Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа - Дональд Калшед

Во время этого медового месяца терапии проносится в жертву жесткая травмирующая реальность, которая когда-то слишком быстро проникла в мир пациента, и это произошло прежде, чем были развиты способности к формированию символов. Именно этот мир теперь восстановлен в «магической» связи между протагонистами, участниками терапевтического процесса. Подобно Принцу и Рапунцель, терапевт и пациент склонны к тому, чтобы забыть о работе, ради выполнения которой, собственно, они и встретились. Оба прибегают к хитрости и уловкам, но это является необходимым на определенной фазе терапии и дает положительные результаты. Например, мы можем заметить, что в нашей сказке и Принц, и Рапунцель до некоторой степени нечестны друг с другом, то есть их встреча возможна благодаря иллюзии, порождаемой отщеплением некой части каждого из них. Рапунцель предстает пред Принцем как прекрасная невинная жертва и вступает с ним в тайный сговор против колдуньи, о которой она ничего не говорит Принцу, сохраняя свои отношения с ней в тайне. Она не знакомит старую Фрау Готель с Принцем. Он должен встретиться с ней позже. Точно так же и Принц для того, чтобы проникнуть внутрь башни, обманывает Рапунцель, хитростью заставив ее поверить, что он – ведьма, принесшая еду, то есть выдает себя за колдунью (в ее позитивном, питающем аспекте). Итак, он выдает себя за того, кто приносит Рапунцель питание и затем признается в своей любви. Он не упоминает об ограниченности своей земной ипостаси, об ответственности, которая лежит на нем и требует его участия в делах королевства. В этой ситуации высвобождается большой заряд энергии coniunctio, но, как показал Эдуард Эдингер, «малой coniunctio», что в алхимии означает соединение веществ, до конца не трансформированных и поэтому еще не обретших все свои характерные свойства (см.: Edinger, 1985: 211ff). Для того, чтобы появилась возможность осуществления «большой coniunctio», необходимы процедуры по прохождению всех стадий преобразования. Между Рапунцель и Принцем или между пациентом и терапевтом устанавливается целительная «иллюзия переноса», и она приносит с собой связь с миром, который до этого был лишен фантазии – с миром без истории, миром неискупленным. Чтобы укрепиться, эта связь должна выдержать испытание темной стороной нуминозного, которая уже готова выступить на сцену.

Рапунцель: часть 4

Волшебница ничего не замечала, пока Рапунцель не сказала ей: «Скажи мне, Фрау Готель, как это так получается, что тебя мне поднимать гораздо тяжелее, чем молодого сына Короля – он поднимается ко мне в один миг?» «Ах, ты, негодная девчонка, – закричала волшебница, – что я слышу от тебя! Я-то думала, что скрыла тебя от всего мира, но ты все-таки обманула меня!» В ярости она вцепилась в прекрасные локоны Рапунцель, дважды обмотала их вокруг своей левой руки, а правой схватила ножницы и, чик-чик, отрезала их, – великолепные косы девушки остались лежать на земле. Ведьма была настолько безжалостна, что перенесла Рапунцель в пустыню, где та должна была жить в великом горе и ужасной нищете.

В тот же самый день, когда она выгнала Рапунцель, волшебница взяла отрезанные косы и прикрепила их к оконному крюку. Когда же сын Короля подошел и крикнул: «Рапунцель, Рапунцель, опусти вниз свои волосы», она отпустила их вниз. Сын Короля поднялся на башню, но вместо своей дорогой Рапунцель он увидел волшебницу, которая сверлила его злобным язвительным взглядом. «Ага! – насмешливо закричала она, – захотел навестить свою дорогушу! Да только прекрасная птичка не поет больше в этом гнездышке, ее нет здесь; кошечка сцапала ее, и она же выцарапает твои глаза! Потерял ты свою Рапунцель навсегда, и никогда ты уже не увидишь ее». Сын Короля был вне себя от горя и в отчаянии спрыгнул вниз из окна башни. Он не разбился насмерть, но шипы кустарника, в который он упал, выкололи ему глаза. Слепой, он блуждал по лесу, почти ничего не ел, кроме кореньев и ягод, все дни оплакивая свою дражайшую жену. Так он провел несколько лет, странствуя в нищете, наконец, он пришел в пустыню, где вместе с детьми, двумя близнецами, мальчиком и девочкой жила Рапунцель, влача жалкое существование. Он услышал голос, и этот голос показался ему очень знакомым, он пошел на звук, и, когда он подошел близко, Рапунцель узнала его, упала на его грудь и разрыдалась. Две ее слезинки упали ему на глаза, и Принц прозрел и опять стал видеть как прежде. Он привел ее в свое королевство, во владение которым он радостно вступил, и они жили потом долго в счастье и достатке.

