Великий поход - Александр Константинович Белов

— Сохнет. В дымнике.

Индра только теперь сумел рассмотреть хозяйку как следует. Её свежесть застыла на той вершине возраста, с высоты которой уже открывался обрыв женской привлекательности. Она вполне бы сошла Дадхъянчу, Индра же не мог оценить по себе все зрелые достоинства её женской породы.

— Мне нужно идти, — сказал он тихо.

— Поешь хотя бы. Это не займёт у тебя много времени. Я пожарила заячьи потроха с грибами и парной кашей. А может быть, ты хочешь запечённой козлятины?

Индра сглотнул слюну. Он не ел уже два дня.

— Ладно, — согласился воин, вдруг угадав в себе муки голода. — Это не займёт много времени.

Они уселись возле очага, и кшатрий, беззаботно прикрыв наготу, отошёл во власть поеда. Сочная вытопь жира текла с его губ на шею. По молодой запушке подбородка, что могла бы сой— ти за бороду, но только издали. Пока. В млечной лазури его глаз метались блики огня. Пожиравшего шипячие салом угли.

— А где твой муж? — спросил воин, пережёвывая козлятину.

— Умер.

— Почему же ты не найдёшь себе другого мужа?

— Здесь бывает мало мужчин.

— Как же ты живёшь одна?

— В ста, в ста и ещё трижды в ста шагах от меня, где колодец, много домов нашего клана. Но я обхожусь без помощи родичей.

Индра покачал головой:

— Вот найду Дадхъянча, и у тебя будет славный муж.

— С лошадиной головой?

— Нет, Ашву я у вас заберу. Он должен таскать повозку.

— Кто это — Ашва?

Индра понял, что объяснения займут слишком много времени. Воин сделал гримасу и не стал продолжать тему.

Набив рот мясом, он с удовольствием подумал о таком удачном решении. Помочь этой доброй женщине и куда-нибудь пристроить риши. В хорошие руки. Осталось только найти Дадхъянча и уломать его. Возможно, с этим пришлось бы повозиться.

— Как зовут тебя, воин? — мягко спросила будущая жена Дадхъянча.

— Индра, — прочмокал её гость.

— Ин-д-ра, — перекатила она его имя кончиком языка. Будто притронулась к тёплой коже воина. И заставила её сжаться. Он нашёл в её глазах такую томительную негу, такую волну тепла, путимого упрямой, несокрушимой волей, что пугливо отринул.

— А меня зовут Сати, — сказала женщина, при— близившись к Индре. — Позволь я позабочусь о твоей ране.

Она кивнула на припухшие рёбра воина. Уже не противившегося ничему.

Сати принесла растирку, дурно, ядовито пахнущую снадобьем, и, уложив кшатрия, взялась живить его тело тихими пальцами. Женщина заговорила о чём-то правильном. О чём-то хорошо известном. Индра пытался её слушать, но сладостная дрёма уносила его мозги в туман покоя и бездействия.

Когда очаг прогорел, воин вспомнил о Дадхъянче.

— Куда же ты пойдёшь, уже ночь? — спросила Сати, обволакивая Индру теплом своих рук.

— Ночь?

— Конечно. И угли прогорели. Мы даже не сможем сделать факел. И одежда твоя в дымнике, а до него нужно идти. Подожди до утра.

— Как же до утра? Он там один. Столько времени.

— Наверняка твой друг пришёл днём в деревню. Они всегда жгут костёр, чтобы издали был виден дым. Его заметно за сотни шагов.

Индра понемногу успокоился и признал над собой власть тёплых рук Сати.

Ни на следующий день, ни после Дадхъянч так и не объявился. Сати ходила в деревню за водой и, вернувшись, поведала, что там чужих не видывали.

— Значит, он повернул к сиддхам, — заключила женщина.

— А далеко отсюда их деревня?

— В полудне пути.

— Я должен его догнать. Сати наклонила голову:

— Разве тебе было плохо со мной этой ночью?

— Нет, поверь, но…

Она обняла Индру за плечи:

— Что изменится, если ты уйдёшь сегодня? Или завтра? Твой Человек с лошадиной головой уже у сиддхов. Должно быть, он переждёт у них Ночь Богов. Ты его не потеряешь.

Индра чувствовал, что и этот его порыв Сати удалось унять. Она вообще заволакивала клокотание всякой страсти вокруг себя. Кроме, разумеется, одной. А уж в ней Сати была большой искусницей.

— Жаль, что он не станет твоим мужем.

— Им уже стал ты, — равнодушно сказала женщина, поправляя на Индре одежды.

Ему ещё никогда не встречались такие заботливые руки. Даже в детстве руки кормилицы не заботились так о нём, как эти сейчас. Мягкие, как снег в горных долинах.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Эти жертвы да останутся в вашем сердце и в вашей мысли.

