Карьера Никодима Дызмы - Тадеуш Доленга-Мостович

Уляницкий получил телеграмму из Варшавы, ему было велено немедленно ехать в столицу.

Отставка кабинета для большинства коборовских гостей была событием, которое задевало их лично.

Кое-кто мог лишиться своих должностей. Все говорили об одном и том же. Уляницкий ходил взад и вперед по вестибюлю и ругался. Яшунская уехала еще до обеда.

Воевода Шеймонт дал телеграмму в свою канцелярию и велел извещать его по мере того, как туда будут поступать известия обо всех подробностях министерского кризиса в Варшаве.

Вечером пришли газеты. Информация о событиях и слухи, противоречивые оценки ситуации, различного рода предположения — чего там только не было! На одном только они сходились: кабинет пал в связи с тем, что не сумел преодолеть экономический кризис, следовательно, ему на смену должен прийти другой кабинет, руководимый человеком с большим авторитетом.

В числе кандидатов на пост премьера промелькнула фамилия генерала Трочинского, который на посту управляющего больничными кассами, да и в качестве делегата на международный конгресс культуры и искусства, приобрел себе уже немалую популярность, упрочив ее окончательно с помощью брошюры «Стратегические ошибки Наполеона I, Александра Македонского и других». Предыдущая его работа, озаглавленная «Долой коммунизм!», завоевала ему еще раньше всеобщее признание. Знаменита была также приобретенная национальным музеем его картина, представляющая собой автопортрет генерала, выполненный масляными красками, изображающий его в ту минуту, когда оп молодецким ударом копья протыкает насквозь ягуара.

В Коборове широко обсуждали эту кандидатуру, которая, сказать по правде, ни у кого не вызывала серьезных возражений.

За ужином развернулась дискуссия по поводу сомнений барона насчет колорита упомянутой картины.

— Ник, — спросила Нина, — кто, по-твоему, должен стать премьером?

— Откуда мне знать…

— Но все-таки?..

— Гм… Если не Торчинский, то, может быть, Яшунский…

Захмелевший полковник Вареда стукнул кулаком по столу:

— Нет, Никодим, знаешь, кто должен стать премьером?

— Кто?

— Ты.

Воцарилось молчание. Взоры присутствующих обратились к Дызме. Тот наморщил лоб и, убежденный, что Вареда пошутил, нехотя пробурчал:

— Подвыпил ты, Вацек. Оставь, пожалуйста.

Нина встала, и, по знаку хозяйки, все перешли в гостиную. В гуле голосов потонули оправдания полковника.

— Предлагаю покататься по озеру, — воскликнула одна из дам. — Сегодня такая луна!

Все охотно согласились.

Действительно, прогулка оказалась на редкость приятной. Озеро было подобно огромному пласту агата. Его поверхность усеяли мелкие бриллианты звезд, среди них сняла луна, в которой, по подсчету воеводы Шеймонта, было по меньшей мере пятьсот каратов. Когда лодки с тихим плеском отплыли от берега, кто-то запел.

— Жаль, — вздохнул Никодим, — нет под рукой мандолины.

— Вы играете на мандолине? — удивилась одна из сестер Чарских.

— Играю. Особенно люблю играть в лунную ночь на лодке. Приходит вдохновение. Ночь, луна, пахнет горизонтом…

Все расхохотались, а староста Тишко воскликнул:

— Пан председатель и тут не упустил случая высмеять наши невинные песни.

Пшеленская пожала плечами.

Неужели вы полагаете, что пана председателя интересуют такие пустяки?

— Еще бы, я думаю, — подхватил староста, — ведь мне тоже известно, что хлебный банк решено закрыть. Такой банк! Обидно основателю этого дела смотреть на его конец… Не правда ли, пан председатель?

— А вы как считаете? Дызма.

— Подумать только, — не унимался староста, — всегда и всюду самое важное не то, что делается, а то, кто делает. Пока пан председатель стоял во главе банка, все шло хорошо.

— Может быть, дела поправятся, — вставил Дызма.

— Ну, — махнул рукой староста. — Нескольких месяцев оказалось достаточно, чтобы банк лопнул. Вся суть в личности, только в личности.

— Святая истина, — убежденно заявила Пшеленская.

— Хэлло, Никодим! — крикнул из ближайшей лодки Понимирский. — А не спеть ли нам оксфордскую песенку гребцов? А?

— Спойте, спойте! — попросили дамы.

— Да ведь у меня нет голоса, — с раздражением ответил Дызма.

