Повесть о Сегри и Абенсеррахах - Хинес Перес де Ита

– Отпусти меня, доблестный рыцарь, отомстить убийце моего брата! После этого мы закончим с тобою наш бой.

Но дон Алонсо преградил ему путь со словами:

– Не трудись понапрасну, кончай со мной битву, поскольку твой брат, как подобает хорошему рыцарю, кончил свою и сделал в ней все, что смог. Ты же не сомневайся в том, что тебе предстоит оказаться точно в таком же положении за твое преступление против королевы и против рыцарей Абенсеррахов, чья невинно пролитая кровь взывает к справедливости.

Тут он яростно на него напал и ранил его ударом копья в бок, хотя и не особенно сильно. На это отважный мавр, взвившись, точно ядовитая змея, обратился против дона Алонсо и, не соображая от гнева, что он делает, швырнул в него копье, со свистом прорезавшее воздух. При стремительном приближении копья дон Алонсо поспешил, дабы удар миновал его, повернуть лошадь, но все же не успел этого сделать: копье Махардона ударило в коня дона Алонсо, пробило ему насквозь оба бедра так, что окровавленные острие и стяг, его украшавший, вышли наружу. Раненый конь стал метаться, делать скачки и вставать на дыбы, и туго натянутый повод не мог его обуздать. Тогда дон Алонсо де Агилар, увидев, какую жестокую рану получил его любимый конь, скорбя о нем, выпрыгнул из седла на землю, чтобы избежать какой-нибудь опасности от своего собственного коня, хотя, спешившись, он подвергал себя тоже немалой опасности, ибо его враг оставался верхом. Сегри и Гомелы при виде дона Алонсо пешим, а его противника конным, чрезвычайно обрадовались и уже считали турецкого рыцаря убитым. Обрадовался и сам Махардон, пустивший коня на дона Алонсо и крикнувший ему:

– Теперь ты сам заплатишь мне за смерть моего брата, раз помешал мне отомстить его убийце!

И тут он хотел одновременно растоптать дона Алонсо конем и поразить альфангой. Но добрый дон Алонсо обладал редким проворством: он сделал вид, будто решил, не сходя с места, встретить атаку мавра; когда же конь его достиг, он быстро отскочил в сторону, и конь промчался мимо, не задев его. Махардон, очень раздраженный, еще три или четыре раза налетел на него и ни разу не мог захватить. Тогда дон Алонсо крикнул ему:

– Мавр, если ты не хочешь, чтобы я убил твоего коня, слезай с него, иначе я его убью под тобой, и тогда тебе придется хуже, чем ты думаешь!

Мавр услышал слова дона Алонсо, и совет показался ему неплохим. Он высоко ценил своего коня и, боясь его потерять, соскочил с него, прикрылся адаргой и, потрясая своей стальной альфангой, двинулся на дона Алонсо со словами:

– Может статься, ты на свою беду подал мне совет!

– Сейчас увидишь! – ответствовал дон Алонсо и, отбросив копье, до сих пор остававшееся у него в руке, обнажил свой добрый меч из лучшей в мире литой стали и пошел навстречу приближавшемуся Махардону. Между ними завязался ожесточенный бой, и нельзя было предугадать его исхода: оба были отменными рыцарями. Так сражались они в течение получаса, в куски разрубили щиты, нанесли один другому множество ран в различные части тела. Сквозь иссеченные марлоты во многих местах уже проступали их кольчуги. Наконец дон Алонсо, устыженный тем, что ему так долго приходится возиться с этим мавром, подступил к нему, насколько мог близко, и, взмахнув мечом, сделал вид, будто направляет ему удар в голову. Мавр тотчас же поднял адаргу, чтобы предохранить голову от угрожающего удара. Едва дон Алонсо это увидел, как с невероятной быстротой изменил направление меча и, ударив противника снизу, легко разрубил его кольчугу. Меч глубоко проник в тело и разрубил большую часть кости. Обманутый уловкой и тяжко раненный мавр ответил ужасным ударом сверху вниз: щит с золотым орлом был разрублен пополам, острие булатной альфанги срезало тюрбан и пробило находившийся под тюрбаном стальной шлем. Еще бы немного – и голова дона Алонсо была бы рассечена пополам, но его спасла прочность стали шлема. Дон Алонсо был настолько оглушен ударом, что, шатаясь, отступил на два шага, и, не будь у него такого мужественного сердца, он упал бы. Но добрый дон Алонсо тут же овладел собою и, не обращая внимания на кровь из раны, залившую ему все лицо, с таким бешенством нанес мавру ответный удар, что меч пробил насквозь толстый щит, пробил нагрудник и остановился на глубине четырех дюймов в груди мавра.

