Виктор Вавич - Борис Житков

- Ты... кто же? - спросил помощник. От завода через площадь бежали люди, в пиджаках, в барашковых шапках пирожком, и махали издали руками.

- Конторские, - сказал городовой, - ихний, значит, - и отвел глаза от Игнатыча.

Казаки в узком проулке гнали, оцепив, кучу людей. Лошади топали по мосткам, оступались, теснились у самых заборов, отжимали в ворота баб. А бабы голосили, в кривых платочках, раздетые, на морозе, и тянули дети писком. Казаки не глядели, напряженно улыбались и колотили нагайками мелких лошадок, и кричали: "пошел! пошел!" - и люди сбивались и почти бежали.

И вдруг крик, и оглянулась вся улица, повернули на миг головы казаки. Бабий истошный крик последними охами рвал воздух, шатал стены.

- Федьку! Ой! Мальчика моего! Зачем?.. Господи?.. Ироды! Феденьку.

Двое несли за четыре угла на пальто мальчишку. Белое лицо свернулось вбок, и неловко, по-мертвому, завернулась под голову рука в толстом рваном рукаве. Казаки поддали шагу и бегом погнали людей. Хорунжий зло свел брови и поскакал по мосткам вперед.

Шарфик

- ПРЯМО не знаю, как вы один пойдете. Ей-богу, вас еще шатает. - Наденька делала строгие глаза, губами улыбалась, помогала Дуняше напяливать на Башкина пальто. Башкин блаженно щурился и шатался больше, чем шатало. Он никак не мог запахнуться, - заковыривал в петлю пуговку, и она выскакивала, и Башкин слабо хихикал и бросал расхлябанно руку.

- Шарф, шарф! - закричала вдруг Наденька. - Дуняша, мой вязаный.

И Наденька на цыпочках тянулась и обворачивала шею Башкина теплым шарфом. У Башкина губы млели пьяной улыбкой, и он поворачивал шею, - по ней заботливо бегали Наденькины ручки, заправляли шарф.

- Смотрите, не больше пяти минут - здесь, мимо дома, - Наденька погрозила пальчиком, - а то Дуняшу пошлю. Башкин совсем сощурил глаза от улыбки.

- И с лестницы осторожней, - крикнула Наденька в дверях.

Башкин совсем расслабил ноги и шлепал ими вразброд по ступенькам. Дверь захлопнулась. Башкин шлепнул еще раза два ногами и, перегнувшись через перила, лег животом и поехал вниз.

"Что ж? А мне трудно идти, - весело думал Башкин, - пусть даже увидят. Что такое, скажите!"

И он забарабанил губами, как дети. На улице было тепло, только снег не решался таять, и весенним, мутным, задумчивым стоял в улице воздух. Вдруг, среди зимы, замечталась погода. И воздух обнял Башкина, и Башкин сосредоточенно, осторожно зашагал по панели. Он стал глядеть, как воробей клевал на солнце дымящийся навоз, клевал, оборачиваясь, вертя головкой.

"Вот тоже... - прошептал Башкин задумчиво и не мог придумать, что тоже. - Ничего тоже - пусть клюет", - немного обиделся Башкин и зашагал, наклоняясь на каждом шагу.

Улица бесшумно стояла в теплом облаке. И вдруг в конце, - Башкин плохо видел близорукими глазами, - в конце где-то сбилась у забора кучка. Другая быстро пошла навстречу Башкину. Башкин задышал чаше. Кучка шла за человечком. Человечек с ведерком.

"Я больной, я ни при чем", - рассудительным тоном подумал Башкин, поднял брови и стал к стене.

Человечек не дошел до Башкина, он стал, и куча народа обвила его со всех сторон. Башкин осторожно зашагал, он слышал гул людей, и в гуле была тревога, высокой нотой билась тревога над толпой людей.

Человечек наклеил на стене белую бумагу и стал выбиваться прочь. И невнятный шум голосов читал, как молитву, вслух, не в лад, читал и выкрикивал слова, все громче, громче. Башкин протиснулся и, перегнувшись длинным телом через людей, увидал большие четкие буквы: "Высочайший манифест".

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТЪ

БОЖIЕЮ ПОСПЪШЕСТВУЮЩЕЮ МИЛОСТЬЮ,

МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ,

ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ

ВСЕРОССIЙСКIЙ,

Московскiй, Киевскiй, Владимирскiй, Новгородскiй; Царь Казанскiй, Царь Астраханcкiй, Царь Польскiй, Царь Сибирскiй, Царь Херсонеса Таврическаго, Царь Грузинскiй, Государь Псковскiй и Великий Князь Смоленскiй, Литовскiй , Волынскiй ; Подольскiй и Финляндскiй; Князь Эстляндскiй, Лифляндскiй, Курляндскiй и Семигальскiй, Самогитскiй, Бълостокскiй, Корельскiй, Тверской, Югорскiй, Пермскiй, Вятскiй, Болгарскiй и иных Государь и Великiй Князь Новаграда, Низовскiя земли, Черниговскiй, Рязанскiй, Полотскiй, Ростовскiй, Ярославскiй, Бълозерскiй, Удорскiй, Обдорскiй, Кондшскiй, Витебскiй, Мстиславскiй и всъя Съверныя страны Повелитель; и Государь Иверскiй, Карталинскiй и Кабардинскiя земли и области Арменскiя; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанскiй, Наслъдник Норвежскiй, Герцог Шлезвиг-Голстинскiй, Стормарнскiй, Дитмарсенскiй и Ольденбургскiй и прочая, и прочая и прочая.