— Есть, есть! — кричал обрадованный своей шуткой Жорж. — Разве ты забыл, как мы горланили на Темзе? Лорд Келедин оф Ньюдон утверждал, что ты поешь как…

Он не кончил: Никодим взмахнул веслом и обрызгал Понимирского, а также всех, кто вместе с ним сидел в лодке.

— Простите, — заговорил Дызма, — ему только холодный душ помогает.

Вернулись обратно и через несколько минут очутились уже в парке.

У дома стоял чей-то запыленный автомобиль. Шофер копался в моторе.

Кто приехал? — опросил Дызма.

Пан директор Литвинек.

Литвинек? — Никодим поднял брови.

Действительно, на официальных приемах в Замке он познакомился с доктором Литвинеком, который занимал пост начальника канцелярии президента республики, но между ними не было таких отношений, чтобы Литвинек мог запросто приехать в Коборово.

Гости вошли в дом.

В вестибюле Кшепицкий беседовал о чем-то с высоким черноволосым, седеющим мужчиной. Дызма сразу направился к ним. Оба встали, поздоровались.

— Ну как там министерский кризис? — осведомился, между прочим, Никодим.

— Именно но этому делу я к вам и явился, — ответил с поклоном доктор Литвинек.

— По этому делу?

Все затаили дыхание.

Литвинек вынул из портфеля конверт, сделал паузу и торжественно провозгласил:

— Достопочтенный пан председатель! Я приехал сюда по поручению президента Жечи Посполитой, чтобы от его имени просить вас принять на себя миссию сформирования нового кабинета. Вот личное письмо президента.

И он протянул Никодиму конверт. Дызма побагровел, разинул рот.

— Что… Что?

Довольный произведенным эффектом, Литвинек едва заметно улыбнулся краешком губ.

— Президент республики надеется, что вы, пан председатель, пожелаете сформировать новый кабинет и стать во главе его.

Дызма неуверенным движением взял конверт, дрожащими руками вынул из него лист бумаги. Стал читать, но буквы прыгали у него перед глазами.

Действительно, в личном письме президента было то, о чем только что сказал Литвинек. Дызма медленно сложил письмо. Его лицо выразило озабоченность.

— Президент не сомневается, что вы, пан председатель, не откажете ему. Это особенно важно в момент тяжелых политических потрясений и хозяйственного кризиса, когда страна находится на грани катастрофы. Трудна эта задача. Но президент убежден, что именно вы — в силу доверия, которое питает к вам президент лично, да и все общество в целом, — сможете успешно справиться с этой задачей. Ваш высокий авторитет, знания и опыт дают гарантию в том, что вы сформируете правительство сильной рукой, поднимете благосостояние страны, которая с нетерпением ожидает сильного человека. Разрешите мне скромно выразить уверенность в том, что вы… только вы… в состоянии совершить это, пан премьер.

Он низко поклонился и умолк.

Впечатление было колоссальное.

Литвинек впервые в жизни выполнял такую миссию и не обманулся в своей надежде потрясти воображение собравшихся.

На всех лицах отразилось волнение. Шутка ли, в их присутствии кормило государственного корабля переходило в руки нового человека — сильного человека. Побледнев как полотно, Нина судорожно впилась пальцами в ручку кресла. У Вареды было такое лицо, точно он сейчас расплачется. Кшепицкий гордо поднял голову и обвел взглядом присутствующих. Из-за его спины смотрели на всех расширенные от изумления огромные голубые глаза Жоржа Поимирского.

Никто не решался сесть.

Первым сделал движение воевода Шеймонт. Он подошел к Никодиму и, низко поклонившись, пожал ему руку.

— Примите, пан премьер, мои самые сердечные пожелания… Но не поздравления, ибо поздравить в эту историческую минуту следует нас, граждан государства и его слуг.

Примеру воеводы последовали все гости. Никодим молча, с хмурым видом протягивал каждому руку.

Уж кто-кто, а он понял, какая честь выпала ему на долю. Он, Никодим Дызма, ничтожный чиновник из Лыскова, может взять теперь в свои руки судьбу большого государства, он будет ездить в собственном поезде, его имя будет на устах всей страны, какое там — на устах всего мира!

Но… но, в сущности… зачем ему это?

Снова нервная, полная угроз жизнь в Варшаве, опять думать по поводу каждого случайно оброненного слова.

Но власть, великая власть над тридцатью с лишним миллионами душ! Ведь есть тысячи таких людей, которые за один день этой власти и этого титула — титула председателя Совета Министров — отдали бы жизнь!.. Кабинет премьера Дызмы… Правительство Никодима Дызмы… Армия отдает честь, военные корабли салютуют из пушек… Что ни скажи — об этом напечатают газеты всего мира… Власть, слава…