Самые знаменитые ученые России - Геннадий Прашкевич

Изучая качественные отличия высшей нервной деятельности человека и животных, Павлов выдвинул учение о двух сигнальных системах: первой – общей для человека и животных, и второй – свойственной только человеку. Вторая сигнальная система, считал Павлов, находясь в неразрывной связи с первой, обеспечивает у человека образование слов – «…произносимых, слышимых и видимых». Слово является для человека сигналом сигналов, считал он, именно эта вторая сигнальная система допускает отвлеченные понятия. Собственно, при помощи второй сигнальной системы осуществляется высшее человеческое отвлеченное мышление.

В работах «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. Условные рефлексы» (1923) и «Лекции к работе больших полушарий головного мозга» (1927) Павлов подвел итог многолетним исследованиям и дал полное систематическое изложение своего учения о высшей нервной деятельности.

О последних годах жизни Павлова сохранилось множество свидетельств, как серьезных, так и веселых.

«…В 1923 году, – рассказывал Э. А. Асратян, – Павлов впервые после продолжительного перерыва в поездках за границу приехал в США вместе с сыном Владимиром Ивановичем, физиком, отлично владевшим английским и другими европейскими языками. Многочисленные друзья и поклонники Павлова встречали их исключительно радушно. Проведя несколько дней в Нью-Йорке и посетив ряд научных учреждений, в частности институт Рокфеллера, биологическим отделом которого руководил бывший ученик Павлова по Военно-медицинской академии доктор Ф. А. Левин, отец и сын отправились в Нью-Хавен, намереваясь оттуда выехать в Бостон. На громадном центральном железнодорожном вокзале Нью-Йорка они вошли в пустой еще вагон, и Владимир Иванович стал раскладывать чемоданы по полкам. В этот момент на Ивана Петровича, стоявшего на площадке вагона, внезапно набросились двое неизвестных. Они схватили беззащитного 74-летнего старика, быстро обыскали его, выхватили из кармана пальто бумажник и моментально скрылись.

В другой раз в гавани Нью-Йорка у Павлова стащили чемодан с костюмами.

На обратном пути на родину Павлов задержался в Англии, чтобы участвовать в работе XI Международного физиологического конгресса в Эдинбурге. На торжественный прием, устроенный профессором Эдинбургского университета Ш. Шефером в честь знаменитостей конгресса, Павлов вынужден был явиться в простом сером летнем костюме, тогда как все остальные гости были в парадных вечерних костюмах.

Можно себе представить, каков был ужас Ивана Петровича, когда во время второго визита в США (1929 г.) он в одной из гостиниц, выставив вечером ботинки в коридор для чистки (как это принято делать в Европе), утром не обнаружил их. Ведь после перелома шейки бедра он носил специально изготовленную ортопедическую обувь! К счастью, выяснилось, что ботинки ученого предусмотрительно убрала администрация гостиницы, опасаясь за их пропажу».

До глубокой старости Павлов не переставал учиться.

Изучая психические заболевания, он в семьдесят лет активно посещал больницу доктора А. В. Тимофеева. В семьдесят восемь лет, после перенесенной тяжелой операции, сам пытался выяснить конкретную причину перебоев собственного сердца. Профессору Д. А. Бирюкову, лечившему его, он огорченно заметил: «…Как все-таки снизилась у меня реактивность коры, я теперь многое понял с этим постарением». Что же касается отношения Павлова к религии, о чем не мало ходило спекуляций в науке, яснее всего сказал об этом сам Павлов в письме, направленном 14 октября 1935 года генеральному секретарю английской ассоциации рационалистов-журналистов Эрнсту Тертлю:

«Дорогой сэр!

Конечно, я рационалист, который рассматривает интеллект с его постоянно возрастающим положительным знанием как наивысший человеческий критерий. Оно является тем истинным знанием, которое, пронизывая всю человеческую жизнь, будет формировать конечное счастье и мощь человечества. Но во избежание какого-либо неправильного понимания я должен прибавить, что я, со своей стороны, считаю невозможным пропагандировать уничтожение религии в настоящее время и для кого бы то ни было. Я рассматриваю религию как естественный и законный человеческий инстинкт, возникший тогда, когда человек стал подниматься над всем другим животным миром и начал выделяться с тем, чтобы познавать себя и окружающую природу. Религия была первоначальной адаптацией человека (в его невежестве) к его позиции среди суровой и сложной среды – адаптацией, которая стала постепенно заменяться, уступать место науке благодаря деятельности разума с его положительным знанием, представляющим наивысшую неограниченную адаптацию. Я не уверен, способно ли это положительное знание (наука) полностью и для всех заменить религию, не остается ли религия для слабого типа людей как единственная, одна лишь приемлемая для него адаптация; за исключением того, если бы наука могла бы устранить возможность быть слабым самому человеку…»