Объявляемъ всъмъ Нашимъ върнымъ подданнымъ:

Въ заботахъ о сохраненiи дорогого сердцу Нашему мира, Нами были приложены всъ усилiя для упроченiя спокойствiя на Дальнемъ Востокъ. Въ сихъ миролюбивыхъ цълях Мы изъявили coглаcie на предложенный Японскимъ Правительствомъ пересмотръ существовавшихъ между объими Имперiями соглашенiй по Корейскимъ дъламъ. Возбужденные по сему предмету переговоры не были однако приведены къ окончанiю, и Японiя, не выждавъ даже полученiя послъднихъ отвътныхъ предложенiй Правительства Нашего, известила о прекращенiи переговоровъ и разрыв дипломатическихъ сношешй съ Poccieю.

Не предувъдомивъ о томъ, что перерывъ таковыхъ сношенiй знаменуеть собою открытiе военныхъ дъйствiй, Японское Правительство отдало приказъ своимъ миноносцамъ внезапно атаковать Нашу эскадру, стоявшую на внъшнемъ рейдъ кръпости Порть-Артура.

По полученiи о семъ донесенiя Намъстника Нашего на Дальнемъ Востокъ, Мы тотчасъ же повелъли вооруженною силою ответить на вызовъ Японiи.

Объявляя о таковомъ решенiи Нашемъ, Мы съ непоколебимою върою на помощь Всевышняго, и въ твердомъ упованiи на единодушную готовность всъхъ върныхъ Нашихъ подданныхъ встать вмъстъ съ Нами на защиту Отечества, призываемъ благословение Божiе на доблестныя Наши войска армiи и флота.

Дань въ Санктъ-Петербургъ въ двадцать седьмый день Января въ лъто отъ Рождества Христова тысяча девятьсоть четвертое, Царствованiя же Нашего въ десятое.

На подлинномъ Собственною Его ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано:

НИКОЛАЙ.

Из домов напротив подбегал народ, без шапок, придерживая на груди одежду. Запыхавшись, совались, протирались сквозь толпу. Башкин глянул: кучками, толпами взлохматилась улица, и говор рос и бился между домами, - и Башкин не мог расслышать, тревога или радость билась в голосах.

Извозчик слез с козел и, подняв по-бабьи полы, затопотал тяжелыми ногами через тротуар.

- Нет, верно, ребята, война? А? - Все оглянулись на мужицкий голос. Башкин тоже оглянулся. Он улыбался и думал, что б такое сказать для всех, веселое что-нибудь. И вдруг он заметил в толпе человека в суконной фуражке, - он глядел прямо на Башкина, подняв брови, широко растопырив веки, и приказательно мотал головой вбок, манил на сторону.

"Нахальный дурак какой", - подумал Башкин, а под грудью екнуло, забилось, и он против воли глядел на глупое лицо и шагал к нему, весь в поту от волнения.

- Пойдем-ка, что скажу, - кивал человек и шел в сторону, и Башкин шел, шел за ним.

- Сесов? - и человек едко глянул в глаза. Башкин не сразу понял слово, но понял, что это оттуда, и стало сухо во рту, в горле.

- Иди являться.

- Я знаю, - хрипло сказал Башкин обиженным голосом, - я знаю, я приду.

- Сейчас, сейчас пошел со мной. Шляется, а тама ждут. Пошел со мной - и квит. Пошел вперед, - и человек придержал шаг. - Куда, куда? Налево ворочай.

И Башкин шел впереди и поворачивал, куда приказывал голос сзади Он шагал, тяжело переводя дух, и не оборачивался, как будто палкой подпихивали его вперед шаги человека сзади.

- Налево, в ворота! Не знаешь?

Им отворили. Человек все шел сзади, теперь уж совсем по пятам, и Башкин взял по двору направо, в ту самую дверь, куда прошел в первый раз с городовым. И по знакомой лестнице, по тем же ступеням, зашагал надерх.

- Как пройти, знаешь? - окликнул снизу человек. - А то провожу, - и человек заспешил, догнал и повернул дверь-зеркало на площадке.

Башкин чувствовал, что был весь красный, горело кровью все лицо. Сердце рвалось, и казалось Башкину, что он только и несет одно сердце, а оно одно без него живет и мечется в груди, как в клетке. Он ничего не видел по сторонам, но без ошибки схватил ручку двери.

- Стой! Куда! - крикнул жандарм из конца коридора и зазвонил шпорами, побежал. Дверь не поддавалась, жандарм отдирал руку, дверь тряслась, дрожала.

- Пошел вон... пошел, пошел, - задыхаясь, выкрикивал Башкин.

Дверь открылась, и Башкин чуть не упал. Жандарм поддержал. В дверях стоял ротмистр, ротмистр Рейендорф, блестел пуговками.