Бог Мелочей - Арундати Рой

Красные солнечные очочки в желтых оправах.

Игрушечные часики с нарисованными стрелками.

Целая тележка бракованных зубных щеток.

Приморский вокзал, Кочин.

Серый в неоновых огнях. Полые люди. Бездомные. Голодные. Все еще не оправившиеся после прошлогоднего голода. Их революция отложена До Поры До Времени товарищем И. М. Ш. Намбудирипадом (Советским Прихвостнем, Трусливым Псом). Бывшим любимцем Пекина.

Воздух кишел мухами.

Слепой с голубыми, как выцветшие джинсы, глазами без век, с изрытой оспинами кожей беседовал с прокаженным без пальцев, время от времени ловко выхватывая для затяжки очередной окурок из лежавшей перед ним кучки.

– А ты-то сам-то? Давно сюда переехал?

Как будто у них были варианты. Как будто они выбрали себе это жилье из большого числа фешенебельных вилл, сфотографированных в глянцевом рекламном буклете.

Человек, сидевший на красных станционных весах, отстегнул свой ножной протез вполноги с нарисованными на нем черным ботинком и аккуратным белым носком. Полая икра с коленом-набалдашником была розового цвета, какими полагается быть порядочным икрам. (Воссоздавая образ человеческий, зачем повторять Господни ошибки?) Внутри он хранил билет. Полотенце. Стаканчик из нержавейки. Запахи. Секреты. Любовь. Безумие. Надежду. Бесконечную радость. Вторая его конечность – настоящая – обходилась без ботинка.

Он купил чаю для своего стаканчика.

Какую-то старуху вывернуло наизнанку. Бугристая лужа. И пошла дальше по своим делам.

Вокзальный Мир. Цирк человеческий. Куда в суматохе купли-продажи приходит домой отчаяние и где, медленно черствея, превращается в безразличие.

Но на сей раз Амму и ее близнецы наблюдали это не в окна «плимута». Не было у них страховочной сети, которая в случае чего подхватила бы их в цирковом воздухе.

Пакуй пожитки и уезжай, сказал Чакко. Переступая через сломанную дверь. В руке – дверная ручка. Амму, хотя пальцы у нее дрожали, не подняла глаз от бессмысленною шитья. На коленях у нее лежала открытая коробка с ленточками.

Рахель – другое дело. Она подняла глаза. И увидела, что Чакко исчез и на его месте возникло чудовище.

Толстогубый мужчина с кольцами на руке, одетый в белое и спокойный, купил на платформе у разносчика сигареты «Сизерс». Три пачки с изображением ножниц. Курить в коридоре поезда.

Выкрои себе поблажку –Ароматную затяжку.

Ему предстояло сопровождать Эсту. Он был Друг Семьи, которому как раз нужно было ехать в Мадрас. Мистер Курьен Маатен.

Раз уж так вышло, что за Эстой есть кому присмотреть, Маммачи решила не тратиться на второй билет. Баба обеспечивал переезд Мадрас – Калькутта. Амму выигрывала Время. Ей надо было паковать и свои пожитки. Чтобы начать где-то новую жизнь, в которой она смогла бы содержать детей. Было решено, что до тех пор один из близнецов может оставаться в Айеменеме. Но не оба. Вместе их держать нельзя. Кил ынатас. Их следовало разъединить.

Может быть, они правы, шептала Амму, пакуя вещи Эсты в сундучок и рюкзачок. Может быть, мальчику нужен Баба.

У толстогубого было место в соседнем купе. Он сказал, что, когда поезд тронется, он постарается поменяться с кем-нибудь местами.

Он отошел, предоставив маленькую семью самой себе.

Он знал, что над ними парит черный ангел. Они движутся – он движется. Они стоят – он стоит. Капая воском с изогнутой свечи.

И все знали.

Это было в газетах. Сообщения о смерти Софи-моль, о «столкновении» полицейских с параваном, подозреваемым в похищении и убийстве. О последовавшей за тем осаде коммунистами «Райских солений и сладостей», возглавляемой местным айеменемским Борцом за Справедливость и Защитником Обездоленных. Товарищ К. Н. М. Пиллей заявил, что Администрация сфабриковала дело против паравана, потому что он был активным членом коммунистической партии. Что она решила разделаться с ним за участие в Легальной Профсоюзной Деятельности.

Все это было в газетах. Официальная Версия.

О существовании другой версии толстогубый мужчина с кольцами, конечно, не догадывался.

Версии, в которой отряд Прикасаемых Полицейских переправился через реку Миначал, медлительную и вздувшуюся от недавнего дождя, и двинулся сквозь мокрые заросли, пробираясь к Сердцу Тьмы.

Глава 18

Исторический Дом

Отряд Прикасаемых Полицейских переправился через реку Миначал, медлительную и вздувшуюся от недавнего дождя, и двинулся сквозь мокрые заросли со звяканьем наручников в чьем-то грузном кармане.