Махардон, уже едва державшийся на ногах из-за раны в бедре, получил новый жестокий удар в грудь, опрокинулся навзничь, истекая потоками крови из ран в бедре и в груди и заливая ею все место битвы. Храбрый дон Алонсо бросился к нему, намереваясь отрубить ему голову, прежде чем он успеет подняться. Он наступил поверженному мавру коленом на грудь, но, заметив, что тот уже умирает, не стал ему больше наносить ран. Тогда дон Алонсо поднялся, отер свой добрый меч, вложил его в ножны и в своем сердце возблагодарил бога за одержанную победу. Заметив, что из раны в голову у него обильно струилась кровь, он туго перевязал ее концами разрубленного тюрбана. После этого он взглянул на своего коня и увидел, что тот умирает. Из сострадания он выдернул из коня копье, которым тот был пронзен насквозь, после чего вскочил на коня Махардона и помчался туда, где находился дон Хуан Чакон. Дон Хуан обнял его и поздравил с победой.

В ту же минуту торжествующе зазвучали аньяфилы и гобои королевы, услышать которые для Сегри равнялось смерти.

Когда музыка умолкла, все принялись следить за жестоким боем оставшихся четырех рыцарей. То был невиданный по своему жару и упорству бой.

Отважный дон Мануэль Понсе де Леон и могучий Алиамет Сегри сражались пешими: им надоело сражаться верхом, так как верхом они не могли окончить поединка, как хотели. Они бились, преисполненные ярости, и старались ранить один другого куда только возможно. Жестокие удары меча и симитарры в куски рубили латы и тело; об этом ясно свидетельствовала стекавшая с них кровь. Добрый Понсе получил две раны, а мавр – целых пять, но, несмотря на это, он не выказывал малодушия и бился с огромной отвагой, часто нанося удары дону Мануэлю куда попало. Но мало помог ему его пыл, ибо он сражался с цветом андалусийского рыцарства, с воином, равного которому никто не смог бы назвать. А дон Мануэль, увидев, что дон Хуан и дон Алонсо уже победили своих врагов и что алькайд Лос-Донселес уже близок к такому же концу, испытал очень сильную досаду, что ему так долго приходится возиться со своим врагом. И весь во власти своего негодования, он вплотную приблизился к Алиамету и такой страшный удар обрушил ему на адаргу, которой мавр прикрывал голову, что разлетелась адарга на куски, меч пробил шлем и тяжело ранил мавра в голову, который тут же свалился на землю. Однако, увидев себя в подобной крайности, страшась погибели, мавр поднялся и пытался отомстить за удар: он взмахнул своей острой симитаррой и, со всего размаха опустив ее на плечо дона Мануэля, разрубил тому стальной наплечник и ранил его. Но этот удар стоил жизни храброму Алиамету: дон Мануэль нанес ему в незащищенную голову новую рану, рядом с предыдущей; мавр упал полумертвым на землю; кровь безостановочно текла из его семи ран на теле и двух на голове, а эти две были смертельными.

Аньяфилы и гобои сторонников королевы приветствовали победу дона Мануэля. А сам дон Мануэль легко вскочил на своего коня и поскакал к дону Алонсо и дон Хуану Чакону, радостно встретившим его словами: «Да будет благословен бог, спасший вас от рук этого свирепого язычника!»

Если бы кто-нибудь взглянул в то время на прекрасную султаншу, тот сразу бы хорошо понял радость, какую испытывало ее сердце при виде злейших врагов своих, поверженных и изрубленных. Обернувшись к прекрасной Селиме, она сказала ей:

– Знаешь ли, друг мой Селима, я убедилась, что если дон Хуан Чакон слывет за отважного рыцаря и является им на самом деле, то его три друга ничем ему не уступают, раз они с такой доблестью одержали верх над лучшими бойцами Гранадского королевства.

Тут вступила в разговор Эсперанса, говоря:

– Разве я не говорила вашему высочеству, что у дон Хуана есть друзья – славные рыцари? Теперь ты видишь, госпожа, что мои слова были правдивы.

– Не будем сейчас об этом говорить, – сказала Селима, – нас могут услышать судьи. Посмотрим лучше, что делают последние два рыцаря, не менее могучие, чем остальные.

Они направили взоры в сторону сражающихся и увидели, что те бьются с необычайной яростью. Щиты обоих успели превратиться в осколки, рассеянные по полю; и они сами, и их кони были покрыты множеством ран; поломанные копья валялись под конскими копытами; но ни один из противников не выказывал ни признака утомления, ибо и тот и другой были великими мастерами в ратном деле. С сердцем, полным горя и бешенства, вел бой отважный мавр. Подле себя он видел своего двоюродного брата мертвым, а немного подальше – обоих рыцарей Гомелов в бедственном состоянии. Ему самому угрожала страшная опасность, и он ждал надвигающуюся смерть. Он сражался как человек, которого охватило отчаяние, сознавая, что поражение покроет позором его и весь их род. И он рубил куда попало, чтобы отомстить за смерть своего двоюродного брата и друзей.