Наследник - Александр Прозоров

Пока Избор все это рассказывал, мост поднялся на высоту примерно в рост человека, замер, и на него вышел пожилой русоволосый и безбородый мужчина, сильно в теле, без доспехов и оружия, но в дорогой атласной рубахе, поверх которой красовалась подбитая соболем и причудливо расшитая войлочная душегрейка.

— Как видишь, мы не обманули тебя, сын доблестного князя Всеграда, — сказал незнакомец с высоты моста. — Но мы понимаем причину и глубину твоего гнева. Если ты вернешь весь полон и взятое с ним добро, город простит тебе обиду и отпустит с миром.

— Кабы Ондуза поведала сие муромскому послу, славному знатному воину боярину Боривиту, — с печалью в голосе ответил княжич, — был бы меж нами мир, покой и дружба. Ныне же известный воин наш умерщвлен с позором, и той обиды иначе, чем кровью, уже не смыть!

— Мы скорбим о смерти посла муромского и согласны заплатить полновесную виру за его убийство, — не стал понапрасну упираться переговорщик. — Но ты должен отпустить полон и вернуть захваченное добро.

— Полон весь взят на меч, и по обычаю токмо выкуплен обратно быть может — что смерды с семьями своими, что люди ратные, в сечу против нас вышедшие.

— Ты захватил их обманом!

— Ондуза казнила с позором муромского посла, Ондуза причинила обиды муромскому князю. По вашей вине началась война, а на войне не бывает обмана. Есть только мертвые и полоненные.

— Верни тела погибших, — спохватился переговорщик.

— Будет ли кому их хоронить? — пожал плечами Святогор. — Ондуза должна выплатить виру за причиненную муромскому князю обиду — или смыть ее кровью!

— Но твой волхв так и не нашел чародея в нашем городе!

— Но свое колдовство он творил именно от вас! Или вы заплатите моему брату за обиду пятьсот гривен золотом, или я возьму эту плату сам.

— Ты требуешь с нас пятьсот гривен за чужую вину, княжич! Ладно бы пятьдесят, ради нашей прежней дружбы Ондуза на сие еще согласится. Но не пятьсот!

— Ваш князь молод и еще неопытен. Он мог не заметить, что за злодейские дела творились рядом с его детинцем. Только ради этого я могу простить сто гривен. Но вира меньше четырехсот будет позорна для Мурома и Вышемира!

— Князь Стрежислав поклянется вам в вечном мире и освободит от пошлин муромских купцов, прибывающих к нам на торг, в знак своей искренней дружбы, а дружба важнее золота…

Ротгкхон понял, что штурма не будет. Будет выкуп. Богатый выкуп, замирение, договор о дружбе, скрепленный, может статься, даже дружеской пирушкой и объятиями, будет обмен пленными и мирное расставание воинов на несколько лет — до следующей княжьей ссоры.

И надо сказать, он отлично понимал обоих переговорщиков. Жители Ондузы, глядя из пролома в стене на уже наведенный внизу мост и почти готовую штурмовую лестницу, отлично понимали, что муромская дружина в город войдет, ее уже не остановить. Битва будет идти не где-то далеко, в чистом поле, а на улицах, в их собственных домах и дворах. И гибнуть в ней будут не только воины, но и простой люд в великом множестве. И даже если захватчики выдохнутся, остановятся перед детинцем, не тронут дальнюю от пролома сторону — беда все равно окажется немалой. Лучше заплатить миром. Коли останешься жив — добро нарастет. Мертвому же оно ни к чему.

Над дружиной княжича Святогора тоже висела постоянная угроза: в любой день и час к городу может подойти помощь. Штурм — дело не быстрое. Повезет — можно управиться за день. Нет — растянется дня на два или три. Сколько дружинников поляжет в уличных схватках? Неведомо. Люди, защищающие свои дома и семьи, дерутся до полного остервенения. А вдруг булгары подойдут не вовремя и ударят в спину в разгар штурма? А вдруг после захвата города не хватит сил отбиться от свежего врага? А вдруг ослабленной боями дружине не хватит сил защитить уже сам Муром? Опасностей много… Если главной цели можно добиться быстро и без лишней крови — то зачем рисковать?

И на глазах у вербовщика смертная война двух порубежных городов превратилась в долгий, долгий торг. Какую виру следует платить за княжескую честь? Какую за боярскую? Сколько стоит жизнь посла? Сколько стоит жизнь простого воина, и сколько — его свобода и возвращение? А возвращать с оружием или нет? А сколько стоит снаряжение каждого? А будет ли город выкупать селян? А с семьями или без? А почем нынче баба и ребенок? А в одну ли цену ставить мальца и девочку? А по какой цене менять золото серебром и мехами, коли казны на полную цену не хватает? А недовыкупленных людишек возвращать по росписи или по жребию?

Споры растянулись почти до глубокой темноты, но на том не закончились — уставшие переговорщики разошлись спать, условившись, что горожане пока не станут чинить пролом, а муромцы — готовить новое снаряжение для штурма.

Следующим днем торговля продолжалась уже за столом, вынесенным из какой-то избы, за крынкой кваса и хлебом, который противники не побрезговали преломить между собой. Теперь вместе с горожанином были еще двое помощников, один из которых записывал согласованные пункты на бересте, а второй время от времени давал советы по ходу переговоров. Со стороны княжича сидели Журба, Избор и Лесослав. Но от вербовщика толку не было — он больше смотрел по сторонам, высматривая возможные ловушки или хитрости.

Но ничего не произошло. К вечеру муромцы и булгары договорились обо всем. На рассвете горожане выкатили возки с частью откупа — остальное по уговору требовалось отвозить в Муром, там же группами забирая пленных. Дружина Святогора, собравшись, погрузилась на ладьи и подняла паруса, пользуясь попутным ветром. Воины пели и веселились, на все лады восхваляя своего юного, но невероятно мудрого воеводу Он снова возвращался с великой славой: с победой, с добычей и почти без потерь, сохранив дружину для новых походов.

КАРА БОГИНИ

Вниз по течению, да еще с попутным ветерком промчаться по полноводной Суре получилось легко и быстро. А вот пробиваться на веслах против течения сперва по великому Итилю, а потом по Оке оказалось очень долго и муторно. Тяжело груженные ладьи ползли медленно и величаво, шли верста за верстой, от лета к осени — внезапно прояснившееся после осады небо дохнуло прохладой, рощи на берегах стремительно окрасились в желтые и красные наряды, хотя листву еще и не роняли.

Только на десятый день пути корабли наконец-то добрались до причалов родного Мурома. Изрядно уставшие после многодневного махания веслами, дружинники не спеша выбирались на берег — и с удивлением смотрели на тихий город, встречающий их запертыми воротами. Попасть от реки прямо в детинец они не смогли, а потому пошли к Кожевенным воротам, выходящим к самой обширной слободе — тем более что большинство причалов стояли именно тут, у торговых амбаров и рыбного торга. Вымотанные долгой дорогой воины громко пока что не роптали, но уже начали выказывать сильное недовольство.