Их широкие шорты защитного цвета, жесткие от крахмала, трепыхались поверх длинной травы, как немнущиеся юбки, двигаясь совершенно независимо от конечностей под ними.

Они шли всемером – Слуги Государства.

Прямота

Опыт

Лояльность

Интеллект

Целеустремленность

Истина

Ясность

Коттаямская полиция. Мультяшный отряд. Новоявленные принцы в смешных остроконечных шлемах. Картон на хлопчатобумажной подкладке. С пятнами масла для волос. Неказистые короны защитного цвета.

Тьма Сердец.

Жестоко нацеленных.

Пробираясь в длинной траве, они высоко поднимали тонкие ноги. Ползучие растения цепляли их за ножную поросль, намокшую от росы. Лепестки и колючки мало-помалу разукрасили их унылые носки. Коричневые многоножки пристроились спать в подошвах их прикасаемых башмаков со стальными носами. Грубая трава ранила им ноги, оставляя на них перекрестья порезов. Когда они вышли на болото, под ногами у них зачавкала хлябь.

На них смотрели змеешейки, сидящие на вершинах деревьев и расправившие, как белье для сушки, свои мокрые крылья. Смотрели цапли. Бакланы. Зобатые аисты. Красноголовые журавли, ищущие себе площадку для танца. Рыжие цапли с безжалостными глазами. С оглушительным своим уаак уаак уаак. Матери, оберегающие гнезда с яйцами.

Пройдя болото, пахнущее застойной водой, они двинулись мимо старых деревьев, увитых лианами – гигантскими вьюнками «мани», диким перцем, пурпурным остролистым плющом.

Мимо темно-синего жука, балансирующего на упругом лезвии травы.

Мимо гигантских паутин, выдержавших дождь, перекинутых от дерева к дереву, как нашептанные сплетни.

Мимо цветка банана в бордовом прицветнике, висящего на невзрачном деревце с драными листьями. Похожего на драгоценный камень в руке у расхристанного мальчишки. На самоцвет в зеленом бархате джунглей.

В воздухе спаривались малиновые стрекозы. Двухпалубно. Проворно. Один из полицейских восхищенно приостановился и на миг задумался о механике стрекозиного секса – что там у них куда. Потом его мысли щелчком переключились на Полицейские Дела.

Дальше.

Мимо высоких муравейников, присмиревших после дождя. Тяжело осевших, как опоенные зельем стражи у врат рая.

Мимо бабочек, пляшущих в воздухе, как радостные вести.

Мимо огромных папоротников.

Мимо хамелеона.

Мимо приводящей в оторопь китайской розы.

Мимо серых джунглевых курочек, заполошно кинувшихся врассыпную.

Мимо мускатного дерева, которого не нашел Велья Папан.

Раздваивающийся канал. Непроточный. Задушенный ряской. Похожий на дохлую зеленую змею. С берега на берег-поваленное дерево. Прикасаемые полицейские перешли по нему гуськом, семеня. Поигрывая полированными бамбуковыми дубинками.

Волосатые волшебники со смертоносными палочками.

Потом солнечный свет сделался чересполосным из-за тонких наклонных стволов. Тьма Сердец крадучись вступила в Сердце Тьмы. Стрекот сверчков то взбухал, то опадал.

Серые белки шмыгали по крапчатым стволам каучуковых деревьев, клонившихся к солнцу. На древесной коре виднелись старые шрамы. Зарубцевавшиеся. Невыпитые.

Акры плантации, затем травянистая поляна. На ней дом.

Исторический Дом.

Двери которого заперты, а окна открыты.

Внутри которого – холодные каменные полы и плывущие, качающиеся тени-корабли.

Восковые предки с жесткими безжизненными ногтями на ногах и запахом пожелтевших географических карт изо рта; их шелестящие шепотки.

Полупрозрачные ящерицы, живущие позади старых картин.

Дом, где мечты берутся в плен и перекраиваются.

Где пара двуяйцевых близнецов – Передвижная Республика с Зачесом, – воткнув подле себя в землю марксистский флаг, не убоялась призрака старого англичанина, пригвожденного к стволу дерева. Прокрадываясь мимо, полицейские не услышали его тихую мольбу. Добреньким таким миссионерским голоском. Прошу прощения, не найдется ли у вас… эммм… случайно, может быть… одной сигарки? Нет?.. Ничего страшного, это я так просто.

Исторический Дом.

Где в последующие годы Ужас (который вот-вот грянет во всю мощь) будет зарыт в неглубокой могиле. Спрятан под жизнерадостным гомоном гостиничных поваров. Под угодничеством старых коммунистов. Под растянутой смертью танцоров. Под историческими игрушками, которыми будут забавляться тут богатые туристы.