История одного предателя - Борис Николаевский

Герасимов лично отправился для осмотра на месте. Выдав себя за бухгалтера городской управы, который ищет комнату, он осмотрел всю квартиру. Сначала предполагал было сам поселиться в ней, для того, чтобы лучше наблюдать за приходящими и слушать разговоры: стены оказались совсем тонкими. Но комната была слишком непрезентабельна для солидного «бухгалтера», — а потому в ней были поселены два молоденьких Филера, которые выдавали себя за студентов. Распутина была взята под самое надежное наблюдение. Члены Отряда принимали меры предосторожности при своих сношениях друг с другом. Так напр., встречи они обычно устраивали в церквях во время богослужения: становились рядом на колени перед иконами в каком-либо из притворов храма и вели разговоры, склонившись к земле, якобы для молитвы. Но от долгого напряжения конспирация ослабела, — а внимание филеров, получивших строжайшие инструкции, наоборот, было обострено. В результате, в течение трех дней основные сношения Распутиной были выяснены, — и 20 (Февраля 1908 г., когда все прослеженные наблюдением лица вышли на свое очередное дежурство у квартир Щегловитова и Николая Николаевича, они были арестованы чинами полиции. Всего было взято 9 человек, причем у трех из них были взяты бомбы; трое других были вооружены револьверами и оказали вооруженное сопротивление; еще у одного на квартире были найдены взрывчатые вещества.

Суд был скор и немилостив: семь человек, — в том числе три женщины, — были приговорены к смертной казни. Приговор был немедленно приведен в исполнение. Вскоре после этой группы судили «Карла» и некоторых других членов Отряда, арестованных в разное время. Этот суд тоже закончился рядом смертных приговоров… Летучий Боевой Отряд был уничтожен.

Глава XVIII

Последняя игра Азефа

В разговорах, которые велись в партийных кругах, о «Карле» и об его Отряде Азеф говорил с оттенком слегка пренебрежительного снисхождения, — как о группе местного, почти провинциального значения, которая отдает силы «второстепенным» делам. Чем дальше, тем настойчивее он защищал ту точку зрения, что убийства представителей исполнительной власти, — вплоть даже до министров, — не могут иметь теперь политического значения. «Если одним-двумя полицейскими или тюремщиками станет меньше, — разве от этого что-либо изменится?» — подобные мнения он высказывал постоянно. Единственное террористическое предприятие, которое может иметь политическое значение, это — цареубийство, и именно на нем он предлагал сосредоточить все силы партии. Он не скрывал, что это дело в высшей степени трудно и сложно, что оно потребует от партии колоссальных жертв, — как людьми, так и деньгами, — и, что самое главное, подготовка его потребует много времени. Но он высказывал свою глубокую уверенность, что «идя методом постоянной систематической осады и проникновения можно надеяться в год, в два довести дело до конца» (Ракитников). Успех же этого предприятия, когда бы он ни пришел, — сразу окупил бы все жертвы, так как цареубийство, в отличие от других террористических предприятий, политически «никогда не устареет». И с налетом некоторого сентиментализма, который так любил напускать на себя Азеф во время «интимных» разговоров, он говорил, что считает это дело своим последним революционным делом, что им он думает закончить свою революционную карьеру, а потому именно ему, — а не «второстепенным» предприятиям Отряда «Карла», — отдает свою душу.

Нужно здесь же сказать: конечно, из этих речей Азефа многое сознательно предназначалось для того, чтобы отвлечь внимание от совершенной им как раз в это время выдачи Отряда «Карла»; но было бы ошибкой считать, что в них все было одним лицемерием. Судя по всему, что мы о нем знаем, Азеф как раз в это время готовился перейти к новой фазе своей долголетней двойной игры, собирался разыграть свою последнюю карту…. А так как он принадлежал к совсем особой породе игроков, — той, представители которой за зеленый стол садятся только заранее обеспечив для себя возможность знакомиться с картами всех партнеров, — и так как ставка на этот раз была особенно велика, то он теперь с особенным старанием подготовлял обстановку для этой своей последней игры.

В Центральном Комитете с соображениями Азефа о значении цареубийства и других террористических актов очень многие были в основе согласны. В них действительно было много такого, что не могло не казаться правильным каждому принципиальному стороннику террористической борьбы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Боевая Организация Азефа получала от Центрального Комитета все, что только последний имел возможность дать.

