Подари мне краски неба. Художница - Гонцова Елена Борисовна

— Тебе поручили найти этих фальшивомонетчиков? А я у тебя была приманкой?

— Все не так. Здесь замешана война, которую вел наш Бронбеус с Шишкиным, я хотел помочь старику.

Когда Бронбеус узнал, что один из его учеников занимался изготовлением фальшивых картин по заказу Шишкина, а потом был убит, старик тут же вызвал меня. Это совпало с моей командировкой от фирмы. А вскоре выяснилось, что цель моя и Бронбеуса — одна. Дорожка из фальшивых акций фирмы вела прямо к Шишкину. Но я не знал, что ты причастна к этим событиям. А когда узнал, оказалось, что без твоей помощи мне пришлось бы много сложнее. Часть расследования ты провела самостоятельно, сама не подозревая об этом. Одно плохо: матрица не нашлась, и где она может находиться — неизвестно.

Для Натальи все окончательно прояснилось и столь же определенно запуталось.

— Тебе нечего больше бояться, — сказал Владислав. — Но матрицу ты должна найти. Вчера, когда ты сказала, что логово находится на даче Парфенова, я позвонил по тому же телефону перовскому авторитету и тем людям, которые могли передать информацию Шишкину. И сказал, что интересующее их клише находится на этой пресловутой даче. Потом я связался с представителем фирмы в России, который уже действовал по своему усмотрению. Единственное, что я не сообщил ему, — то, что матрица была изготовлена. Он не замедлил связаться с соответствующими органами. Все курки были взведены, и драма на даче завершилась незамедлительно. Сегодня ранним утром. Правда, исчез Шишкин. Судя по всему, его не было на даче. Видать, нюхом почувствовал опасность. Боюсь, он может объявиться где-нибудь неподалеку. Пока матрица не найдена, ты все еще в опасности.

— Вчера ты говорил, что завтра, то есть сегодня, нас не будет в Москве, — произнесла Наташа в задумчивости первое, что пришло ей в голову.

— Нам с тобой пока нельзя уезжать. Я еще и за Бронбеуса беспокоюсь.

— Тогда мне нужна твоя помощь.

— Что именно?

— Нужно съездить со мной в одно место, там спрятана небольшая сумма денег. Достаточная для того, чтобы сделать ремонт в моей квартире. Мама просила.

— Ну, если мама просила… — Он говорил несколько насмешливо. — И если Бронислав Бенедиктович снимет по моей просьбе твой бессрочный домашний арест.

— Нет, — ответил Бронбеус, — никуда вы не пойдете.

— Почему? — одновременно спросили они.

— Знаю, что старики, особенно такие, как я, утомительны. Но потерпите еще немного.

— Мы быстро, — заторопилась Наташа. — Мы ведь по делу, мы не станем прогуливаться там.

— А как же сломанный каблук? — в той же насмешливой манере спросил Владислав и протянул ей огромный пакет с надписью NIVEA.

— Это гуманитарная помощь французского посла? — спросила Наташа, разглядывая маленькие светло-коричневые туфельки и раскладывая на столе другие подарки, на которые втайне рассчитывала.

— Гонорар за помощь, оказанную известной французской фирме, — серьезно ответил реставратор.

Наташа решила пропустить мимо ушей эту фразу. Чего в ней было больше, черного юмора или правды, о которой она гадала как на кофейной гуще, не имело значения.

Бронбеус не без удивления посмотрел на реставратора, но ничего не сказал смирившись с тем, что его на время оставят одного. Может быть, он привык за эти дни обедать и ужинать в приятном кругу, а не на холостяцкой профессорской кухне.

Туфельки оказались впору, чему она нисколько не удивилась. Среди подарков было и летнее платье, бежевое, из рогожки, с кокеткой из лионских кружев того же тона.

До Киевского вокзала они добрались на частном драндулете, у которого, несмотря на жару, работала печь.

— Ты открываешь мне новые горизонты, пошутил реставратор, — я не знал, что можно греться таким образом.

На электричке они проехали до платформы Мичуринец и оттуда по травяной дорожке вдоль полотна двинулись к тайнику в сторону Переделкина.

«Как все нелепо, — думала она, — действительно, я и не знала, что можно быть идиоткой и не догадываться об этом».

