Сильные. Книга вторая. Черное сердце - Генри Олди

— Куда ты летел, зятёк?

— Нас встречать?

То, что я удирал от бубна, им знать ни к чему. А вот куда я в итоге забежал? Пещера-громадина: три десятка домов — наших, типовых — влезет, и еще место останется. Потолок — из лука не добьешь! — тонул в мерцающей зеленоватой мгле. Лишайник, небось. Чем ниже, тем ярче разгоралось мягкое сияние, исходившее, казалось, прямо из стен. Или это светился сам воздух?

Внизу, где мы стояли, было светло, как днем.

Кругом громоздились причудливые каменные сосульки. Одни росли из пола, другие свешивались со стен и потолка. Великаны и карлики, одиночки и целые заросли. Бирюза и малахит, багрянец и охра, снежная белизна, бурая ржавчина… По сосулькам стекала вода, в ней отражался колдовской свет, искрясь россыпями драгоценных камней. Пещеру наполнял неумолчный звон капели. Кое-где верхние и нижние сосульки срастались в единые столбы. Будто намекали: союз Вышних Небес и Кэтит Ютюгэн? Почему бы и нет? Мы срослись — и у тебя все срастется. Женишься на Чамчай…

— Нравится?

Я не удивился: привык, что у меня на лице все написано.

— Ага.

— Свадьбы отгуляем — еще и не такое покажем!

— Чувствуй себя как дома!

— Это ваш дом? Вы тут живете?

— Мы тут едем.

— Кто едет, а кто и идет.

— Откуда вы про свадьбы узнали?!

— Уот передал.

— Через дедушку Сэркена.

— Пригласил…

— Поехали уже, что ли?

— Это ты — поехали. А мы с Юрюном пешочком…

Оказывается, я, пока бежал, успел основательно углубиться в пещеру. Вон зверь застыл: морда гладкая, бело-желтая. Лапы оплыли, в пасти отблескивают клыки. Вон из стены лицо выпятилось: бородатый старик, трещины-морщины. На дедушку Сэркена похож, только борода зеленая, будто мхом поросла. Под дедушкой булькал котел, плотно закрытый крышкой. В такой Уота целиком запихнуть можно! Котел покоился на раскоряченном суставчатом треножнике. А вон еще! Справа, слева: большие, поменьше, совсем крохотули. Черные, шершавые; медные, гладкие; серебряные, блестящие… На некоторых теплились огоньки-светляки, как на нашем камельке.

Я хотел спросить о котлах Уотовых братьев — они местные, должны знать — но не успел.

— Вечно он опаздывает, — проворчал Тимир.

— Ну да, — поддержал Алып. — Обещал встретить…

— Забыл. Дырявая башка!

— А вот и не забыл! Не забыл! Уот помнит!

К нам бежал большой черный адьяраяй с улыбкой от уха до уха.

— Уот всё помнит!

3

Женитьба — дело серьезное

— Я тебе друг, — сказал Уот. Из его единственного глаза вытекла мутная слеза. Сползла на щеку, скатилась к подбородку, упала. — Я тебе брат. Ты мне зять. Обними меня!

И добавил с чувством:

— Кэр-буу!

Ну, я обнял. Если честно, я полагал, что объятия дадутся мне с бо̀льшим трудом. Во-первых, я слишком хорошо знал, как смертоносны объятия Уота Усутаакы, Огненного Изверга. По сей день едва вспомню, и тело начинает ломить. Во-вторых, сложно обниматься с адьяраем, чья рука раздвоена в локте. Ладно, это еще ничего, с его-то предплечьями! Опять же можно сграбастать обнимаемого под мышку… Но в-третьих — и в-главных — я чуял подвох. Вряд ли Уот собрался обмануть доверчивого Юрюна Уолана и торжественно придушить его на глазах своих братьев. Ну да, нарочно созвал родню, чтобы меня прикончить! Уот желал зятю добра, готовил ему — мне! — подарок, который до поры держал в тайне, и это было опасней всего.

— Невеста! Тебе обещали…

Нет, вы не ослышались. Вот что объявил Уот, когда я, изрядно помятый, вырвался на свободу.

— Невеста, дьэ-буо! Жаворонок! Тебе обещали, да.

— Ага, — осторожно кивнул я.

В то, что Уот решил вернуть мне дочь дяди Сарына, я не верил ни капельки.

— Мне обещали, да, — гнул свое адьярай. — Обоим обещали. Нам обоим, да.

— Угу. Обещали.

— Хочешь, убьем Сарына?

— Не хочу.

— И я не хочу, — согласился адьярай. — Оба не хотим, хыы-хык! Оба честные, добрые. Умные! Мы оба, невеста одна. На обоих не делится?

— Не делится.

— Делится! — торжественно возвестил Уот. — Делится, буйа-буйа-буйакам! Ты умный, я умнее. Правда, Тимир? Правда, Алып?

Братья переглянулись:

— Правда, Уот.

Ох, и не понравился мне их ответ! Думаете, они подсмеивались над простодушным Уотом? Ничуть не бывало! Вся троица в сговоре, клянусь…

— Вот, — Уот очертил в воздухе контур женской фигуры. — Жаворонок.

Я молчал.

— Как делить? Ночь я, ночь ты?

— Подеремся, — вздохнул я.

— Подеремся? Я тебя убью, и буо-буо! Не нравится?

— Не нравится.

— Молодец! И мне не нравится. Не делится?

— Нет.

— Делится! Смотри сюда…

Он еще раз изобразил женский контур:

— Вот как делится, — ребро Уотовой ладони рубануло поперек, на уровне талии. — Р-раз! Делится! Нас двое? Невест двое! Две половинки, гыы-гык!

— Ты решил ее убить?!

— Убить? Нашу невесту? Глупый зять, голова с кулак! Алып, объясни ему…

— Режем пополам, — громко топая своими чудовищными ногами, Алып подошел ближе. — Верхняя половина, нижняя половина…

— Мне нижнюю! — напомнил Уот. — Детородную!

— Хорошо, не ори… Ему нижняя, тебе верхняя. И не надо нам рассказывать, что отдельно половинки не живут! Без тебя знаем. Живут, но недолго. Вот пока они живут, мы берем Куо Чамчалын…

— Чамчай?

— Нет, Чамчалын. Есть у нас на примете одна подходящая особь…

— Кто?!

— Женщина. Для тебя, зятёк, важно, что женщина, остальное побоку. Страшненькая, но это чепуха. Любоваться ты будешь верхней половинкой своей жены, а с нижней у Чамчалын всё путём. И каким путём! Ты уж поверь, я знаю, что говорю. Так вот, режем мы Жаворонка с Чамчалын…

— Мы?

— Я с Тимиром. Тебе, извини, я это дело не доверю. А Уоту — тем более! Режем, сшиваем, ждем, пока очухаются. Уоту — верх Чамчалын, низ Жаворонка. Тебе — низ Чамчалын, верх Жаворонка. И живете вы долго и счастливо…

— И умрете в один день, — расхохотался Тимир.

— Шутишь?

— Насчет «в один день»? — Тимир подмигнул третьим глазом. — Шучу. Умрёте, как получится. А насчет «долго и счастливо» — чистая правда. Ты не переживай, дружище, нам не впервой. Видал, как Алып себя перекроил?

Я внимательно посмотрел на Алыпа. Алып ответил мне ослепительной улыбкой. В улыбке — во всех трех улыбках! — чувствовалась опытная рука Тимира-зубодера.

— Ты что, — спросил он, — думал, я таким родился?

— Нижний мир, — я пожал плечами. — Он еще и не так перекроит.