«За два месяца до смерти Павлова, в декабре 1935 года, – писал известный генетик Н. К. Кольцов, – мне удалось два дня подряд вести длинную беседу с ним; со мной была М. П. Кольцова, которая рассказывала ему о своих многолетних опытах по генетике темперамента крыс. Иван Петрович чрезвычайно живо заинтересовался этими опытами, показывал нам несколько своих экспериментальных собак, объяснял, как он определяет их темперамент. Потом мы перешли к определению темперамента людей – живых и литературных героев. Иван Петрович без всяких оговорок определял себя как холерика, с неудержимым, сильным и быстрым темпераментом, с исключительно логическим мышлением. Он утверждал, что у него физиологические процессы в коре головного мозга протекают главным образом в лобных долях, как у всех мыслителей, между тем как у представителей искусства они затрагивают меньше всего лобные доли…»

Умер Павлов 27 февраля 1936 года.

«Незадолго до смерти Иван Петрович начал беспокоиться в связи с тем, что порой забывает нужные слова и произносит другие, совершает некоторые движения непроизвольно, – писала Серафима Васильевна, супруга Павлова. – Проницательный ум гениального исследователя блеснул в последний раз: „Позвольте, но ведь это кора, это кора, это отек коры!“ – произносил он возбужденно. Вскрытие подтвердило правильность этой, увы, последней догадки ученого о мозге – наличие отека коры его же собственного могучего мозга. Кстати, при этом также выяснилось, что сосуды мозга Павлова почти не были задеты склерозом».

В последние месяцы жизни Павлов не раз говорил своим близким о том, что ему страстно хочется пожить хотя бы еще какое-то время. Для чего? А для того, чтобы «…знать судьбу своей науки об условных рефлексах, своей родины и своей внучки».

Владимир Андреевич Стеклов

Математик.

Родился 28 декабря 1863 года в Нижнем Новгороде в семье священника. Со стороны матери приходился племянником знаменитому литературному критику Н. А. Добролюбову.

В 1874 году поступил в Александровский дворянский институт.

«Уроков никогда не готовил, – вспоминал он позже, – за пять минут до урока узнавал, что задано и кое-что прочитывал или пользовался объяснением более прилежных товарищей. Не стеснялся и списать, при случае и воспользоваться подсказкой. Все „вывозило“, и я переходил из класса в класс, нигде не оставаясь на второй год… Лишь перед шестым классом я решил начать учиться. Ткнулся в арифметику, алгебру, геометрию, в латинские и греческие грамматики и к ужасу своему убедился, что я ровно ничего не знаю из пройденного за пять классов. В буквальном смысле ничего! И я решил сейчас же, за каникулы, пройти и изучить все самостоятельно.

За лето я успел основательно пройти снова все предметы первых пяти классов. Изучил все тонкости латинских и греческих грамматик, занялся со рвением решением задач по математике; другие предметы (история, география) дались совсем легко; занялся и немецким языком. При первом же ответе в шестом классе удивил прежде всего учителя немецкого языка, Аллендорфа, очень строгого и уважаемого всеми немца, исполнявшего обязанности инспектора училища. Помню, после моего ответа, он задал вопрос, обращаясь ко всему классу: «Что за чудо случилось со Стекловым? За четыре года я от него такого ответа не слыхивал!» Это меня и порадовало и раззадорило. К концу первой четверти я уже во всех отношениях «исправился» и оказался вторым учеником в классе… В седьмой класс перешел уже с наградой… В восьмой класс перешел с первой наградой…»

В 1882 году Стеклов поступил в Московский университет, но в следующем году перевелся в Харьков – на физико-математический факультет.

«…Физику читал доцент Погорелко, – вспоминал Стеклов. – Это была не физика, а собрание всевозможных фокусов, которые он проделывал, надо сказать, очень ловко. Над теоретической же частью курса можно было только смеяться. Лекции его производили впечатление набора каких-то физических анекдотов, пересыпанных случайно выплывшими формулами без приличных доказательств, иногда прямо неверных. Так, можно было найти сведения о том, почему низенькие дамочки стараются носить платья с продольными рубчиками, а очень высокие – с поперечными, как надо выводить сальные пятна с платьев и т. п., но сущности дела отыскать было невозможно».