Как-то, оставшись один, Индра вернулся мыслями к Ратри. Странное чувство овладело воином. Не то чтобы вины перед ней, нет, и не раскаяния вовсе, а чего-то другого. Оно затревожило Индру душевным стеснением, не отдалявшим, а, напротив, приближавшим Ратри. Он словно бы прошёл то необходимое испытание, пределы которого были обозначимы именно этим выбором. Ратри. Испытание не отказом от всего прочего чарующего многоличия женщин, пожизненно приговорив себя лишь к немому их созерцанию, а, вкусивши всего понемногу, отдать предпочтение своему — вот в чем заключался его итог. «Ведь и птицы, — считал Индра, — летают разной стороною, но поворачивают всегда в одну.» Кшатрий даже подумал: есть ли вообще Сати или она — всего лишь плод воображения? Отголосок его телесной зрелости? Его готовности постигать и оценивать, завоёвывать и не уступать никому это жизненное пространство, называемое Женщиной.

Он осмотрелся. Вполне довольный собой и объяснивший природу своего душеотступничества. Под валкими сводам! земляного дома померкло время. Стояло на месте, отпустив жизнь бродить стороной. Сюда долетали только отзвуки жизни. И, долетев, теряли какой бы то ни было смысл. Уже прозвучи и отгорев на стороне. Сати подбирала для себя то, что приносил ей случай. Если вообще приносил. Нет, Индра так жить не мог.

Он смотал жух, перевязал шикханду, спрятал ножи в подсумки и собрался было за порог, но тут появилась Сати, и вольнодумство Индры увязло в её мягком взгляде. Женщина не придала увиденному значения и только тихо спросила:

— Собрался уходить?

Воин проклинал себя за то, что замешкался. Ему сейчас почему-то не хватало воздуха.

— А я хотела позвать тебя на охоту, — так же тихо сказала Сати. Как бы само собой. Перебирая вещи. Индра остался. Ради охоты.

Сати оказалась выдающейся охотницей. Одиночество и жизненная независимость сделали своё дело. Индра и не предполагал, что женщины умеют так стрелять из лука. Давно непуганая заботой рука кшатрия сразу дала сбой, отпустив стрелу на добрую четверть в сторону. Кабан даже не понял, что на него охотятся. Индра скривил рот. От позора воина спасало только одно обстоятельство. Полсотни шагов до цели. С такой дистанции мало кто мог бы попасть. А если и попадал, то случайно.

Сати подобрала цель так, будто никогда ближе к ней и не выходила. Кабан завалился, передёрнув ногами.

Взглянув на Индру, женщина равнодушно заметила:

— После первой стрелы у меня есть время только на один выстрел. Поэтому необходимо попадать издали.

Будто оправдалась. Остальное Индра понял сам. После первой стрелы он брал в руки копьё, и свирепый подстрелок встречался со свирепым охотником. Один на один. В рукопашную. Ярость против ярости. Охотница, захоти она того же, была бы растерзана зверем. Вот Сати и била наверняка. С первой стрелы. Чтобы второй — только поправить подстрел, если требовалось.

Лёгкость, с которой охотница перерезала кабану горло, уверенно направив в сторону фонтан крови, вызывала восхищение. От прежней Сати не осталось и следа. Куда делась её сладкая, томная, кошачья мягкость?

Индра долго не мог смириться со своим провалом. Охотники забрали туговёртые свиные ноги, отдав остальное голодным падальщикам. Всю обратную дорогу кшатрий только и думал, что о реванше. Ему понадобилась ещё неделя. До следующей охоты.

И ещё одна неделя понадобилась Индре. И ещё одна. Воин не мог примириться с тем, что Сати лучше него стреляет. Все дни тратил Индра на охотничий рыск. Он подтрунивал над гарцеватым шагом охотницы, над её упрямой спиной, не знавшей охотничьей прижимки, над медлительностью движений и безразличием к ритуальным танцам и тотемным приворотам. Но стреляла она лучше. И это Индру бесило. И ещё она прекрасно чувствовала зверя, всегда твердо зная, какой тропой следует идти.

— Почему?! — негодовал Индра. Сати молчала и упрямо вела его к дичине. Выводила на выстрел. Индре оставалось только поднять лук. Иногда он попадал, но Сати всегда выравнивала его подстрел. Добивала зверя. И всегда это получалось у неё идеально.

Чем большим притяжением окликалась в душе воина Ратри, тем беспощаднее проходили его ночи с прекрасной охотницей. Он будто пытался подавить её силой своей страсти. Но и в этом противостоянии Сати не имела равных.

Явление Ратри в изменчивых мыслях и чувствах кшатрия перестало символизировать своё. Она постепенно покинула одиночество Индры. Одиночество, которое ещё не завоевала Сати, уже вытеснив свою молодую соперницу.