На что она надеялась еще несколько дней назад? Что ею руководило? Что это за деньги, которые она сняла в сберкассе и спрятала в пустынном и диком месте?

Никакой нелепости в происходящем, как видно, реставратор не находил. Стадо белоснежных коз, переходящих полотно, деревенский воздух, огромный дуб, залатанный кое-где листами железа, — все ему нравилось.

— Бронбеус, — заметил он, разглядывая дуб.

— Ты обшил его железом?

— Да нет, он сам.

— Ты никогда не бывал здесь?

— Нет, это ведь городок писателей. Они, верно, и сейчас тут живут.

Мне кажется, вот эти собачки с маленькими бородками или вон те, такие продвинутые и внимательные, — души советских писателей, которые тут обитали. Смотри, какие они смешные. Но могут и укусить.

— Не смейся над чужим горем, — рассердилась Наташа. — Красивое место. Тут недалеко жил Пастернак, к нему в гости Заболоцкий приезжал. Все остальное не имеет значения. А потом, тебя не сильно-то укусишь. Прибьешь собачку за ее советскость и глазом не моргнешь.

— Тут ландшафт, как на брейгелевской картине «Возвращение стад».

— Не подлизывайся, — сердилась Наташа, — это мой ландшафт. У Брейгеля своих довольно. А сейчас не подглядывай, — попросила она, — выковыривать деньги, спрятанные в несчастье, — дело интимное, сокровенное.

— Ты уверена, что это здесь? — засомневался он. — Это, конечно, центр города, но тут явно не ступала нога человека. Никогда.

— Уверена, уверена, — отвечала она, — подержи свой гонорар-подарок. Я босиком прогуляюсь.

Денег на месте не было. И места этого не было. Она пришла в недоумение. В арке зашумел ветер, почудился странный голос, окликающий ее, вроде того, из сна. Она потерла глаза и увидела, что зашла в арку с другой стороны.

Деньги были на месте, утрамбованные в тот самый контейнер из-под салата. Она засунула контейнер в пакет и вернулась, вспомнив, как буквально прокрадывалась несколько дней назад с другой стороны железнодорожного полотна, чтобы не быть замеченной, к заранее придуманному тайнику. Она была та же сейчас.

Но она была не одна.

От этого она чувствовала себя, вопреки здравому смыслу, более слабой.

У колодца, где саврасовский старик полоскал бесчисленные бутылки, она вымыла ноги и опять стала чуточку выше на каблуках.

— Я думаю о нашем замечательном старике, — сказал Владислав. — Чем бы я стал без него, подумать страшно.

— Что ты имеешь в виду?

— Вопрос поставлен неверно. Я имею в виду тебя.

— Мне его жаль, — ответила она, прикинувшись, что не поняла. — А что я могу сделать для него. У меня мама, брат. Дай бог, чтобы Васенька выздоровел. Я могу иногда навещать старика. Например, сварить огромную кастрюлю украинского борща.

Она поймала на себе мгновенный взгляд реставратора.

«Так он пишет свои картины, — подумала она, — если он их вообще пишет».

Она представила, что реставратором управляет нечто, настолько превосходящее его самого, не говоря уж о ней, или старике, или ком-то еще, и испугалась, что тот может сейчас же отдалиться, а потом и вовсе канет в своих палестинах.

«Где-то ведь жил да был все это время… без меня. Без кого бы то ни было».

Так деликатно поправила она свои размышления.

— Нужен, конечно, ему борщ мой. Да и вообще-то мое присутствие, сколько я теперь понимаю, в основном надрывало ему сердце. Я тут не красуюсь. Это правда.

— Это не обязательно.

— Что «это не обязательно»? — передразнила она.

— Да все

— Не человек, а загадка природы.

— Какая самокритичность!

— Да я же о тебе.

— Нет, о себе.

— Какая самоуверенность, — ответила Наташа безо всякого упрямства, а только чтобы ответить. — Чем без толку со мной препираться на неизвестную тему, лучше бы ответил, как жить будем дальше?

— А ремонт квартиры?

— Ах да! Как это я забыла. Мешок денег тащу, а для чего?

— А говоришь, что знаешь себя.

— Да нет, не знаю. Себя — не знаю и тебя — не знаю. Как меня земля носит такую — тоже не знаю. Но ведь носит же. Есть же на мой счет какой-то замысел. Я что-то не уверена в моей способности ему соответствовать.