Везунчик - Николай Романецкий

— Клиенты, — отвечаю, — с бабками. Выход на бомонды.

— Найдем, — говорит. — Сейчас многие на мистике помешаны. А что я с этого буду иметь?

— Процент от сделки.

И тут он выдает мне между глаз.

— Согласен, — говорит. — За пятьдесят процентов.

Я чуть в бассейн не упал.

— А ху-ху, — говорю, — ни хо-хо?

— Хо-хо, — отвечает. — Будешь сидеть со своим ху-ху без клиентов. А сам начнешь копошиться, я быстро найду, как лавочку прикрыть. Раз-два, и хер и сумку! И адвоката не найдешь, кроме государственных.

У меня аж в глазах потемнело. Ну и хватка у мужика! Не удивлюсь, если ему половина города отстегивает.

— Ладно, — говорю, — подумаю.

— Подумай, — отвечает. — Но чтобы с завтрашнего дня духу твоего в казино не было! Начнешь мелькать — зубов не досчитаешься! А то и почки!

На том наши деловые переговоры и завершились. Пошли разбавлять Вадькину теплую компанию. И разбавили, в натуре, — одна брюнеточка из меня чуть все соки не высосала.

Утром я Альбине о переговорах сообщил. Без имен, правда, и должностей. Незачем ей все знать! Должна же и у меня быть своя часть дела. Или только трупики документами прикрывать?

Альбина выслушала, подумала.

— Предложи, — говорит, — ему треть от сделки и «рубашку». Первую можно ему отдать. Пусть на бирже играет.

— Ладно, — говорю.

— И вот еще что, — добавляет Альбина. — Достань мне три волоска с его головы.

Я офонарел.

— Зачем? — говорю.

— Пригодится, — отвечает. — Должны быть и у нас козыри на руках.

Ушла она из кабинета.

И тут меня по балде как стукнет. Е-мое, а ведь Илюха-то Свидерский, возможно, и не из-за мотора копыта отбросил. То есть из-за мотора, конечно, да только мотор у него, похоже, отнюдь не сам гробанулся.

2 августа

Сегодня Екатерина Савицкая выписалась. Есть в ней что-то привлекательное. Без живота — вообще булочка с маслом. Волосы, правда, крашеные, но пышные, не солома какая-нибудь. И глазки… Я бы такой с ходу отдался.

Когда она садилась в такси, Альбина проводила ее долгим-долгим взглядом. Я думал, приревновала. А вечером, за ужином, она сама о Савицкой вспомнила.

— Как тебе, — говорит, — последняя пациентка?

Я прикинулся тюфяком.

— Которая? — спрашиваю. — Их сегодня полтора десятка было.

— С ребенка которой мы «рубашку» сняли, — отвечает.

Я плечами пожал.

— Баба как баба, — говорю.

— Нет, дорогой, — говорит моя девочка. — Савицкая — женщина особая. У нее все дети в «рубашках» родятся.

— А с чего ты, — спрашиваю, — так решила? У нее что, штучка поперек?

Типа — шучу. Но Альбина шутки не приняла.

— Штучку, — говорит, — ты у нее видел. Вдоль, как и у всех. Но женщина эта Савицкая до мозга костей. Она мужчину с собой любит, а не себя с мужчиной. Любит, понимаешь, а не позволяет себя любить. У таких дети всегда в «рубашках» рождаются.

— А к чему, — спрашиваю, — ты это?

— А к тому, — отвечает, — что у детей Савицкой «рубашки» особенные.

— Бронированные, что ли?

Опять вроде бы шучу. И опять Альбина хохму мою не оценила.

— Надо, — говорит, — тебе, Виталик, с нею любовь закрутить. И киндера ей сделать. Тогда «рубашка» нам достанется, с полной гарантией.

Я чуть не подавился.

— А как же, — говорю, — ты?

— А я, — отвечает, — так. Терплю ведь твоих шлюх. И эту вытерплю, не бойся!

— Погоди, — говорю, — погоди. Получается, ты сама меня к этой телке толкаешь.

Девочка моя посмотрела на меня своими изумрудными глазищами.

