Грустный оптимизм счастливого поколения - Геннадий Козлов

После завершения ужина наступил особо торжественный момент. Я понял, что меня ожидает подарок. Скульптор достал сравнительно небольшую красиво упакованную коробочку и принялся ее разворачивать. Его жена подставила руки, чтобы вещь случайно не упала. Мне стало совершенно ясно, что я не ошибся ни когда отказался менять билеты зеленого класса, ни когда дарил книгу с глиняными коровами.

Под бумагой оказался чудесный высокий ящичек из сандалового дерева, а в нем… глиняная чашка. Скорее даже стакан без ручки. Было видно, что это ручная работа, так как стакан был довольно неровным, хотя и неплохо стоял.

Радость моя, признаюсь, несколько поубавилась, но виду я не подал, рассыпался в благодарностях и восхищении от подарка. Настроение после приятной прогулки, великолепного ужина с изысканным французским вином было отличное, и я пригласил всех к себе в гостиницу, чтобы угостить русской водкой. Все было замечательно, вот только разговор никак не клеился. На счастье, я вспомнил о русско-японском разговорнике, что прихватил из Москвы. Пользы от него до сих пор не было никакой, так как издан он был военно-морским ведомством и касался в основной своей части вопросов швартовки судов и построения на палубе личного состава.

Японские фразы были написаны в разговорнике одновременно иероглифами и русскими буквами. Я стал зачитывать их подряд, а моим друзьям предстояло угадать выраженную мысль. Как я ни старался, понять они ничего не могли. Приходилось показывать им японский текст. Прочитав его, они просто покатывались со смеху от моего произношения, хотя мне казалось, оно вполне соответствовало тому, как произносили они сами. Игра так захватила японцев, что расстались мы только глубоко за полночь, убедившись в исключительной полезности разговорника, который я и подарил им на память.

Вернувшись в Москву, я первым делом скупил все книги о глиняных скульптурах и послал их в Японию, а подаренную чашку вместе с ящичком, несмотря на скептическое отношение родственников, поставил на самое видное место в серванте.

Примерно через год в Москву приехал И. Исибаси и, естественно, пришел к нам в гости. Чашку он заметил сразу и, прочитав бумаги из сандалового ящичка, стал интересоваться, где я раздобыл эту вещь. Я напомнил ему о несостоявшемся обмене билетов, коротко изложил историю получения подарка и в свою очередь поинтересовался его ценностью. Исибаси сказал, что чашка дороже всего остального, что есть у меня в доме, но при этом честно признался, что не сможет мне объяснить основания столь высокой оценки. Видимо, у японцев на глиняные чашки свой взгляд. Понял я только, что мой скульптор на родине большой авторитет и дружбой с ним я могу гордиться. С тех пор я храню чашку особенно бережно как достояние японского народа и его древней, пока не вполне понятной мне культуры.

Закончилось мое путешествие в Японию на ее крайнем севере, в городе Саппоро на острове Хоккайдо. Попал я туда под самый конец всемирно известного снежного фестиваля. В центре города все было застроено ледяными замками, драконами и другими скульптурами. Несмотря на свои огромные размеры, все они были сделаны с удивительным изяществом и точностью. Вечером скульптуры искусно подсвечивались и выглядели еще более удивительно и таинственно, чем днем.

Через неделю вся эта красота начала таять, и ее порушили. В одно мгновение произведения искусства превратились в бесформенные груды льда. Видеть это было как-то очень грустно. Печалил не сам факт разрушения, а какое-то более глубокое философское чувство осознания хрупкости окружающего мира, в котором созидание требует больших творческих усилий, а разрушение столь примитивно в своей простоте.

Научная часть программы в Саппоро сложилась весьма удачно. В университете меня приняли с большим уважением и даже выделили для работы отдельный кабинет. Первую половину дня я ходил по лабораториям, а вторую проводил у себя или в библиотеке.

Все помещения в университете отапливаются только днем. Ночью батареи отключают, но зато днем топят так, что приходится открывать окна. Однажды я забыл их закрыть и вспомнил об этом упущении только поздно вечером в гостинице. Вернувшись в университет, я, к своему немалому удивлению, обнаружил там множество людей, в том числе и студентов. Оказывается, многие ночуют прямо в лабораториях, где для этого оборудованы специальные комнаты с двухъярусными кроватями. Для студентов это очень удобно и выгодно, ибо жилье и транспорт в Японии стоят чрезвычайно дорого.

Мой доклад в Саппоро собрал рекордное число слушателей, что связано было не столько с его темой, сколько с тем, что гости из России здесь были редкостью. После доклада было много вопросов. Впервые в жизни выступление на английском языке было для меня не только не трудным, но даже приятным. Сказался, во-первых, накопленный мною опыт, а во-вторых, тот факт, что ученые в Саппоро владеют заграничным языком не так активно, как, например, в Токио, что придает докладчику дополнительную уверенность и раскрепощенность.

После доклада в лаборатории была организована небольшая пирушка. У меня сохранился неприкосновенный запас: бутылка армянского коньяка и банка шпрот – все это оказалось как нельзя более кстати. Коньяк всем очень понравился, и особенно пригласившему меня профессору. Он пытался даже припрятать полбутылки, мотивируя это тем, что, кроме него, никто все равно не сможет оценить по достоинству такой замечательный напиток.

Не меньшее впечатление произвели и шпроты. Как выяснилось, мои приятели-японцы – лучшие знатоки рыбы в мире – никогда их не пробовали, а попробовав, пришли в полный восторг.

Гвоздем же программы оказались привезенные мною папиросы. Вот уж не думал, что и это для них диковинка, которую неизвестно каким концом брать в рот. Когда же я им показал, как надо папиросу смять гармошкой, чтобы удобно было ее лихо двигать языком, то даже некурящие не смогли отказать себе в удовольствии это попробовать.

Обстановка становилась все более душевной, в результате запасенное саке, к глубокому разочарованию всех собравшихся, кончилось в самый неподходящий момент. Вспомнив фиановскую практику, я поинтересовался, есть ли в лаборатории спирт. Оказалось, что есть, и притом много.

– Так в чем же дело? – спросил я.

По недоуменным лицам японцев было понятно, что они совершенно девственны в этом вопросе и не знают, что из спирта очень простым способом можно приготовить напиток, вполне способный решить возникшую проблему. Это поразившее меня открытие, видимо, столь явно отразилось на моем лице, что профессор, спасая честь нации, признался, что владеет данным секретом. На доске он нарисовал сосуд и открыл своим ученикам тонкости технологии, согласно которым в сосуд следует сначала налить спирт, а потом более тяжелую воду. Пропорцию, как выяснилось, он тоже знал. Изображенный им опыт немедленно был воспроизведен, и после апробации его результатов сотрудники лаборатории что-то долго возбужденно выговарили своему наставнику.