Дневник призывателя - Юлия Ставицкая

Я стал собирать дневники и складывать их на стол. И зачем мы достали их все? Япония, Германия, США, Китай, Дания, Шотландия… Где только не был мой старик? Провел по обложке последнего. На ней красовалось объёмное портретное изображение красивой девушки. Хотя до Ашраи ей далеко. Но сравнивать человека с фейри глупо. Тем более если учитывать наше предположение о том, что это юная особь. Ребенок, если быть точнее. А на обложке вполне взрослая светловолосая девица.

– Эй! Так не честно! – возмутился Антон, вскочив на ноги. – Колись давай!

Он кинулся на меня, скорчив яростную рожу. Страшно, но совсем не зло. Я засмеялся и увернулся. Ишь, чего удумал. Врешь не возьмешь! Ведь я действительно не хочу говорить о том, что видел. И о том, что чувствовал тоже.

Даже не знаю, что для него будет больнее: Верочка мертвая или целующая меня. И ведь его совсем не будет волновать то, что это она меня поцеловала, а не я ее. И, конечно, то, что это всего лишь видения.

Впрочем, я и сам в этом сомневаюсь. Все же та девушка с сапфировыми глазами… стоп, Александр. Не нужно поспешных выводов. Все же я не видел ее могилы. Вообще, кто она? И те люди? Мужик с петлей, старик с жуткими глазами. Я им никто, чтобы они ко мне являлись. Призраки же любят посещать тех, с кем были связаны при жизни. Или… Того, на кого их натравили. Прищурился. У меня же еще нет врагов. Обзавестись, что-ли, парочкой для приличия? А то охотник и без врагов, даже подумать не на кого в такой сложной ситуации.

Так, меня опять несет не в ту степь.

Тоша споткнулся и грохнулся, вновь уронив дневники. Они ударились об пол, рассыпались и пооткрывались.

– Ну, вот… – обреченно выдохнул он. – Надеюсь, ничего не повредилось, а то…

Ну, возможно, что мне хана. А вот ему ничего не будет.

– Вроде нет, – я начал помогать ему. – Они часто падали. Все же я был мелким, когда мне позволили их читать.

– Точно ничего страшного? – неуверенно спросил он.

– Точно, – покровительственно улыбнулся я. Для него точно. – Тем более я все равно собирался их реставрировать. Некоторые нужно перешить, где-то поправить иллюстрации…

Так, а это что у нас? Нахмурился. Среди дневников лежала какая-то пожелтевшая бумажка.

– Тогда я помогу! – решительно выпрямил спину Антоша. – Вместе все во… А куда это ты смотришь? Видишь кого-то? – его глаза загорелись. – Все же я не всех существ могу… Тонкие мне вообще еще не даются. Совсем, как бы я не старался, – вздохнул и поник.

– Нет, не сущность, – я покачал головой и наклонился вперед, чтобы подобрать бумажку. Никого, кроме нас, сейчас и правда, не было. В моем доме периодически только тени ходят, но сейчас и их следа я не чувствовал. Даже мох совсем пропал, хотя я сам давно его не счищал. Может, деду было нечего делать, и он все поснимал? – Так. И откуда это?

– Бумажка? Из дневника? – Тоша пододвинулся ближе. – Нужно вернуть ее на место.

– Да, да, – развернул. – Интересно…

Сложенный вдвое пожелтевший лист, внутри которого было несколько фотокарточек. Моя мама с сестрой. Близняшки с бабушкой. Молодая бабушка с цветами. Бабушка с ружьем. Тетя Агата в детстве, в молодости. Еще несколько ее снимков, на заднем плане которых маячит какой-то мужчина. Тетя под руку с каким-то парнем с закрытыми глазами. На последней фотографии он один и несколько старше. Я вздрогнул, выронив ее. Этого не может быть…

Нет, нет… Это было просто видение!

С черно-белого снимка на меня взирал мужчина с глазами того старика в лохмотьях, которого я видел в метро.

Иссохший мужчина, взывающий к небесам… Периодически он заходился лающим кашлем и дрожал всем телом, подтягивая к груди разбитые колени и обхватывая босые ноги, обмотанные окровавленными бинтами.

Его нечеловеческие и очень умные глаза следили за мной с этого снимка.

Я вновь почувствовал привкус крови на языке и сглотнул. Запахло сиренью и медом. Прям как тогда. И даже на черно-белой фотографии я видел, как меняется цвет его глаз, слышал его смех и голос:

– Нашел. Нашел!

– Сань, ты чего? Знаешь его? – Тоша подобрал снимок. – Симпатичный. А это же твоя тетя, да? О, а тут она вместе с тем мужчиной! – остальные снимки тоже перекочевали в его руки. – Я видел ее пару раз.

Я откашлялся и выдохнул.

– Нет. Просто показалось. Похож на одного человека… А это да, тетя. Там еще есть бабушка. Не знаю, почему дед их спрятал.

Да, именно так. Это был совсем другой мужчина. Сильный, уверенный в себе, молодой и гордый. Он нахально усмехался, точно с неким презрением и превосходством.

– Ну, бывает, – простодушный Тоша. – И кто же это? – все снимки, кроме одного, легли на стол.

– Хм, а тут ничего, – я встряхнул бумажкой, оставшейся в моих руках. – Только фото.

С обратной стороны снимков тоже ничего не было. И куда его положить? Эх, и с этим тоже придется ждать деда. Он совсем скоро придет.

Нужно поставить чай. За вкусным чаем и расспрашивать будет проще. По крайне мере мне.

***

Роу учила Янри рисовать. Водила по листу бумаги его рукой, рассказывала, что они пытаются изобразить. Он запоминал.

Если вести линию так и так, то можно нарисовать птицу, а если изменить и повести иначе, то кролика. Просто и немного по-детски.

Опускала его пальцы в краску. Давала ему все потрогать, все, до чего он мог дотронуться. Шершавая бумага, кисти, палитра, упавший на стол цветок.

Во всю благоухала весна и мы вытащили деревянный стол на улицу. В лаборатории становилось слишком жарко. Надо бы скинуться на кондиционер. Я вздохнул и тоже выполз на улицу, усевшись рядом с Кайсой, пристально следящей за стараниями Роу и Янри.

Жаль Белкины волосы. Она отрастила их до пояса, а сейчас от них остался разве что короткий ежик, сквозь который кое-где просвечивает лысина. Ей пришлось это сделать. Сегодня ночью обстригала себя, сидя на полу ванны и плакала. Я же стоял за дверью и не мог войти. Было чертовски стыдно. Да и сейчас…

Не смотрю ей в глаза. Слушаю, как она вставляет фразы, когда Роу не может найти нужных слов. Янри улыбается и кивает. Ему нравится рисовать, представлять мир, который он никогда не увидит.

– Черный – это как волосы Крис? – хмурится он, потирая пальцы, заляпанные темной краской.

– Да, – киваю я. Кайса жует губы, а Роу мрачнеет. Ей не нравится слушать о ведьме, то, как