— Виталенька, — говорит, — тебе бы пора понять, что я женщина необычная… Извини, но такой случай упускать нельзя.

— Погоди; — повторяю, — через год, когда мы «рубашку» заполучим, ты меня опять к этой Савицкой племенным быком отправишь?

— Через год много воды утечет. Через год она, может, руки на себя наложит. Двое умерших детей подряд — не шутка для этих женщин. Вряд ли она захочет от тебя еще одного ребенка.

Я репой замотал.

— Что ты, — говорю, — такое несешь? Может, мне еще и жениться на ней?

— Жениться не надо. Женишься ты, Виталенька, на мне. Но пообещать можешь.

Весь вечер я от этого базара торчал. Крута моя Альбина, ничего не скажешь. Роковая баба!.. Но ведь из-за этого я от нее и в торч впадаю.

Да, забыл совсем… Позвонил я Пашке Раскатову. Забили стрелку на восьмое, снова в той же баньке.

6 августа

Три дня меня Альбина обрабатывала. Что уж там за «рубашки» создаются в матке у Савицкой, не знаю, но, видимо, стоят они того, чтобы своего мужика к другой бабе подкладывать.

Короче, сегодня меня Альбина дожала, сдался я. Позвонил Савицкой. Поинтересовался здоровьем, настроением. Все как положено… Голос у нее был тухлый-тухлый. Оно и естественно: первого ребенка потерять — не стопку выпить. Мысли всякие. А вдруг больше не будет? А вдруг наследственность — черная? Провериться пойти не всякая решится. Лучше жить надеждой. Иначе — все равно что знать дату собственной смерти, как в «Леопарде с вершины Килиманджаро». Лучше и не родиться вовсе, чем с таким знанием жить!..

Я, как и положено давшему клятву Гиппократа, был в разговоре добр и мудр. И заботлив, в натуре. Все по клятве. А под конец предложил вместе поужинать.

Сначала отнекивалась, но ведь бабе плохо одной и в более кайфовые времена. Короче, уломал я ее. Подбросил Альбину до метро и поехал к Савицкой.

Так себе хаза. Двухкомнатный коттеджик с крышей из крашеного железа, видавшая виды скрипучая калитка, кругом уныние и тоска. В окна виден недалекий кусок Земли — с носовой платок, даже теннисный корт не построишь. Оказалось, не ее собственность — арендует.

Дежурные приветствия, дежурные вопросы, дежурные благодарности.

Сама какая-то блеклая, хоть и подштукатурилась чуть-чуть. Волосы — неожиданно для меня — черные. Выяснилось, торчит от париков. Украшений — ноль.

Вывел ее на свет божий, усадил в машину. В город ехать не захотела. Отправились в кабак мотеля «Ольгино».

Разговор поначалу не клеился. Я-то разливался соловьем. Умею понты строить. Она отвечала односложно, все больше «да» или «нет».

Халдей приволок шашлычок по-карски и бутылочку «Хванчкары».

Постепенно Савицкая оттаяла, разговорилась. Я кивал и выражал сочувствие по полной программе.

Уже больше полугода одна. Да и раньше замужней женщиной назвать трудно было. Почему — не сказала.

Я расспрашивать не стал. Почувствовал: тонко тут, чуть нажми, и протянувшаяся между нами ниточка порвется.

В смерти ребенка винит себя — не слишком соблюдала режим беременности. В мою клинику решила обратиться, потому что слышала о ней только хорошее.

Я вдруг начал чувствовать себя как последнее падло. Продолжал поддакивать, наукообразно объяснил, что генофонд сейчас ни к черту. Экологические просчеты предыдущих поколений, сами понимаете, Катя. И прочая дребедень в том же духе. Знай она, что я и есть тот самый экологический просчет, срать бы рядом не села. Но она даже не догадывалась. И потому кушала со мной мясо и пила вино (я лишь пригубливал, поскольку опять вызывать арендованного водилу не стоило). Пыталась смеяться, когда я хохмил, — из вежливости и благодарности ко мне. Потом вдруг замкнулась.