Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, непокорных убивают, а с разоряемых территорий взимают не только дань, но и военную добычу. Понятно, что конунг земгалов дал свое войско Энунду и Ингвару из опасения норманнского вторжения. Лучше было пожертвовать малым, чем большим.
Показательно, что русским былинам также известен мотив взимания дани с правителей. Например, в былине "Добрыня Никитич и Василий Казимирович" князь Владимир просит богатырей свести его дани к "царю Батуру ко Батвесову"[1013]. Наши герои, Добрыня и Василий, естественно, своеобразно выполняют просьбу князя. Они не его дани отвозят Батуру Батвесову, а напротив, берут их с самого Батура для своего князя[1014]. Весьма колоритно описывается и способ, каким богатыри добывают дань:
"И выходил Добрыня на улицу на широку
И стал он по улочке похаживати.
Сохватились за Добрыню три татарина:
Он первого татарина взял — разорвал,
Другого татарина взял — растоптал,
Атретьего татарина взял за ноги;
…Зачал татар покалачивать".
Василий Казимирович, конечно, не мог ударить в грязь лицом перед старшим товарищем:
"Попала ему ось белодубова,
Ось белодубова семи сажен.
Сохватил он ось белодубовую,
…И зачал татар поколачивать".
Испугавшись, что ему не останется татар даже "на приплод", Батур Батвесов соглашается заплатить дань[1015]. Собственно, былинный способ добычи дани мало чем отличался от исторически известного. Разве что своей большей колоритностью[1016].
В объяснении сущности дани времени образования древнерусского государства, да и более поздней эпохи, нельзя исходить только из "материальных предпосылок". Данническая зависимость была позорной. И страх навлечь на себя позор был сильнее, чем мифическое желание нобилитета поучаствовать в перераспределении[1017].
Порядок раскладки общественных расходов в зависимости от социального статуса существовал практически повсеместно, в том числе и у славян. Интересное сообщение на этот счет находим, например, у Титмара Мерзебургского[1018]: "Всеми ими, называемыми общим именем лютичей, не управляет какой-то один правитель. Решение необходимого дела обсуждается в общем собрании, после чего все должны дать согласие на приведение его в исполнение. Если же кто-нибудь из селян [si quis vero ex comprovincialibus][1019] противится принятому решению, его бьют палками; а если он и вне собрания открыто оказывает ему сопротивление, его наказывают или сожжением и полным разграблением всего его добра, или уплатой соответствующей его рангу [qualitate][1020] суммы денег в их присутствии". Иными словами, размер этого "общественного штрафа" зависел от ранга, или качества того, на кого он налагался.
Восточные славяне не составляли исключения из этого правила. У нас нет никаких свидетельств о том, что местная племенная знать находилась в особых условиях и не платила даней. Тем более нет сведений о том, что знать получала часть дани, уплаченной соплеменниками варягам или киевским князьям (то есть, о "перераспределении"). Когда Игорь идет к древлянам "и примышляше къ первой дани, и насиляше имъ и мужи его", Мал и древлянская знать не приобрели ничего, кроме дополнительных расходов. Неслучайна и реакция со стороны древлян на возвращение Игоря за дополнительной данью: древляне "сдумавше со княземъ своимъ Маломъ", "оубиша Игоря и дружину его"[1021]. Если же придерживаться логики В.Т. Пашуто и его последователей, то Мал с "местным нобилитетом" должны были только радоваться действиям Игоря, который являлся в их руках орудием эксплуатации рядовых соплеменников.
Не иначе обстояло дело с выплатой дани у северян, радимичей и у других племен. Конечно словене, кривичи и меря находились в несколько иных отношениях по степени интеграции и к Рюрику и, позднее, к киевским князьям и Киеву[1022]. Однако когда, например, Олег "дани устави Словеномъ и Варягомъ даяти, и Кривичемъ и Мерямъ дань даяти Варягомъ" вряд ли там ситуация в распределении последней обстояла иначе, чем в других племенных объединениях. Сказанное относится и к тем 300 гривнам в год, которые Олег установил давать варягам "мира деля"[1023]. В их уплате участвовала, несомненно, и местная знать, причем по принципу, отмеченному у "финнов". В этом убеждает и анализ событий 1018 г., когда новгородцы, для помощи Ярославу в борьбе со Святополком, установили единоразовый экстраординарный "налог" и "начаша скотъ събирати от мужа по 4 куны, а от старостъ по 10 гривен, а от бояръ по 18 гривен"[1024]. Такая диспропорция являлась выражением социальной оценки старост и бояр[1025]. И это понятно, так как в варварских обществах "самосознание рода или семьи нуждалось в общественном признании", вследствие чего каждый человек должен был вести себя соответственно своему статусу[1026].
Подобные представления были весьма живучи, о чем свидетельствуют, на наш взгляд, события 1257–1259 гг., связанные с татарской переписью в Новгороде[1027]. Конфликт достиг апогея во время второго приезда татарских послов (1259 г.). Горожане раскололись на два противостоящих лагеря. Вятшие не только согласились на перепись и обложение данью, но и велели меньшим пойти под "число". Последние же готовы были умереть "за святую Софью и домы ангельскыя", но не подчиняться требованиям. В самый напряженный момент "съеха князь с Городища, и оканьнии Татарове с нимь; и злых светомь яшася по число: творяху бо бояре собе легко, а меншимъ зло. И почаша ездити оканьнии по улицамъ, пишуче домы христьяньскыя: зане навелъ богъ за грехы наша ис пустыня звери дивияя ясти силныхъ плъти и пити кровь боярьскую"[1028].
Против чего же протестовали простые новгородцы? Наиболее близко, на наш взгляд, подошел
