Он дорого заплатит за свою ошибку. Но сначала…

И вдруг малыш засмеялся. Лицо Кайи дрогнуло.

21. Союз Света и Тьмы

Как только королева подняла в воздух Кайю и унеслась с нею, Аша спрыгнула с рук Дыва и бросилась было следом, но была схвачена за хвост.

— Куда ты, пиявка? Темно! В расщелину свалишься! — удерживая её, изворачивающуюся и шипящую, под хмурые взгляды собравшихся объяснял он. — Я тебя утром сам туда отвезу… Аша! Чтоб тебя шархалы взяли! Проклятье!..

Он её выпустил и в свете факелов, бранясь, рассмотрел исцарапанные в кровь руки. Кошка, как ни странно, сразу успокоилась.

Случившемуся на жертвенном помосте было одно точное объяснение: по каким-то причинам Кайа пока не могла принять Тьму. Марна и Солвег ухмылялись, Король коротко поблагодарил главного гвыбода и улетел вслед за за супругой. Одно было хорошо — Тирезия осталась жива. Рыжая Лотта, рыдая, уже бежала к младшей сестре и помогала отвязать её, затем увела к себе Тири, поникшую и бормочущую сожаления о том, что не принесла себя в жертву Тьме.

«Ничего, очистится от дурмана и всё будет хорошо», — удовлетворённо подумал Дыв, позвал Ашу и, уклонившись от свидания с Солвег и Марной под предлогом усталости, ушёл к себе. День, и правда, получился нервный.

Едва добрался до шатра, прилёг на кровать, укрываясь меховым покрывалом из шкур — и провалился в крепкий сон. Аша забралась под шкуру и скоро замурчала, согреваясь. Но зимний шатёр, даже накрытый шерстяными коврами, без горячего костра в очаге не спасает от холодных осенних ночей. Поэтому раскрывшийся во сне Дыв проснулся, замёрзнув.

Пришлось вставать и разжигать очаг. Попутно повесил котелок с отваром над огнём. Аша, как капризная и дорогая женщина, солидарности не проявила, осталась нежиться под мехом северного арсвена. Ночь, одиночество, горячий отвар и тишина уснувшего племени, с недавних пор состоящего из восточных и западных диких, растревожили мысли, которые давно не хотелось ворошить. Но пришла Кайа и перевернула всё с ног на голову. Теперь Дыв-Исак ни в чём не был уверен.

Отец в последний раз, когда попенял сыну его распущенное поведение, завершил так свой монолог:

— Истинная любовь требует тишины и нежности. А ты размениваешь истинный дар Света на шалманских дев. Ты сам себя накажешь, сын! Придёт время, и ты пожалеешь о том, что не научился любить и выбирать.

Скажи кто Искаку год назад, что однажды он влюбится в девушку, которая не будет похожа на утончённых Кар-Эйрских красавиц, темнокожую и с чешуистым рисунком по всему телу, пьющую кровь на ужин и презирающую простые правила чистоты… Исак бы не просто посмеялся, навалял бы этому «пророку» от души. Но вот поди ж — думает о маленькой наивной ящерке, и сердце болит.

Кайа менялась, будто хотела стать достойной его представлений о любимой женщине. После гибели Торвальда её кожа заметно посветлела, чешуйки отвалились. Шутившая поначалу над желанием Дыва мыться каждый день, перед своим посвящением попросила горячей воды ополоснуться, да и пришла ведь чистая, пахнущая горной водой. Во время семейных застолий крови не пила, призналась по секрету, что от крови её начало тошнить. В постели не была распущена и груба, как сёстры. Жадно впитывала поучения Дыва и старалась им следовать. Не всё было потеряно для её души. И предложение сбежать прозвучало искренне, ибо она сама не хотела убивать.

Так, может, в этом и была судьба неразумного кар-малерийского принца — спасти принцессу от лап Тьмы? Кто знает, как изменилась бы Кайа, окажись в Кар-Эйре? Во время сна, если рядом не было любопытной Аши, Дыв снимал браслет и «подливал» в Кайю светлую магию, чувствовал: Тьма не просто отступает или затаивается — уходит. А рядом с Источником Света и подавно бы стёрся ящерский рисунок.