Искатель. 2009. Выпуск №07 - Станислав Родионов

Да, правда, итальянская речь, будто застолье…

Разговор прервался. Грибов потыкал в кнопки, посмотрел счет. Так и есть, снялось много: ясно, что абонент где-то далеко в роуминге…

И тут Грибов услышал незнакомый, никогда прежде не идентифицированный звук.

Так скрипит камень, трущийся о камень. Скрежет, невыносимый писк, крошево, гулкий стук обломков о деревянный пол. И тяжелые шаги.

Грибов кинулся к окну: как открыть этот стеклопакет — створка лишь чуть повернулась на механизме заморской фурнитуры… Грохот на лестнице. Дверь. Тишина.

Грибов оглянулся. Инсталляция стояла в дверях и пронзительными глазами смотрела на него.

Афродита. Скульптура. Именно такой она и снилась ему несколько недель подряд. Инсталляция! Кому, как не Грибову, знать, кто и зачем стоит перед ним?

Статуя сделала несколько шагов, остановилась, поводя головой. Опять этот чудовищный скрип…

— Не подходи! — заорал, дрожа, Грибов.

Он схватил со стола какой-то предмет (хрустальная пепельница — не сразу понял) и швырнул в статую. Афродита выбросила вперед руку, быстро поймала пепельницу, перевернула, осмотрела и бережно поставила на пол. Облако мраморной пыли слетело с ее колен, когда она опустилась на корточки.

И она подняла голову, медленно встала, медленно пошла к нему. Голос был низким, скорее мужским, чем женским, таким голосом говорят дьявольские сущности в голливудских фильмах ужасов.

— Ты сделал не то и не так. Мы дали тебе возможность нечеловеческой силой овладеть, но ты пустил ее не на благо. Мы долго следили за тобой. Но теперь переполнена чаша нашего терпения.

Грибов молча дрожал, понимая, что это и есть возмездие — за все, что он творил именем богов.

— Ты ошибся, смертный, и будешь наказан.

К Грибову вернулся дар речи. Он едва внятно прохрипел, невольно подражая стилю статуи:

— В чем роковая ошибка моя? Я делал все так, как было предписано. Книга…

— Две души ты вызвал, две, а не одну, — произнесла статуя, выставив вперед два пальца. — Прах с могилы и носильная вещь принадлежали двум разным женщинам. И ты, по недомыслию, объединил их в одну. Через жопу, — закончила статуя, используя выражение собеседника и думая, что так ему будет понятнее.

Она медленно подошла к Грибову, оставляя на досках пола белые следы, и протянула руку. Грибов почувствовал на подбородке твердые пальцы. Сейчас шею свернет, подумал он. Только хрустну…

— Ты думал, шарлатан, что олимпийские боги покинули Землю? Как бы не так! Мы покинули всего лишь Олимп, с тех пор как снежная гора стала доступной для людей. Вы предали нас, забыли, ваша новая религия именует нас демонами. И тем ценнее для нас такие люди, как ты, которые до сих пор верят, в то время как все остальные отвели нам место на задворках мысли. Но ты не выдержал испытания.

— Что же мне делать? — спросил Грибов.

— Окаменеть.

Статуя взяла его за руку и коротким рывком потянула к двери.

— Я не хочу! — сказал Грибов.

— Тебя никто и не спрашивает, — возразила Афродита, и ее мраморная рука дернула Грибова так сильно, что он пошел, автоматически перебирая ногами.

Так они миновали лестницу. Грибов хватался за перила, пытался упираться, понимая, что статуя скорее оторвет ему руку, чем выпустит.

— Встань здесь, — сказала Афродита, по-прежнему густым басом, но в голосе послышались странные нежные нотки.

Она обняла Грибова за шею, ее губы приблизились, рот раскрылся, и в его глубине Грибов увидел дрожащий каменный язык.

Статуя поцеловала Грибова в губы, он упирался руками в твердые груди, ноги его подкашивались. Статуя выпила Грибова: его тело побелело накатом, снизу-вверх, в то время как фигура статуи налилась розовым, как спелое яблоко, — сверху вниз.

Афродита несильно толкнула Грибова в остатки каменной рамы, и он как бы прирос к камню плечами. Через несколько мгновений все было кончено: посреди мастерской стоял белый мраморный блок, нетронутый резцом, а рядом с ним, уперев руки в бока, — молодая обнаженная женщина.

Она шлепнула ладонью по гладкой плите, повернулась и пошла, мелькая розовыми пятками, которые все еще оставляли на полу следы, постепенно сходящие на нет, словно женщина наступила в рассыпанную муку…

Она прошла в ванную, включила воду, не сразу разобравшись с устройством кранов. Ее кожа была упругой, эластичной, она смотрела на свои плечи, выворачивая руки, и умиротворенно улыбалась.

Из платяного шкафа она вытягивала края одежды, задумчиво кусала ноготь и отпускала ткань. Наконец она нашла то, что ей было нужно: просторное дамское платье, принадлежавшее прежде одной из Петькиных подруг.

Спустя час молодая женщина шла по московской улице, с любопытством оглядывая витрины и проезжавшие мимо экипажи, а встречные мужчины пытались поймать ее взгляд и с удивлением смотрели ей вслед, когда она проходила мимо.