Здесь мы подошли к развязке и финалу нашей истории, которые Юнг назвал бы «кризисом и лизисом» сновидения. Мы могли бы обозначить эту стадию как «прорыв симбиотической мембраны», который ведет к «депрессивной позиции», по Мелани Кляйн, или «большой coniunctio», по Эдингеру. Здесь происходит яростное столкновение двух миров, прежде разделенных, и результатом этого является ужасное разочарование обманутых надежд. Интересно отметить, что эти миры входят в соприкосновение через оговорку. Именно Фрейд указывал на то, что ошибочные действия, к которым относятся и оговорки, служат путями, по которым диссоциированный[69] материал проникает в сознание – лишь для того, чтобы вновь подвергнуться вытеснению. В нашей истории прорыв в заколдованный мир башни происходит через измену, спровоцированную Трикстером. Это эквивалентно мифологическому сюжету, в котором змей предлагает Еве съесть яблоко в Эдемском саду, который от сотворения находится под сенью Божественной благодати. Всегда есть желание чего-то большего, чем иллюзия, чего-то другого, жизни в реальном мире, в которой есть место для очарования. И агрессия является важным элементом этого процесса. Рапунцель претендует на жизнь в мире, и это является изменой опекающей ее волшебнице, которая, естественно, приходит в ярость.

В терапии «моменты» с подобным сюжетом происходят, когда шизоидный пациент набирается храбрости и предъявляет терапевту свои действительные требования, то есть трансферентные требования, которые терапевт не в состоянии удовлетворить, даже если бы он и захотел. Честное признание терапевтом своих ограничений приводит к «крушению иллюзий», и пациент подвергается повторной травматизации. Аналитик тоже травмирован и напуган. Оказывается, все его добрые намерения привели лишь к созданию ужасной иллюзии – созависимости с внутренней Рапунцель пациента. На этом этапе обе стороны страдают от утраты иллюзий. Пациент думал, что терапевт действительно будет для него связующей нитью с жизнью в реальном мире, на самом деле он исполнит свое обещание и будет Принцем. Терапевт же считал, что для исцеления пациента будет достаточно только эмпатии и понимания, и он откажется от своих нескончаемых требований контакта, сочувствия, поддержки и утешения. Однако, к их взаимному огорчению, потребности внутри этой «симбиотической мембраны» были и остались неудовлетворенными и, видимо, они никогда не будут удовлетворены. На этом этапе терпение терапевта может его покинуть. К тому же терапевт обнаруживает – и это подогревает его раздражение, – что каждая его интерпретация оказывается травмирующей, каждые его выходные, каждое напоминание о его реальной жизни во внешнем мире причиняют пациенту типа Рапунцель невероятное страдание. В этот момент обычно происходит некое событие, которое делает очевидным для всех сложившуюся ситуацию. Обычно происходит отыгрывание со стороны терапевта.

Например, однажды я поднял плату за сеанс своей пациентке, молодой женщине. Я называю это отыгрыванием, потому что это было первое повышение моего гонорара за пять лет, так что оно было довольно значительным – я увеличил оплату за час на десять долларов. Я объявил об этом в начале сессии. Она посмотрела на меня безучастно, и в течение всей сессии она настаивала на том, что это ровным счетом ничего не значит для нее, все отлично, просто нужно послать ей счет; она даже не хочет думать об этом. Час спустя она позвонила мне в ярости и отменила следующую встречу. Это было явление колдуньи, опекающей Рапунцель. Пациентка разразилась проклятьями, и прозвучали угрозы совершить самоубийство. На следующий день я получил письмо, полное искренних извинений за вспышку гнева и самобичеваний за собственный плохой характер (теперь колдунья направила свой гнев вовнутрь, обрушившись с обвинениями на детскую часть я). В ходе последующей проработки эта пациентка была в состоянии описать чувство паники, которое ей овладело, когда она перестала контролировать свой гнев (в детстве она испытывала приступы ярости, и каждый следующий раз наказание было более строгим).

Эта вспышка ярости пациентки стала началом бесконечного ряда последующих нападок ее колдуньи, когда она натыкалась на ограничения моих реальных возможностей. Я начал укреплять свои границы, строго соблюдая регламент сессии, конфронтируя ее трансферентные требования вместо того, чтобы уклонятся от них, каждый раз возвращая пациентку к парадоксальной реальности нашей совместной работы.