В то время, как Отряд «Карла» урезывали даже в мелочах, и члены этого Отряда бывали вынуждаемы браться за мелкую работу для заработка (что, конечно, противоречило элементарнейшим требованиям конспирации), — для Азефа партийная касса была открыта в самых широких, почти неограниченных размерах. Достаточно сказать, что несколько позднее, когда в кассу Центрального Комитета поступили 300 тыс. рублей, взятых партией при экспроприации казначейства в Чарджуе, то по настоянию Азефа за Боевой Организацией, — т. е. фактически за ним самим, — из них было «забронировано» 100 тыс. рублей.

Неограниченные права были даны Азефу и в деле подбора людей для Боевой Организации: он мог брать в нее всех тех, кого он взять хотел. Этой вербовкой Азеф занялся с большим старанием, обращая особенное внимание на привлечение в свою Организацию людей с большим и славным революционным прошлым. Своим ближайшим помощником он сделал Карповича, — того самого, который первым начал серию террористических актов, предшествовавших революции 1905 г., убив в феврале 1901 г. министра народного просвещения Боголепова.

Все последующие годы он провел в тюрьмах, — в Шлиссельбурге и в Сибири, и только недавно бежал с Акатуйской каторги, полный желания встать в ряды активно действующей террористической организации. Видную роль в Боевой Организации этого времени играл также М. М. Чернавский, — старый революционер, впервые осужденный на каторжные работы еще за 30 лет перед тем, по делу о первой революционной демонстрации, состоявшейся 6–18 декабря 1876 г. в Петербурге.

Настойчивые попытки делал Азеф и для привлечения в Боевую Организацию ряда других старых революционеров… В литературе были высказаны догадки, что подобное поведение Азефа определялось своего рода садизмом: ему якобы нравилось толкать на тернистый путь тюремных мытарств и лишений людей, которые уже были в достаточной мере измучены десятилетиями таких лишений в прошлом. Эта догадка в корне не верна. Принадлежность к Боевой Организации Азефа в этот период отнюдь не была связана с опасностью ареста. С большим правом можно говорить даже об обратном, — о том, что эта принадлежность была своеобразной гарантией от ареста: примеры этого будут приведены дальше.

Поведение Азефа объяснялось иначе, — много проще: люди со славными революционными репутациями, если они становились сотрудниками и преданными сторонниками Азефа, — а делать их таковыми Азеф умел, — играли роль надежнейших защитников Азефа против все нараставших и нараставших подозрений. Их прошлое гарантировало их самих от возможности быть заподозренными кем бы то ни было, а они горой стояли за Азефа, ручались за него…

Сама работа Азефа в этот период носила характер предварительного зондирования почвы. Так характеризовал ее он сам, заявляя, что ведет поиски во всех направлениях, прощупывая все возможности подойти близко к царю, какие только подвертываются. Обычно всегда крайне сдержанный относительно подробностей работы Боевой Организации и не любивший, чтобы ему задавали какие-либо вопросы, теперь он порою сам заводил разговоры на эту тему во время заседаний Центрального Комитета.

Нередко после того, как наиболее срочные дела бывали регулированы, Азеф брал слово для того, чтобы поделиться своими соображениями и планами, — чтобы выслушать о них мнение ближайших товарищей. Такое изменение своего поведения он объяснял сложностью работы и своим одиночеством в руководстве боевой работой, — одиночеством, которое его, по его словам, очень давит: Гершуни в конце 1907 г. выехал за границу для лечения и вскоре там умер от последствий воспаления, образовавшегося от старой раны, натертой на ноге тюремными кандалами.

У всех, кто слушал эти рассказы Азефа, создавалась полная уверенность в том, что он делает все, находящееся в силах человека, для того, чтобы подготовить акт против царя. Планов у него действительно было много. По его указаниям велись попытки наблюдения за приездами царя в Петербург, проектировалось открытое нападение на него на улице во время одного из таких приездов (Басов). Были планы проникнуть на прием во дворец в составе одной из тех многочисленных депутаций, посылка которых к царю как раз в те месяцы в большом числе инсценировалась реакционерами, желавшими показать царю, что за ними стоят «народные массы» (Аргунов).