Холодный как лед - Энн Стюарт

– Тебе много не надо, чтобы возбудиться? – вопросительно заметила она, стараясь изо всех сил разрядить обстановку.

– Не особенно, – ответил, откидывая покрывало на кровати и вытягиваясь во весь рост, Питер. Лежа, он выглядел так же, как и стоя, что Женевьеву совсем не порадовало.

– Можем мы выключить свет? – едко спросила она. – Теперь, когда ты закончил выставлять на парад свои активы, мне хотелось бы хоть немного поспать.

Снова эта улыбка.

– Ты самая надоедливая женщина из тех, кого я знал, – пробормотал Питер.

– От такого слышу, – в ответ промурлыкала она.

– На случай, если ты не разглядела, я не женщина.

– Трудно не заметить, – парировала Женевьева еле слышно.

Комната погрузилась во мрак, только сквозь щель между тяжелыми шторами просачивался слабый свет. Женевьеве не нравилось лежать вместе с Йенсеном в темноте: как–то уж слишком интимно. С другой стороны, деваться ей было некуда.

– Я собираюсь спать, – объявила она.

– Да на здоровье.

Совершенно спокойный, он растянулся на кровати, заложив руку за голову.

Женевьева рывком повернулась к нему спиной и закрыла глаза. Пять минут спустя повернулась обратно, только чтобы обнаружить, что он не спит, уставившись в потолок. И все еще возбужден.

– Я знаю, в чем дело, – сказала она в тишине темной комнаты. – Тебя возбуждает опасность. Ты адреналиновый наркоман, у тебя встает, когда приходится спасать свою шкуру.

– Какие речи, мисс Спенсер, – насмешливо пожурил Питер. – И почему вам покоя не дает моя эрекция?

Женевьева прикинула, не запустить ли в него ведерком с растаявшим льдом, но благоразумно отбросила эту идею.

– Просто любопытно. С тех пор как я «ничего собой особенного не представляю», кажется странным, что ты пребываешь в… эр…

– Никак не выговоришь? Ты же прежде это слово произносила, отваги у тебя хватает по этой части.

– Очень смелой я себя не чувствую. Наверно, чересчур много народу пытается меня убить. Я просто хочу домой.

– Как скажешь. Что ж, и я здесь, чтобы об этом позаботиться. Засунуть тебя обратно в твою безопасную элегантную квартирку на Семьдесят второй, где ты можешь свернуться на своем белом кожаном диване и забыть обо всем.

Вряд ли она забудет обо всем, однако ей хватило ума не указывать на это обстоятельство. У них есть средства стереть человеку память, как сказал Питер, а у нее не было настроения превращаться в подопытного кролика.

– Как ты узнал, что в моей квартире?

– Я просто там был. Люди Гарри обыскали ее по меньшей мере раз. И очень пристально наблюдают, просто чтобы удостовериться, что ты не появишься. Гарри настолько же доверяет Такаши, как и любому другому, то есть совсем никак, и не пускает дела на самотек. Вот поэтому тебе нельзя возвращаться, пока Ван Дорн не отдаст концы.

– Почему ты? Почему послали тебя меня спасать?

– Я завалил дело. Это моя обязанность.

– Наказание за провал?

– Можешь и так сказать. – Он повернулся набок, чтобы разглядеть ее в темноте. – Это не вечерние девчоночьи посиделки, чтобы нам болтать всю ночь. Мне нужно хоть немного поспать.

– Просто прими как свою епитимью. Я знаю, будь у тебя какой выбор в этом деле, ты бы находился за полсвета отсюда. Скажи своим, чтобы освободили тебя. Поясни, что я тебя ненавижу и не могу рядом с тобой находиться, им нужно послать кого–нибудь другого нянчиться со мной.

– Им плевать, что ты там хочешь или не хочешь, Женевьева, – устало сказал Питер. – И никого тебе не пошлют.

– Что ты имеешь в виду?

– Имею в виду, что они меня не посылали. Что касается Комитета, то ты – сопутствующие потери, просто превратности войны, и там не станут тратить людские ресурсы на такую неважную мелочь, как ты.

– Если ты не «людские ресурсы», то кто же ты тогда? – сглотнула она.

– Я в отпуске. У меня личное время, и трачу его, как хочу. Даже убийцы берут отпуск. У нас также превосходные льготы на случай, если когда–нибудь надумаешь сменить профессию.

Женевьева почувствовала, как земля уходит из–под ног, как все, во что верила, вдруг оказалось под вопросом.

– Ты единственный, кого мне когда–либо хотелось убить, – заметила она.

– Вот как? Ты больше не хочешь меня убить? Какой прогресс.

– Так ты пришел за мной по собственному желанию? Только не трепись об истинной любви – ты сам заявил, что я ничего собой не представляю.

Он повернулся на спину, и Женевьева смогла рассмотреть тень улыбки на его губах.

– Обидно, да? Что есть, то есть. Где ты провела последние три года, в каком–то монастыре? У тебя сексуальный опыт монахини.

– Я не хотела спать с тобой.

– Конечно, хотела. Ты просто на это напрашивалась.

– Я и впрямь тебя ненавижу, – яростно выпалила она. – Я знаю, почему ты пришел за мной. Тебе мало было превратить мою жизнь в ад, ты еще хотел поиздеваться подольше.

– Ага, – весело согласился Питер. – А теперь заткнись и спи, не то я разыщу кляп. По черт знает какой дурацкой причине я решил спасти тебе жизнь, и мне это лучше удастся, если я посплю.

– Я не просила…

– Заткнись, Дженни. Или я тебя заткну.

Ее заставила замолчать вовсе не угроза, угроза, которую, как знала Женевьева, Питер готов привести в исполнение. А то, что он назвал ее «Дженни». Это ее потрясло. Как всегда. За долгие годы он единственный из живущих на свете так называл ее, именем, которое связывалось у нее с нежностью и любовью. Наверно, долго Йенсену не прожить, учитывая его профессию.

Или же ей, если не даст ему выспаться. Ну и что из того, что ее обуяла бессонница, что она помешалась на всяких мелочах, включая мужчину на соседней кровати? Ну так она не собирается ничему придавать значение, в том числе и ему, неважно, сколько ей потребуется для того усилий. Только и остается, что лежать здесь, уставившись в запятнанный потолок, и ждать…

Женевьева уснула. Питеру было любопытно, не собирается ли она всю ночь бодрствовать, приставая к нему с болтовней. Эта женщина умела говорить: наверно, сказывалась адвокатская выучка, а он из тех людей, кто болтать не любит. По крайней мере, именно сейчас и именно с ней.

Питер не понимал, на кой черт он сознался, что приехал за ней исключительно по своему желанию. Уж лучше бы она думала, что он здесь по принуждению. Собственно, фактически это близко к истине. Что–то ведь заставило его явиться за мисс Спенсер, вырвать из лап опасности. Он просто не знал, что именно.

Совесть можно исключить. Такую роскошь Питер не мог себе позволить. И не сексуальная изощренность, хотя в этом вопросе он преднамеренно оскорбил Женевьеву. Она его боялась, не того, что он причинит ей боль, нет, а что затащит в постель. Вызовет у нее желание, сделает уязвимой. Питеру ничего не оставалось: чтобы смягчить эту нервозность, пришлось заверить, что его не интересуют ее длинные ноги и пышное тело.